8. Коньки и лошадь

В метро по дороге домой он снова просматривал верёвочные фигуры на смартфоне. Это было неудобно, приходилось растягивать изображение пальцами, а потом двигать из стороны в сторону, рассматривая подробности по частям. Он так увлёкся, что чуть не упал, когда поезд резко затормозил перед «Спортивной». В последний момент ухватился рукой за поручень – и заметил, что это опять левая.

Второй раз он потерял равновесие, когда вышел на улицу: там сильно подморозило, вся талая каша превратилась в скользкий хрусталь. Нет, мобилу надо точно убрать. Егор отряхнул коленку, на которую приземлился, и двинулся к дому, стараясь обходить зеркала застывших луж.

Огни станции метро остались позади, и на морозном небе проступили звёзды. Эх, а какие были звёзды на Гавайях! Не чета этим мутным… Хотя и на эти ты не обратил бы внимания, если бы не свалился и не спрятал мобилу. Вот тебе и адаптация: всего несколько дней надо человеку в городе, чтобы снова уткнуться в маленький экранчик и не видеть ни черта вокруг.

Он сбавил шаг, нашёл над головой Большой Ковш, потом Полярную и Кассиопею. Покрутился, разыскивая на другой стороне неба три звезды в ряд. Ага, вот Орион. От него по линии пояса вверх – Альдебаран с Гиадами. А над ними чуть выше должна быть та самая сетка, которую грызла смелая гавайская крыса… нет, не видно. Отсюда не видно. Но где-то она там. Плеяды.

Во дворе возле дома звёзды опять исчезли: их глушили фонари над пустым катком. Егор вспомнил, что не катался уже больше месяца – аврал перед отпуском, потом отпуск, а потом вроде растаяло всё… Он дошёл до катка и убедился, что сегодня лёд вполне приличный. Надо пользоваться случаем, последние морозы.

Коньки пришлось выкапывать в шкафу из-под груды разноцветных ольгиных кроссовок. Как же по-разному люди занимаются спортом! Для самого Егора лучший спорт был спонтанным. Любая регулярная секция начинала раздражать его уже через месяц; другое дело – замутить что-нибудь на ходу, в текущем пейзаже. Есть море – ныряешь, есть компания – играешь в футбол… Ольга же в своём беговом увлечении напоминала свежеобращённого язычника. До этого она как будто и вовсе не занималась спортом, зато теперь включилась в процесс со всем рвением бывшей отличницы. И конечно, со множеством шоппинг-ритуалов: для каждого сочетания звёздного неба и дорожного покрытия нужны особые кеды, иначе никакого бегового счастья. А сами забеги – форменные паломничества, особенно если ещё краской обсыпают. И гуру с подкастами, желательно из каких-нибудь просветлённых мест: бежит чувак по Афганистану, в него там стреляют из миномёта, а он знай себе рассказывает в Интернет, как правильно шнурки завязывать… Нет, мы уж как-нибудь без кедопоклонства.

Когда он вернулся на каток с коньками, оказалось, что не он один такой умный: по свежему льду уже нарезал круги какой-то юнец в красной балаклаве. Что-то необычное было в его катании, но Егор понял это лишь после того, как зашнуровался и сам вышел на лёд. Красная балаклава кружила по часовой стрелке, а обычно тут все ездят против часовой. Наверное, правшам удобнее сворачивать налево, за счёт более сильной правой ноги, и все остальные катаются в том же направлении, чтобы не врезаться друг в друга. Но сегодня каток пуст, и левша поехал, как ему удобней.

Егор тоже покатил по часовой, набирая скорость. Ну, никакой особой разницы. Говорят, есть такие винтовки, из которых левшам стрелять нельзя: горячая гильза вылетает прямо в глаз. На катке не так критично. Хотя, когда народу много, столкновения действительно возможны, если не будет этой молчаливой договорённости ездить всем в одном направлении.

