– Да нет, дорогой мой сынок, мы все всё правильно поняли. Ещё удивительно, что мы застали вас не в постели. Или, может быть, вы уже успели управиться? Вы же у нас молодые, быстрые…

– Нет! Вы ошибаетесь, милорд, вам не в чем обвинять свою супругу и меня, поверьте…

– Заткнись! – громко перебил его барон. И в самом деле, любые слова виноватого сейчас звучали глупо и неубедительно, любых оправданий сейчас было бы мало.

Барон Элвуд метнулся к ним, яростно сверкая тёмными глазами, но гостивший в замке барон Годвин удержал его, шепнул:

– Держите себя в руках, барон, не позволяйте себе наделать глупостей.

– Глупостей? Вы говорите, глупостей? Да можно ли здесь наделать ещё больших глупостей?

Ания только тут заметила, что Орвил закрыл её собой, шагнув вперёд. Сейчас между ней и разъярённым мужем был только он. Господи, что она наделала? Он же предупреждал её, что это очень опасно. Какой же безрассудной она была, что пришла сюда.

– Какой же ты подлец, родной сыночек. Спать с женой своего отца… – Перевёл взгляд на лицо Ании. – Да и ты тоже хороша, как последняя шлюха, сама пришла к нему? Сама метнулась в постель? Даже уговаривать не пришлось? Здесь ты, наверное, не ломалась и сцен не устраивала?

– Милорд, ваша супруга ни в чём не виновата…

– Замолкни! Я не желаю тебя слушать! Кто ты здесь такой? Молодой петушок для этой курицы? А что? Хорошо устроились? Бегают тут друг к другу под одной крышей! Удобно! Сегодня я к тебе, а ты завтра – ко мне! А супруг? А что супруг? Пусть себе живёт, ничего не ведая! Обвели вокруг пальца? Смеялись за спиной?

– Вы ошибаетесь! – громко перебил его молодой барон, не выдержав обвинений.

И барон Элвуд, перехватив свою трость, ударил его тяжёлым навершием. Молодой человек закрылся рукой, и удар пришёлся по костям предплечья, от второго удара он уклонился. Ания закричала от ужаса, увидев обезображенное яростью лицо мужа. Барон Годвин успел повиснуть на хозяине замка, оттащил его в сторону, шепча успокоительные слова. Но барон кричал через испуганный вопль своей жены:

– Я убью его! Убью этого ублюдка! Ему не жить! Убью эту дрянь! Задавлю своими руками эту сволочь!

Крик баронессы захлебнулся, она быстро говорила теперь:

– Нет… Нет, не трогайте его. Это я… я во всём виновата… Это всё я…

Она сама пыталась теперь закрыть Орвила собой, вышла вперёд, и все заметили на ней камзол молодого пасынка.

– Смотрите на неё! Шлюха! Она даже не стесняется на людях таскать его тряпки! Убью тебя! Ты слышишь меня? Убью тебя, стерву! Ведьма! Проклятая ведьма!

Барон рвался к ней, и удержать его барону Годвину стоило огромных усилий. В комнату влетела баронесса Марин со служанкой – её привлекли крики в темноте спящего замка. Она-то думала, что её муж и барон Элвуд играют в шахматы в гостиной, а тут такой скандал.

Она сразу же поняла, что случилось, и метнулась к молодой баронессе – виновнице скандала. Подхватила её, не давая упасть на пол, и оттащила в сторону от опального барона. А тут и оскорблённый муж сумел вырваться на свободу, ринулся к обидчику – собственному сыну – принялся бить его своей тростью.

– Нет! Нет, оставьте его! Нет! Милорд, умоляю вас… Не надо, пожалуйста!

Это кричала и билась в руках баронессы Марин Ания, но освободиться не могла.

– Уберите её отсюда! – резко приказал барон Годвин. – Быстрее! С глаз долой!

– Нет! Нет! Нет! Оставьте меня! Пустите! Пустите, прошу вас! Нет! Не позволяйте ему!

Она пыталась вырваться из рук баронессы, но на помощь той пришла молчавшая до этого камеристка. Вдвоём они вытащили Анию из комнаты и довели до постели. От страха, от ужаса случившегося Ания плакала навзрыд, не могла говорить, а перед открытыми глазами всё стояло, как старый барон наносит удары сыну своей проклятой тростью, а тот даже не сопротивляется, просто закрывается рукой и уворачивается, а левая рука, та, что приняла самый первый ещё удар, висит плетью вдоль тела.

– Он убьёт его… он убьёт его… убьёт его… – шептала потерянно, исступлённо, а баронесса Марин укладывала её в кровать. С трудом отобрала мужской камзол, разжав побелевшее пальцы молодой баронессы, сама разула её, сняла халат, чулки, укрыла двумя одеялами.

– Что же вы наделали, Господи… Что же вы наделали… Зачем? Вы ничего не понимаете. Чем вы только думали? Чем вы думали? О, Боже… Скандал-то какой. Какой скандал. Завтра весь замок будет судачить об этом. Бедный барон Орвил, ох, уж ему-то достанется… Это точно. Достанется, ай-я-яй… Зачем? Боже мой… Вы же больны. Вам нельзя было вставать, сейчас станет только хуже.

Ания не слушала её, слова долетали фоном, уткнулась лицом в подушку, натянула на голову одеяла и попыталась отгородиться от всех, остаться наедине со своим горем. Казалось, весь мир рухнул вокруг неё, земля ушла из-под ног. Она силилась вспомнить то, что было до этого: лицо барона, его улыбку, прикосновения его рук. Но ничего не могла – всё затмевало последнее. Ужас. Злое, разъярённое лицо старого мужа, занесённая для удара трость. Ания как видела опять её, опускающуюся на неё, и слышала хруст костей в подставленной под удар руке Орвила.

Нет! Боже…

«Он убьёт его… Он не простит его… Он не сможет простить его. Он вообще не способен на это», – проносилось в её голове.

А потом появился барон Элвуд. Выгнал всех из комнаты и остался с женой один на один. Стоял посреди комнаты, опираясь на свою проклятую трость, и смотрел на Анию. Та сидела на кровати, забившись в угол, подтянув колени к подбородку, смотрела исподлобья. Теперь настала её очередь принимать наказание.

– Что вы сделали с ним? – спросила первой, преодолев невыносимый ужас, разжала скованные оцепенением челюсти, но мысли о бароне Орвиле не давали ей покоя.

– За него переживаешь, да? – Барон оскалился зло. – Ну-ну, он тоже скулил, как побитая собака: «только её не трогайте…» – процитировал пискляво слова сына.

– Что вы сделали с ним? – Ания дёрнулась навстречу.

– А что делают с предателями, сама-то как думаешь?

Она молчала, хрипло дыша. О чём он говорит? Что делают с предателями? Нет! Он не посмеет!

– Вы… Вы не могли сделать этого… Вы не могли убить его! Нет! О чём вы говорите? Он же ваш сын!

– У меня больше нет сына.

Этот ответ ошеломил её. Нет! Не может быть!

Ания отбросила одеяла и на коленях подобралась к мужу навстречу, глядела снизу вверх со слезами в глазах, даже голос её дрожал, стал умоляющим.

– Милорд, умоляю вас, прошу вас, скажите, что с ним? Скажите, что он жив… прошу вас…

Барон рывком сократил разделяющее их расстояние, схватил жену за волосы и, намотав их на кулак, выкрутил так, что Ания изогнула шею, поднимая подбородок, скривилась с болью. Барон приблизил своё лицо к её лицу и шепнул:

– Что, переживаешь за своего любовничка?

– Мы не были любовниками… – ответила на выдохе.

Барон оттолкнул её от себя, и Ания упала на бок на мягкие одеяла.

– Ложь! Подлая, неприкрытая ложь! Вас застали вдвоём. Тебе ещё хватает совести отпираться.

Он уже был не тот, что был совсем недавно в комнате сына. Уверенный, отмеряющий каждое слово, глядящий с высоты.

– Я просто хотела попрощаться с вашим сыном. Я узнала, что он собрался уезжать…

– И ты пошла к нему почти в чём мать родила? «Дорогой, я пришла сказать тебе «до свидания». А заодно и зря время не потерять. Давай повозимся на постели, пока законный муж занят гостями». Так, да?

– Нет! Нет, милорд, о, Боже. Я никогда не изменяла вам, поверьте.

Барон только громко фыркнул, давая понять, что не верит ни единому слову. Ания снова спросила:

– Что вы сделали с ним, милорд? Скажите, умоляю вас.

– Я бы, на твоём месте, больше думал о себе, а не о нём. О нём уже думать нечего.

– Пожалуйста, – прошептала.

– На твоём месте, я бы подумал, как быстрее сдохнуть самой, потому что мне жена-шлюха не нужна. Ясно тебе?

Она глядела на него во все глаза. О чём он говорит? Спросила шёпотом:

– Вы хотите, чтобы я совершила самоубийство?

– Так ты избавишь меня от позора своей связи.

– Мне нечего стыдиться. Я ни в чём не виновата перед вами, я всего лишь поговорила со своим пасынком. Я никогда не наложу на себя руки…

Он смерил её долгим взглядом, взял вдруг за подбородок сильными цепкими пальцами и спросил:

– Никогда?

Ания судорожно сглотнула и попыталась вырваться из его рук, повела подбородком.

– Никогда.

Краем глаза заметила засохшую кровь на пальцах мужа и содрогнулась невольно. Чья это кровь? Он что, всё-таки убил его? Убил своего сына? Убил моего Орвила?

– Посмотрим…

Барон вырвал из-под неё одеяло, одно, потом второе. И Ания почувствовала, как холод пробрал её до костей. У неё болела голова, снова начался жар. Зачем он забирает её одеяла? Он хочет, чтобы она не перенесла болезни и умерла сама?

– Что вы делаете? Вы сошли с ума! Оставьте мне одеяла!

Но барон не слушал её. Ушёл, унеся с собой ворох тёплых одеял. За дверью прогремел засов. Её оставили здесь одну в холодной ночной комнате посреди января.

Ания расплакалась. Он сломает её, он не позволит ей жить после всего. Она легла на бок, натянув на колени подол ночной рубашки, закрыла глаза.

«Орвил? Где ты? Что этот зверь сделал с тобой? Я умираю… Я умираю здесь одна без тебя. Помолись за меня, как ты обещал мне. Помолись за меня».

_____________________

Ей снился сон. Она шла по заснеженной дороге ночью. Было холодно, а она в одной ночной рубашке, в деревянные башмаки набился снег, замёрзли ноги, руки, лицо. С тёмного неба ярко по-морозному светили звёзды, нигде вокруг даже не было слышно звуков жилья. Глухая тёмная ночь.

Ания не знала, куда и зачем идёт. Для чего всё. Просто шла, подчиняясь какому-то слепому желанию. Споткнувшись, она упала на колено и тут же проснулась. Холодно. Как же холодно. Подняла голову от подушки.

Начиналось утро, слабый свет пробивался в окно. Всё тело окоченело, болело горло, больно глотать, лоб горячий. Ания поднялась на локте и всё вспомнила. Орвил… Барон Элвуд… Он ушёл, бросив её больную без одеял. Он намекал ей совершить самоубийство, чтоб избавить его от позора. Она отказалась, и он решил довести её до смерти другим способом.

Вот гад!

Ания снова уткнулась лицом в подушку. Ну и пусть, пусть всё так и будет. Она не сможет перебороть свою болезнь и умрёт. Пусть. Он найдёт себе другую жену, и она, наконец-то, родит ему сына-наследника. Но память сама собой навела её на Орвила, она вспомнила его лицо и его слова: «Держитесь, не позволяйте ему сломать вас… Не болейте, берегите здоровье…» А она собралась умирать, смирилась со всем, что уготовил ей муж-тиран.

Ну уж нет!

Она резко поднялась на ноги. «Не дождётся! Он не дождётся от меня моей смерти!»

Ания нашла свой халат, надела его, потуже затянула мягкий пояс, на подлокотнике кресла нашла свои чулки, покопалась в сундуке и отыскала старые шерстяные носки. Они пропахли плесенью и кое-где уже протёрлись почти до дыр, но даже так в них будет теплее. На скамеечке для ног остался ещё с ночи лежать камзол барона Орвила, и как это его не унесли отсюда?

Ания надела на себя всё тёплое, что нашла и села на кровать. Если уже утро, то должны придти топить камин. Он что, даже в этом ей откажет? Может быть, её и кормить перестанут?

Она так и сидела. Замёрзнув, запустила руки в карманы камзола, принадлежавшего ещё вчера молодому барону. Нашла гвоздик, какими кузнецы прибивают подковы, когда куют лошадей, шерстяной шнурок, может быть, с рукава – на камзоле не было шнурка на правом рукаве, а на левом был, завязанный изящным бантиком. А самое главное, на дне кармана Ания нашла кусочек засушенного хлеба. Конечно, он же часто гулял со своей собакой и кормил её кусочками хлеба. Наверное, один такой кусочек он забыл, и тот успел засохнуть. Но это ничего.

Она раскрошила его и по кусочку съела, с трудом проглатывая больным горлом. «Я не сдамся. Я не сдамся тебе… Будь ты проклят, барон!»

С углов тянуло сквозняком. Если тут не затопят камин сегодня, то завтра Ания здесь уже замёрзнет. Свеча за ночь выгорела, через окно пробивался скудный свет. «Я одна здесь, совсем одна…» А что, если он вообще заморит её холодом и голодом насмерть? Он же безумен! Безумен…

– О, Боже… – прошептала.

Звякнул засов двери, вошла камеристка. Заметив Анию, подняла брови, удивившись.

– Вы уже не спите?

– Вам хватает совести приходить сюда? После того, что вы сделали…

– А что? – Женщина пожала плечами. – Я предупреждала вас, но вы же не слушали меня. А я знала, что вы встречаетесь, я даже видела, как вы обнимались на лестнице, ещё тогда, перед Рождеством. Но я никогда не успевала сообщить милорду, чтобы застать вас вовремя на месте преступления. Вы всё время так быстро разбегались, что я могла только сама застать вас. Но на этот раз мне удалось. Теперь вы не отвертитесь, теперь все знают о том, что вы – обманщица.

Ания долго молчала, стиснув зубы, как же хотелось ей вцепиться в это самодовольное лицо, но она пересилила себя и смогла спросить:

– Где сейчас барон Орвил?

– Откуда я знаю? Этого никто не знает. Я же ушла с вами вчера, а потом барон собрал всех слуг и горничных, кто хоть что-то знал об этом, и предупредил, чтоб все молчали. Даже если вы сейчас спросите хоть кого-то, все будут молчать. – Многозначительно повела плечом.

– Скажите мне, он хоть жив? Просто «да» или «нет»? Что вам стоит? Вы и так уничтожили меня…

– Я ничего не знаю.

– Неправда! Вы всё знаете! Вы всюду суёте свой нос!

– Я не знаю, но, даже если бы и знала, я всё равно не сказала бы вам ни слова.

– На вашей совести жизнь человека и, может быть, даже не одного… – прошептала потерянно.

– А у вас вообще нет совести. Вы предали своего супруга, вы предали брак, о какой совести можно говорить? – Ания усмехнулась, а камеристка продолжила: – Вы даже сейчас бесстыдно сидите в его одежде, тоскуете, поди, жалеете, что вышло не по-вашему.

– Бог накажет вас… – опять прошептала.

– Может быть, а вас уже наказал.

Ания помолчала, но потом всё же спросила:

– Где баронесса Дорг? Позовите её.

– Она не сможет прийти к вам, она занята. Сегодня утром барон попросил их покинуть Дарнт, и она, я думаю, сейчас собирает вещи. За вас некому заступиться, так что… – Пожала плечами.

– А вы зачем пришли?

Кора усмехнулась.

– Барон послал меня посмотреть, как вы?

– А-а, – Ания впервые улыбнулась сухо, – проверить, не сдохла ли я ещё здесь и не вздёрнулась ли на потолочной балке? Так, да? Так вот идите и передайте ему, что он не дождётся! Я не собираюсь умирать, он не дождётся! Слышите меня? Убирайтесь отсюда! – Она резко поднялась и пошла камеристке навстречу. – Не дождётесь моей смерти! Никогда! Никогда!

Камеристка шарахнулась от неё к двери.

– Вы сошли с ума!

– Убирайтесь!

За камеристкой закрылась дверь и засов. Ания снова осталась одна. «Не дождётесь! Не будет этого никогда! Будьте вы прокляты!»

Весь этот день она провела одна. К ней никто не приходил, никто так и не затопил камин, никто не принёс ей есть или пить, не приходил врач, все словно забыли о ней. К вечеру в комнате стало ещё холоднее. Ания весь день пила воду из кувшина для умывания и лежала на кровати, подтянув колени, молилась и проваливалась в сон без сновидений.

А вечером, уже в темноте, к ней пришёл барон Элвуд, разогнал полумрак единственной свечой в подсвечнике и долго рассматривал фигуру Ании, сидящей на кровати. Он видел и камзол сына, и румянец болезни на щеках, и упрямый взгляд серых глаз.

– Ты ещё не околела здесь?

– Не дождётесь… – прошептала.

Барон усмехнулся и понизил голос.

– А если я пошлю к тебе верного человека с петлёй, а утром ты удивишь всех своим самоубийством?

Краска отлила от её лица, Ания шепнула:

– Вы не посмеете…

– Почему?

– Я буду сопротивляться, вряд ли кто-то поверит, что это было самоубийство.

– Всё будет так, как я скажу, и все узнают именно то, что мне нужно.

Его голос был глухим и очень серьёзным. Ания почувствовала неожиданный страх. Он сделает это! Он способен! Его не остановила даже смерть сына, что уж говорить о ней, она ему вообще никто, просто ненавистная жена.

– Я не изменяла вам…

– Прекрати!

– С вашим сыном меня связывают только отношения дружбы и доверия. Поверьте мне. Вы делаете поспешные выводы. Я перед вами ни в чём не виновата.

– Поверь мне, смертью караются даже меньшие проступки.

– Смертью? Вы обещали мне монастырь…

– Если ты не родишь мне сына.

– Я не изменяла вам! – Ания повысила голос. – Кроме вас у меня никого не было! Поверьте мне! Я клянусь вам всеми святыми, Спасителем и его Матерью! Почему вы не хотите мне верить?

Барон улыбнулся медленно и ответил:

– Странно, и почему я не хочу тебе верить? Ни тебе, ни моему ублюдку-сыну… А он ещё выгораживал тебя, просил тебя не трогать, всю вину на себя брал, а ты…

– Что с ним? Скажите мне, умоляю вас! От вас же не убудет…

– Может быть, ты поторопишься встретиться с ним? А? Там… – