«Интересно, к кому это она сейчас обращается, говоря «у вас в Питере»? Участковый на коренного петербуржца что-то не сильно похож», – подумал Андрей, но вслух ничего не сказал. Вместо того он стал украдкой рассматривать этого представителя закона, пытаясь понять, что же он здесь делает. Вадим имел внешность совсем еще молодого человека. Его широкое, круглое, очень русское лицо, благодаря большим глазам и вздернутому носу, имело мальчишеское выражение. Светлые, непослушные, несмотря на короткую стрижку, вихры на его голове местами хранили следы от шапки. Одет он был в полевую форму, которая, как это часто бывает, сидела на нем немного угловато, отчего он, садясь и вставая, каждый раз был вынужден ее поправлять. Голос у него был громкий и уверенный, но тоже какой-то по-мальчишески звонкий.

По всему его виду было ясно, что ему здесь очень нравится. Нравится, что к нему обращаются по имени-отчеству. Нравится, что угощают его кофе. И вообще, нравится, что выказывают всяческое уважение ему, простому лейтенанту, в таком прекрасном доме, где, как ему казалось, и не всякого генерала стали бы принимать. При этом он даже не пытался скрывать своего удовольствия и непрестанно благостно улыбался.

«Дурак, похоже, или просто совсем еще наивный в силу своего возраста», – подумал о нем Андрей. Однако он не мог понять, зачем его так тепло принимала Инна Сергеевна, были ли у нее для этого свои, неизвестные ему, причины, или она делала это просто так, по доброте душевной.

– Да, вот на днях случай был, к примеру, – заговорил вновь Вадим, желая поддержать внимание к своей персоне и чувствуя, что сейчас для этого самый подходящий момент, раз уж дело коснулось его профессиональной деятельности. – Живет у нас вот здесь, в Мытнинском переулке, один товарищ, недавно из мест лишения свободы вернувшийся. Живет – не тужит, грузчиком где-то работает, выпивает, но, вроде, на свои. А в соседках у него по коммунальной квартире женщина живет, в общем-то молодая еще, с малолетней дочкой. Так вот к этой женщине, бывает, гости захаживают, в основном мужчины одинокие. Нашему товарищу это дело очень не нравилось: то ли он за моральный облик соседей переживал, то ли сам на соседку виды какие имел, а может, и правда, за дочку ее душа у него болит. Он нам даже жалобы несколько раз писал на ее поведение, только, вы ж понимаете, они нам там жалобы друг на друга каждый день пишут: кто, у кого и что из холодильника стащил; кто, кому и чем угрожал; ну и так далее. Так вот, пришел как-то к этой мадам гость очередной, между прочим, гражданин Армении. Не знаю, чего уж они там не поделили и как там в подробностях дело было – каждый из них свою историю рассказывает, – только выкинул наш товарищ этого гражданина Армении из окна. И всё бы ничего: и этаж там второй, и товарищ наш поостыл после этого, и гражданин Армении мягко приземлился и не сильно покалечился – только приземлился он прямиком на машину одного уважаемого человека, что во дворе стояла. Он, знаете, человек не молодой уже, но очень уважаемый, академик, кажется, какой-то. То ли ваш коллега архитектор, то ли скульптор. Живет аккурат напротив этой коммуналки в большой квартире, тоже на втором этаже. Вот и получается: уважаемый человек пострадал, ущерб нанесен ему значительный, даже в СМИ написали, а что делать – непонятно. Гражданин Армении сразу к себе домой засобирался, у него тут ни работы официальной, ни имущества. Да и вообще, он, вроде как, пострадавшая сторона. А с нашего товарища что взять? Зарабатывает он три копейки, и те, по-моему, на руки налом получает. Да такие еще всё сделают, чтобы не отдавать. Такие вот у нас тут страсти кипят.

