Агнешка как увидела то добро, что мы с родителем её добыли, набросилась на батю, да давай его на языке их шипящем матюками крыть. Как понял, что матюками? Да с таким громким визгом только матюками и разговаривают, не иначе. Поуспокоившись, сказала, что не интересно ей жить с разбойниками, пойдёт путешествовать по городам, да по сёлам. Ну и ладно.

А мы с Мареком винокурню соорудили, тут он мне рецепт кикиморовки и поведал. Нет, не раскрою! И за деньгу не раскрою! Отвяжись! Марёна, что за шум? Мука пришла?

Чего орёте там?! Не нанимался я вам в баюны. Разгружу сани, будет и сказочка. Муки привёз. Баба Матрёна сусло поставила, блины будут. Поможете? Ну, спасибо!

Ух, сегодня морозец даёт! Ну, коль дело сделано, слушай сказочки моей продолжение. На чём я там остановился? Секрет кикиморовки вам хотел открыть? Врёшь, злодей! Про то, как мы с Мареком винокурню мастерили, да Агнешка пришла? Ну да…

То, что сейчас скажу, сам не видел, кикиморка поведала. Пошла она на свою каникулу в село Карачарово, что под Муромом, с домовыми знакомиться, да дружбу заводить. Походила по избам, поглядела. Эти домовые, народ не шибко разговорчивый, скучно девоньке стало. Набрела она на избу, в которой и домового никакого не водилось, по причине избы этой для нечисти весьма неудобственной: в ней поп местный проживал, Филарет, с женой Настасьей и сыном, отроком убогим, Добрыней.

Добрыня с малолетства ног лишён был. Ну, не то чтобы совсем культи были, обе глезны¹⁶ наличествовали, но по своему предназначению работать отказывались. Таковое испытание Бог на парнишку возложил. А Агнешка, к слову сказать, к убогим парням страсть имела. Марек поведал, что она ещё в Неметчине с учеником колдуна какого-то спуталась, за что её этот самый колдун, чуть не до смерти ухайдакал¹⁷. Благо, отец, Марек, то бишь, вмешался вовремя. От той напасти на Русь и подались. Но это – другая сказка¹⁸.

Вот к тому пареньку Агнешка и стала захаживать, покуда отца да матери в избе не было. Представлялась, знамо дело, простушкой деревенской, не кикиморой. Не просто в избе объявилась, а вошла, как порядочная, через сени, доброго дня пожелала.

– Да по мне, что день, что ночь, добрыми редко случаются, – Добрыня ответствовал, – только ежели батюшка на солнышко вынесет, птичек послушать, тогда – приятно. А ты кто, девка, сама будешь?

– Агнешка я. Мы тут в селе с батюшкой проездом из Мурома.

– Где это видано, чтобы крестьяне посреди работ по гостям ездили? Сенокос вовсю идёт. Вы не от князя своего беглые?

– Вот тоже придумал, глупый. Не от князя, а по княжескому повелению, – не моргнув, врала кикимора бессовестная, – отец лес местный осматривает. Деловую древесину заготавливать будут.

– А что её осматривать, древесину-то? Дерево, они и есть дерево. В дело любое сгодится. А нет – на дрова.

– На дрова, понятно, любая палка пойдёт. А вот корабль строить, тут дерево не каждое по качеству пройдёт. Мачты делать, шпангоуты всякие.

– Чудно ты как-то говоришь. Слова диковинные сказываешь: шпангоуты. Неужто князь наш ладьи новые строить вознамерился? Почто они ему? С Нижним торговые дела вести?

– Дело секретное, государственное, – решила прервать враньё Агнешка, – больше ничего сказать не имею права.

– Государево? Неужто сам царь на Орду по Волге пойдёт?

Кикимора с важным видом приложила перст к устам и хитрёхонько так сощурилась. Потом об ином спросила:

– А ты, что валяешься посреди дня? Заболел или бездельник?

– Хворый я, – насупился Добрыня, – ноги не ходят. Рад бы чего мамане с папаней пособить, да немощен.

– Да, дела! – кикиморка призадумалась, потом придумала, – Давай тебе каталку соорудим, чтобы из избы мог выезжать и родителям помогать.

– А что за чудо чудное, каталка? Маманя сказывала сказку, как ленивец один на печи из избы ездил. Так то – сказка, небыль. И ещё рыбу волшебную выловить требуется, а она, думается, редкая, да и батя не одобрит. Он говорит, что колдовство всякое, оно – от дьявола.

– Какой ты дурной! Не про колдовство я говорю, а про инженерную конструкцию.

– Вот – ещё одно слово бесовское.

– Не перебивай! Я телегу имею ввиду.

– Телега в дверь не пройдёт.

– Маленькую тележку, не больше той, на которой навоз из коровника вывозят.

– Я – не навоз!

– У-у-у! Заткнись! Давай я тебе лучше нарисую.

В руках у Агнешки, как по волшебству появилась берестина. Хотя, почему как? По волшебству и появилась. Девчушка вытащила уголёк из печки и начала что-то калякать. Не хотел хвастать, а похвастаюсь: коляску ту я выдумал. Ну, не всю в целости, мысль подал, что хворого не на закорках выносить, а на тележке малой. Марек предложил корзину плетёную с дырками для ног на колёса поставить. Так и отроку удобнее сидеть будет, и толкать не так тяжко, как тёсовую. Доску тоже он вообразил к крыльцу прибить, чтобы колёса по ступеням не прыгали, душу из мальца вышибаючи. Такую вот диковину и нарисовала Агнешка на коре берёзовой. Добрыня сразу в отказ подался. Мол, что ещё за глупости, девка ремёсла выдумывает, да мужиков им учит! Но грамотку с малеваньем не выбросил, под подушкой схоронил.