Интересно, как они в политкорректной Америке договариваются? Там в последнее время много левшей. Должен же произойти красивый фазовый переход. Где-нибудь в Центральном парке Нью-Йорка главный каток, который всегда кружил против часовой, однажды вдруг закручивается обратно. И дальше лавинообразно, по всей стране, все катки на левую резьбу переходят. И падает биржа, и выключается Интернет. Потом всё включается опять, но все спины уже в другую сторону крутятся, антимир победил. Ах да, некоторое количество людей улетело в космос, пока Земля меняла местами полюса. Но в остальном всё как обычно.

С пацаном в балаклаве они гонялись друг за другом около получаса. Когда тот ушёл, Егор сделал ещё пяток кругов в одиночестве, спиной вперёд, потренировал заднюю перебежку. На обратном пути домой колени с непривычки гудели, а подошвы, опущенные после коньков в мягкие угги, казались огромными, словно хоббитские лапы.

Около подъезда кто-то построил ледяной замок: десяток здоровенных сосулек и ледяных глыб воткнуты в сугроб остриями вверх и ярко сверкают в оранжевом свете фонарей. Егор тут же ощутил, как здорово он промёрз на катке и как болят мышцы; но эти ощущения сопровождалось редким чувством полного погружения в реальность, с ясным и спокойным сознанием, точь-в точь как долгие заплывы в море, с отдыхом на полпути, на маленькой отмели, где можно вместе с улитками погреть спину о тёплую стену маяка…

После душа во всём теле разлилась приятная усталость. И голод проснулся зверский. Последние дни он питался в кафешках: без Ольги было лень готовить дома на одного. Но сегодняшнее погружение вело своим путём. Он быстро поставил вариться рис, очистил и нарезал лук, бросил на сковороду с маслом. Вынул из холодильника пачку замороженных мидий, подержал немного под струей тёплой воды, чтобы они оттаяли и разделились, добавил мидии к золотящемуся на сковороде луку, потушил минут десять. Вывалил туда же почти готовый рис, перемешал и оставил на медленном огне.

Ну и всё. Кто скажет, что у нас нет моря? Запах уже есть, вкус сейчас будет.

Он собирался ещё сделать кофе, но обнаружил в кухонном шкафу пакет какао-порошка. Странно, почему они с Ольгой никогда его не пили? Спустился в магазин за молоком, и прибежав обратно, сварил целый ковшик какао. И только после этого набросился на рис с мидиями.

А затем открыл ноут и взялся за верёвочные поиски более основательно.

# # #

Большинство роликов в Интернете показывают, как делать простые фигуры, вроде «чашки с блюдцем» и «лестницы Якова». Их обычно и записывают как пособия для детей. Но Егор понял, что копать нужно глубже, когда добрался до настоящих этнографических исследований начала XX века. Видимо, тогда случился какой-то особый бум в изучении традиций малых народов. И чем больше он читал эти сканы пожухлых журналов с рисованными иллюстрациями, тем больше восхищался странными людьми, затевавшими такие экспедиции.

«Я хочу исследовать места, где влияние белых минимально – пока не поздно», написал в 1905 году американский археолог Джордж Гордон. А потом сел в каноэ и поплыл через неизведанную Аляску к морю. Скромный куратор музея, делавший мировые открытия.

Были такие люди и среди соотечественников. Их имена слышал любой на кафедре антропологии, но лишь теперь они перестали быть для Егора абстрактными незнакомцами. Описание чукотских верёвочных фигур он нашёл в знаменитом трёхтомном исследовании Владимира Богораза, написанном после двух экспедиций конца XIX века – Сибиряковской и Джезуповской. В первой Богораз проехал более 13 тысяч километров на собаках, оленях и байдарах по Якутии. Во второй – проделал почти такой же путь по берегам Берингова пролива и Охотского моря. Игра с верёвкой на пальцах, писал он, распространена у чукчей от берегов Тихого океана до самой Колымы, а в былые времена эту игру знали и коряки, и камчадалы, которых до этого никто не изучал как следует.

Увы, после Богораза их изучали ещё меньше. Его книга «Чукчи. Материальная культура», опубликованная в 1904 году в США, вышла на русском лишь через девяносто лет после американского издания.

Ещё меньше повезло работам его ученицы Юлии Аверкиевой. В 1930 году американский антрополог Франц Боас отправился изучать индейцев племени квакиютль на остров Ванкувер – и пригласил с собой 23-летнюю выпускницу геофака ЛГУ, поручив ей собрать информацию о верёвочных играх индейцев. Итоговый 400-страничный отчет Юлии содержал детальное описание более 100 фигур. До сих пор это самая объёмная коллекция, собранная у одного племени… но её никогда не публиковали в России, да и в США издали только в девяностые. До этого научная работа Аверкиевой, пылившаяся в виде рукописи, считалась нелегальной, потому что Боас провёз русскую студентку на канадский остров без визы. А там она совершила ещё более ужасное преступление: описала в своем исследовании индейский обряд безвозмездной раздачи вещей, известный как «потлач» и запрещенный в то время в Канаде. Ну а на родине, вскоре после американской экспедиции, Юлю исключили из комсомола и выгнали с работы в Музее антропологии и этнографии «за потерю классовой бдительности».

Но больше всего впечатлила Егора история новозеландца Даймонда Дженниса, собиравшего в молодости верёвочные фигуры Папуа-Новой Гвинеи. В 1913 году его позвали в канадскую арктическую экспедицию. До этого 27-летний Дженнис никогда не видел снега и не жил при температуре ниже нуля – но согласился ехать в Арктику без раздумий. В Беринговом море их корабль раздавили льды. Дженнис три года путешествовал в одиночку по арктическим побережьям, останавливаясь в семьях эскимосов и изучая их обычаи. При этом его регулярно вырубали приступы малярии, которую он подцепил в своей предыдущей экспедиции на Папуа-Новой Гвинее. А потом ещё и Первая мировая началась. Тем не менее, домой он вернулся с крупнейшей коллекцией арктических верёвочных фигур. И за следующие сто лет никто особенно не расширил эту коллекцию.

Да и кому её расширять? Не современным же говноблогерам с их «этнографическими экспедициями», где только фотки еды да жалобы на плохой Интернет.

Именно в эскимосском сборнике Дженниса нашлись «гарпун» и «рыба», наиболее похожие на то, что Егор видел на Гавайях. Однако у Дженниса эти фигуры были описаны по-отдельности. Егор разучил, как делать «гарпун», и попытался вспомнить, какое движение сделал старик, чтобы вышла «рыба».

Кажется, снял одну из петель «гарпуна»? И сбросил петлю со второй руки? Но тогда вместо «рыбы» получается просто одиночная петля, съезжающая вниз. Он перепробовал кучу вариантов. Нет, не выходит.

Какао закончился, часы на стене показывали начало первого. Пожалуй, хватит на сегодня. Он бросил верёвку на кухонный стол и пошёл мыть посуду. Крутанул мыльной губкой внутри ковшика из-под какао… и вернулся к столу. Картинка сама собой нарисовалась в голове: прежде чем сбрасывать петлю, нужно провернуть палец.

Итак, сначала «гарпун». Потом поворот, перехват петли и сброс другой петли. Верёвочная рыбка проплыла по двум направляющим и уткнулась в ладонь.

Это был странный кайф, совершенно детская радость победы. Он усмехнулся, осознав, что за всё это время ни разу не задавался вопросом, нафига ему вообще понадобилось разыскивать и разучивать этот старинный верёвочный мультик…

Внезапное жужжание в темноте заставило вздрогнуть. На дисплее мобильника светился номер Ольги.

– Алло? – тихо сказал он в трубку.

– Здравствуйте. Одинокая блондинка двадцати шести лет желает познакомиться.

– Ты где?

– Съезжаю с ямского тракта на вашу просёлочную. Знаете, моя лошадь как-то странно хрипит.

– Я встречу.

Когда он спустился в тёмный двор, белая «тойота» как раз въехала на парковку. Её лицо в открытом окне машины… такое чувство, словно не виделись целый год.

– Сударь, не подскажете, как проехать в библиотеку?

– С превеликим удовольствием. Однако спешу доложить, в нашей уездной библиотеке каждый четвёртый четверг месяца – санитарный. Как раз сегодня проводят обработку хлором. Иначе донимают книжные клопы-с. А какой фолиант вас интересует?

– О, я слышала, у Карла Маркса вышел четвёртый том “Капитала”. В нашем пансионе очень хвалят этого бел-летриста.

Он открыл дверь машины и подал ей руку.

– Какое совпаденье! Мне вчера прислали полное собрание из Берлина. Листы ещё не разрезаны. Быть может, вы составите мне компанию в этом нелёгком труде?

– Охотно. Будьте любезны, прихватите мой сак-вояж.

В прихожей он наконец обнял её, она прошептала «А как же Капитал, сударь?», но тут же сама зарылась лицом в его распахнутую куртку. Однако ощущение долгой разлуки не проходило, они и в правду как будто знакомились снова. Снимая с неё одежду, он точно так же запутался с застежкой лифчика, как случилось когда-то давно, когда это было впервые.

# # #

Лишь после того, как она перестала стонать и они рухнули рядом на сырую простыню, Егор почувствовал, что в жизнь вернулось нечто привычное, что бывало уже не раз. Это не отменяло удовольствия, расслабленное тело ещё плыло по тёплым волнам, но голова уже понимала, что будет дальше. Он начал понемногу засыпать, и знал, что если это удастся, он увидит сейчас быстрый и яркий сон, просто звёздное небо или морского ежа, стерегущего кораллы. Но Ольге после секса всегда хочется болтать, и хотя она знает про его засыпание, она долго не выдержит…

– Эй, ну не спи еще. Я тебя не видела целую вечность. И ты какой-то другой сегодня.

– Ты тоже.

– Да, наверно. Знаешь, мама сказала, что я за рулем совершенно другим человеком становлюсь. Я сначала отмахнулась, а потом понаблюдала… У меня это ещё не так сильно выражено, а вот у моей подруги Юльки такой контраст! По жизни она тихая принцесса Фиона, а как за руль сядет – просто адский Шрек, матерится и руками машет. Ты знаешь, почему так?

– Искажение проприоцепции.

– Теперь то же самое для блондинок, пожалуйста.

Значит, сон всё-таки отменяется. Егор открыл глаза и повернулся к ней:

– Проприоцепция – это чувство своего тела в пространстве. У тебя по всему телу тысячи датчиков в мышцах, и благодаря им ты всегда знаешь, где у тебя рука, где нога. Плюс твоя внутренняя модель своего тела знает всю его механику. Она знает, куда выставить руку, чтобы поймать мяч, и на какую коленку упасть, если поскользнешься. И вот представь, что у твоего тела появляются дополнительные части. Скажем, ты работаешь лопатой. Внутренняя модель тела меняется: теперь она знает, как двигаться, чтобы копать. Ты чувствуешь вес земли на лопате, хотя она не является твоей конечностью… но твоя внутренняя модель конечностей как бы достраивается, понимаешь? Ну а теперь вместо лопаты возьми автомобиль. Руки на руле, ноги на педалях, спина через сиденье чувствует каждое движение кузова…

– Блин, это страшновато. У меня получается другое тело вообще, да?

– Другая внутренняя модель. И она влияет не только на твою навигацию, но и на образ мыслей. Когда ты обзываешь меня «тормозом» или рассказываешь, что тебя «заводит» – это говорит твоя автомобильная часть.

– Слуууушай… – Она прямо подскочила на кровати. – Так это же и уничтожает разницу полов! Я как бы добавляю себе новых железных органов, но они все «унисекс». Значит, в общей массе этого нового тела доля моих сисек резко уменьшается! И поэтому…

– Да, если ты напишешь про это в своём глянце, тебе дадут Пулицеровскую премию за открытие истоков феминизма. Заодно станешь первой пулецериаткой в стране. В названии статьи можешь обыграть тот факт, что слова «мышление» и «мышцы» очень похожи.

– Издеваешься, умник? Мстишь мне за то, что не дала тебе посмотреть твой маленький сон?

– Нет, я серьезно. Техника меняет людей в свою сторону. А поскольку у техники секса нет… Ну смотри, раньше фотки часто делали в полный рост и печатали на больших листах – потому что людей вообще тело интересовало. А теперь ты смотришь фотки на маленьком экранчике, где ни черта не видно, если в полный рост. Поэтому ты делаешь что?

– Селфи! Мордокнига!

– Ага. Бог создал женщин с ногами разной длины, но «Инстаграм» сделал их равными.

– Если я такое напишу, меня захотят убить не только феминистки, но и завистливые коротконожки.

– Но у тебя же будет ещё история про автомобиль, забыла? Ты можешь её представить в позитивном ключе для коротконожек: как у них удлиняется ощущение нижних конечностей за счёт педалей. Я вот, кстати, ненавижу просто так бегать – зато очень люблю на лыжах, на коньках, на велике. Видимо, то самое чувство…

– Теперь твоя теория оскорбляет даже мои прекрасные ножки!

Она согнула ногу и погладила его бедром по бедру, потом повернулась и прижалась спиной к его груди. Егор привычно положил руку ей под голову, и она ещё немного подвернула его предплечье к себе, словно подушку. Не очень удобно, но он знал, что так она быстрее заснёт.

– Ну всё, теперь говори мне перед сном всякие приятные вещи. Как ты рад, что я вернулась, и всё такое.

– Я очень рад. А ноги у тебя такие, что для них нужно срочно изобрести новый формат вертикальных баннеров – и размешать на уличных столбах.

– Мурр! Слушай, а секс тоже искажает эту… проприоцепцию?

– В какой-то степени. Если ты ощущаешь мое тело как своё… Хотя, с другой стороны, секс – штука естественная, она уже зашита в наши внутренние модели тела. Но вот если делать какие-то необычные движения, да ещё коллективно…

– Это ты про что? – Она подняла голову.

– Про акробатов в цирке. И религиозные обряды. И танцы.

– А-а. Ладно, давай спать.

Он проснулся от холода. Ольга уже перекатилась на свою сторону кровати, попутно завернувшись в плед, и мирно посапывала у стены. А он так и заснул голый. От этого, наверно, и сон вышел такой несуразный. Ему приснилось, что он переобувается в метро, причём вторая пара ботинок какая-то детская. Но тут налетела толпа, обе пары обуви унесло, и он остался босой. Он спрыгнул вниз с платформы, и там под платформой обнаружилось «Бюро находок», где ему выдали заштопанные резиновые сапоги кислотной расцветки. Он попытался обменять их на более приличные бежевые туфли в другом бюро находок на той же станции, но в итоге опять оказался в бегущей толпе и обувь опять унесло. Такой вот сон замерзающего.

Он встал, нащупал в темноте одеяло, свалившееся на пол во время их бурной встречи. Снова лёг, завернулся и согрелся. Но теперь захотелось пить.

За прозрачной кухонной занавеской ярко светила луна, и он легко нашёл воду, не зажигая лампу. Лунный свет вспыхнул на гранях стакана. Он заметил, что держит стакан в правой руке. Тут же вспомнилось, что и верёвочную фигуру делал сегодня на правой.

А если запустить рыбку в левую руку, как тот гавайский старик… неужели снова станешь левшой и полюбишь брюнеток?

Да ну, бред. Однако желание проверить упорно боролось с разумными доводами. В качестве компромисса он решил сделать не «гарпун и рыбу», а какую-нибудь другую фигуру, чтобы успокоиться. Да просто любую другую. Включил ноут, развернул файл со ссылками, которые собрал за последние дни, и тыкнул в первую попавшуюся.

Блин, лучше бы не тыкал, подумал он, когда открылось окно браузера. Фигура называлась «две рыбы».