Вадим закончил свой рассказ и ждал реакции публики. Инна Сергеевна и Андрей переглянулись, и – хозяйка расхохоталась. Засмеялся с ней и Андрей, хотя ему история не показалась такой уж забавной.

– Ну вы и юморист, Вадим Петрович! – сказала Инна Сергеевна, перестав наконец смеяться. – Это все правда?

– Чистая правда!

– А что же армянин этот, не покалечился? А машину при этом разбил? Это как? – спрашивала она.

– А вот так, на крышу плашмя упал. Сам, конечно, хорошо ушибся, но даже перелома ни одного нет. Врачи не констатировали. А крышу всю смял, полностью.

– Во дает! А уголовнику этому что теперь будет? Его опять посадят?

– Тут все теперь от гражданина Армении зависит и академика. Может, и пронесет. Армянин этот с полицией связываться, понятное дело, не хочет, так что, я думаю, и заявление даже не напишет. А вот со стариком хуже, но он, вроде, не кровожадный, может, и договорятся.

Вадим был очень доволен эффектом, произведенным своим рассказом, и стал улыбаться, казалось, еще шире. Инна Сергеевна же, просмеявшись и даже смахнув слезы, обратилась к Андрею:

– Вот видите! С такими соседями приходится иметь дело. Хорошо хоть у нас дом с охраной и соседи по большей части приличные.

– Да, понимаю. У вас тут действительно очень хорошо.

Андрей еще раз оглядел комнату и спросил:

– Значит, ремонт вы здесь не сами делали?

– Нет, сразу с ним купили. Хороший тут ремонт, как видите. Только, знаете, немного неуютно мне здесь. Ну холодный он какой-то, без души, понимаете? Вот я и привезла кое-что из дома, чтобы тут поуютнее было, потеплее.

Инна Сергеевна вслед за Андреем обвела взглядом комнату, будто освежая в памяти, что же там находилось, и продолжила:

– Вот я и привезла с собой кое-чего, что сердцу было мило. Вот мебель эту, – она указала на деревянную некрашеную этажерку и такую же небольшого размера скамейку, истинное предназначение которой было совершенно не ясно, – ее у нас один умелец делает в деревне, откуда муж мой родом. Замечательный, надо сказать, мастер! Всё на совесть сработано, очень качественно, а главное, экологически чистое всё, натуральное, из нашей уральской пихты. Ну и плюс эксклюзивно – в магазине такое не купишь.

Андрею оставалось только кивнуть.

– А вот это зеркало, я его в Испании купила. Так оно мне понравилось! Знали бы вы, чего мне стоило его оттуда в Челябинск привезти! Ну не могла же я его после этого там оставить!

– А гобелены? – невольно вырвался у Андрея вопрос.

– Ага! Заметили, значит. Хороши, правда? – хозяйка уставилась на Андрея в ожидании ответа.

– Хороши, очень… – только и сумел пробормотать Андрей и невольно потянулся к кружке с чаем, чтобы, отпивая, спрятать за ней глаза.

– Долго я за ними охотилась да и денег отдала немало. Мне кажется, они сюда прямо очень хорошо вписались. Не знаю, как там это у вас называется. Цветовая гамма, что ли, у них подходящая.

– Да, гобелены очень хороши! Вот прямо чувствуется, что вещь дорогая, прямо роскошная! –это Вадим неожиданно пришел на помощь Андрею, который безуспешно пытался найти компромисс между желанием сказать правду и сохранить верность своему чувству прекрасного, с одной стороны, и нежеланием обидеть чувства хозяйки, которые он обещал своему начальству беречь, с другой.

– Инна Сергеевна, а вы не хотели сразу ремонт под себя переделать, как вам нравится? – спросил он.

– Да нет, так-то мне нравится всё – всё модное, современное. Мебель эта вся итальянская, а техника… ну в общем, тоже какая-то дорогая. Я ж понимаю, что это дорогой ремонт, люксовый, вы не подумайте! Мы хоть и из провинции, а что к чему разбираемся.

– А вы из Челябинска, я так понял? – постарался мягко перевести тему Андрей.

– Да, с Челябинска. У меня у мужа бизнес там. Ну и здесь, в общем, тоже бизнес. Вот мы и решили перебираться. Квартиру эту купили, переехали, можно сказать. Дочка у нас тут в университет поступила. Только у мужа дела все по большей части в Челябинске остались, так что он в основном там, а мы в основном здесь с Катериной.

– Понятно. Ну что ж, может, мы тогда и на саму крышу можем взглянуть, на которой террасу собираемся делать?

После этих слов, не дожидаясь ответа хозяйки, Вадим поднялся из-за стола.

– Инна Сергеевна, я вам не буду мешать вашими делами заниматься, да и мне, честно говоря, давно пора, а то засиделся я у вас. Но уж больно у вас хорошо! Ей-богу, уходить не хочется, но надо. Служба зовет.

– Ну раз служба, то тогда не смею вас задерживать, Вадим Петрович. Хорошо, что зашли. Я очень рада была знакомству.

– И я, и я. Вы мне актик тогда вот здесь подпишите, – он положил бумагу на стол и развернул ее к хозяйке, указывая пальцем, где ей нужно подписать.

– Это за мужа?

– Ну да, что я у вас был, все осмотрел. «Замечаний нет» – вот, видите, написано?

– А за себя нельзя?

– Нельзя, не положено.

Инна Сергеевна подписала бумаги. Участковый оторвал и вручил ей ее копию, после чего, попрощавшись с Андреем, вышел в прихожую. Там он оделся и, еще раз тепло попрощавшись с хозяйкой, покинул квартиру.

– Ну, одно дело сделано, – сказала Инна Сергеевна, возвращаясь в комнату. – Представитель закона все-таки, всегда полезно с ними заранее отношения наладить, ведь никогда не знаешь, когда это может пригодиться. У меня муж заядлый охотник, дома, вон, арсенал целый, так это он проверять приходил. А мужа-то и дома никогда нет. Он бы так долго ходил, чтоб его застать.

Инна Сергеевна как будто немного оправдывалась перед Андреем, объясняя этот визит участкового, хотя никакой необходимости в этом не было. Закончив свою речь и убрав за Вадимом посуду, она вновь обратилась к Андрею:

– Ну что, давайте взглянем на террасу? Или, может быть, вы хотите на всю квартиру посмотреть для начала?

– Думаю, это было бы полезно для понимания общей концепции.

Инна Сергеевна повела Андрея на осмотр. Площадь квартиры, как оценил ее Андрей, была около двухсот метров. За счет того, что последний этаж дома был в плане меньше предыдущих, квартира имела окна на три стороны, четвертой, видимо, примыкая к такой же квартире в соседнем подъезде. Благодаря этому вся она была наполнена светом, и это чувствовалось даже в такой пасмурный день, как этот. Ощущение воздушности и легкости, которое обычно возникает в хорошо освещенных квартирах, подчеркивалось и оформлением интерьеров. В сочетании светлого, похожего на известняк камня на полу и декоративной светло-серой штукатурки на стенах чувствовался вкус. То же можно было бы сказать и о наполнении помещений: основные предметы мебели и элементы декора были подобраны весьма органично, человеком, явно исповедующим принципы функциональности и минимализма, и не отвлекали на себя внимание, позволяя наслаждаться ощущением прозрачности комнат. В общем, если бы не встречавшиеся тут и там по всей квартире, как и в первой комнате, свидетельства пребывания новых хозяев в виде фарфоровых статуэток, пасторальных картин в нелепых рамах и сомнительных сувениров из путешествий, то квартира могла бы являться, по мнению Андрея, образцом работы профессионала в области дизайна.

Несмотря на внушительную общую площадь, здесь было не так много помещений. Из уже упомянутой кухни, где хозяйка принимала гостей, она провела Андрея в большую спальню, которая была отведена для них с мужем, попутно показав гостю несколько небольших гардеробных и обе ванные комнаты. После этой спальни они прошли мимо еще одной комнаты, в которую Инна Сергеевна лишь приоткрыла дверь со словами:

– Это Катина комната, там, наверное, беспорядок. Не будем туда заходить.

Сквозь приоткрытую дверь Андрей успел заметить только незаправленную кровать и несколько предметов одежды, разбросанных на ней и около.

После этого настал черед последнего помещения, и Инна Сергеевна ввела Андрея в обширную комнату, которую, пожалуй, без преувеличения можно было бы назвать залом. Андрей одобрительно обвел взглядом три открывшиеся перед ним стены, которые почти полностью состояли из стекла панорамных окон и сказал:

– Ого! А я думал мы с вами чай – в гостиной пили.

– Нет, что вы, там так, кухня, совмещенная для удобства со столовой. А время проводить или гостей принимать лучше здесь, – постаралась сказать это самым обыденным тоном хозяйка, хотя чувствовалось, что она очень довольна произведенным на Андрея эффектом.

– О, и выход на крышу, я смотрю, тоже здесь.

– Да, хотелось бы, чтобы терраса с этой комнатой как бы составляли единое пространство.

– Понимаю. Выйдем? – спросил Андрей и направился к стеклянной двери, вроде балконной, которая была устроена в одном из окон.

– Да, вот сюда, открывайте. Не замерзнете? Вот, возьмите хотя бы тапки.

Андрей надел тапки, открыл дверь и вышел наружу. Крыша представляла собой обширную площадку, по площади едва ли не превосходившую комнату, из которой он только что вышел. Поверхность ее была оклеена простой рулонной гидроизоляцией, а периметр огорожен стандартными перилами из нержавеющей стали, какие часто можно встретить на крыльце какого-нибудь учреждения. Андрей пересек площадку, подошел к противоположному от двери краю, облокотился на перила и – замер в восхищении. Здание, в котором они находились, было почти самым высоким в округе, и перед Андреем открывался прекрасный, ничем не загораживаемый вид на несколько соседних крыш, на зеленое пространство Александровского парка за ними, и на Заячий остров с Петропавловской крепостью еще дальше. За ним расстилалась серая гладь Невы, на одном краю которой сквозь пелену дождя можно было разглядеть очертания стрелки Васильевского острова, а на другом увидеть едва различимые контуры Дворцовой набережной.

«Вот это да! Как же это выглядит в ясную погоду, если даже сейчас вид отсюда так восхитителен!», – думал Андрей и изнутри его наполняли странные чувства. Он стоял там, поливаемый моросящим дождем и обдуваемый февральским ветром, и размышлял о том, что есть в этой суровой и мрачной картине что-то особенно притягательное. Как бывают иногда притягательными для человека картины шторма своим ощущением неотвратимой катастрофы, как бывают иногда завораживающими унылые, нагоняющие тоску пейзажи поздней осени, так и этот холодный и торжественный вид рождал в душе темное, но в чем-то прекрасное чувство тоски и безысходности. Красота человеческих творений вокруг, кем-то и зачем-то воздвигнутых в таких неподходящих для жизни условиях, рождала ощущение, что всё это случилось не просто так, что сама судьба выбрала это место для того, чтобы здесь появился город, вопреки стихии и здравому смыслу. А если допустить, что эта самая судьба на такое способна, то почему бы не допустить также, что эта же судьба привела Андрея в этот город, подняла его на эту крышу и показывала ему теперь, что и на него у нее есть планы и ничего не помешает ей претворить их в жизнь. От мыслей этих Андрею стало как-то не по себе. Город вокруг вдруг показался ужасно неуютным, а серая, окружавшая его последние несколько месяцев действительность вдруг показалась ему пленом, в который он сдался совершенно добровольно, но из которого ему было никак не вырваться.