Какова была беседа отца Филарета с сыном, не ведаю, не присутствовал, а только на третью среду привёз он из города Мурома механизму невиданную от ремесленников тамошних. А уж они-то расстаралися: колясочка вышла на заглядение. Сидел Добрыня не в корзине простенькой, а на троне, навроде княжьего, со спинкою, да подлокотниками, только из лозы ивовой плетёного. Колёса были сделаны с резными спицами, сзади – крупные, поперед – мелкие, как было и нарисовано. К коляске ручечка была приделана, чтобы толкать её с седоком сподручнее.

Добрыня уж так обновке радовался, что заставлял себя катать с утра до вечера. Родители попервой тоже радовались, а потом стали отлынивать: нет времени весь день катать убогого, есть иные дела хозяйские. И тут нашлась Агнешка хитрая:

– А ты сам себя катай. До колёс руками достаёшь, вот и толкай. Чтобы повернуть – одно колесо вперёд вращай, а другое – назад.

Попробовал Добрыня, а руки-то слабые, не сдвигают колёса тяжёлые. Закручинился, а кикимора опять тут как тут с идеею:

– Тебе нужно гимнастикой заниматься. Так мой один знакомый рыцарь делал, Леопольд, чтобы потом мечом легче было фехтовать.

– Что делать?

– Не важно. Давай я тебе нарисую, что помню. Сначала разминку делаешь, потом берёшь поленья у печи, и с утяжелением продолжаешь.

– Тяжкенько! – пожаловался Добрыня.

А кикимора злобная не унимается:

– А ты – через тяжкенько! Выходи из зоны комфорта!

– Кудась выходить?

– Жалеть себя переставай!

– Злая ты девка! Ввек тебе мужа с таким характером не сыскать.

И пошла у них гимнастика заморская. Вскоре стал отрок по избе езживать, а потом и во двор по досточке спускаться. Сперва через весь двор пронёсся, да в плетень врезался, потом научился останавливаться. Спустя седмицу и наверх по досточке заезжать научился, без агнешкиной помощи. И всякая-то работа Добрыне нравится: и курей накормить, огурцов да гороху, где достанет, нарвать. Хоть помощь и невеликая, а родители не нарадуются: отпустила тоска Добрынюшку. А Агнешка подзадоривает:

– Так и на коне скакать научишься. Я из тебя рыцаря сделаю.

– Лучше – богатыря. Рыцарь, как-то не по-нашему.

Слушал я, братки, как каждый раз, приходя к Мареку, взахлёб радуется маленькая кикиморка достижениям дружка своего, понимаю, что затеплился в грудке огонёчек яркий. И разговаривала оня с отцом на наречии нашем не потому, что вежливость ко мне имела, а по желанию поделиться со всем миром великой радостью. От желания сделать больше для дружка своего милого, и случилось со всеми нами приключение.

Прибежала раз Агнешка вся запыханная, да с порога так заявляет:

– Папа, и ты, дядя Федя! Мне помощь ваша нужна. Срочно надо ограбить посольство Сулеймана Османского к крымскому хану Менгли Гераю.

– Не пыли, кохана цурка. Не разбойники мы. Так, пошалили трохечко.

– Ёжкин блин! – возмутился я. – Да и не шалили мы, а мешали сговору литовско-ордынскому, против Руси-матушки.

– Так я вам такую же операцию и предлагаю! – обрадовалась Агнешка. – Сулейман решил прислать подарки Гераю, чтобы тот против Ахмата не шёл, царю Ивану не помогал. Мечта у него, чтобы Россия слабой была. А золота там – видимо-невидимо! Всё себе берите. Мне только одна вещица нужна: старая медная лампа.

Ну тогда, это дело – отчизнолюбивое и богоугодное. Проведёшь, Марек, как в прошлый раз, тропами кикиморскими, быстрыми? Учиним врагу разорение!

Агнешка обрадовалась, растворилась в воздухе, да в избе добрыниной появилась. Не ведаю, как чуяла, но появлялась в избе исключительно в родительское отсутствие. Так они, кикиморы, перемещаются. И меня так Марек водил. Вроде как, закружится голова, помутнеет взгляд в одном месте, а прояснится – за сто вёрст уже.

– Радуйся, Добрыня! – закричала Агнешка. – я тебе доктора нашла!

– Что за доктора такая?

– Ну, лекарь, по-вашему. Лечить тебя будем, чтобы ходить мог!

Всё! Расходись, спать пора. Нет, завтра сказки не будет. В город еду: заказ большой на масляную неделю. Почто говорите, что не зайдёте больше? Не за сказочками же наведываетесь? Какое такое неуважение? Начал и не закончил? Приеду, доскажу. Поздно? Дед Никодим, подмени меня на вечерок, поведай, как там дальше было. Только без припевок. Я Матрёне велю тебя кормить задарма. Кашей. Нет, без мяска, прижарком из шкварок обойдёшься. И чарочку. Ладно, пару чарочек. Хорошо, каждый вечер, но только если сказывать станешь, да гостям понравится. А ты так сказывай, чтобы понравилось.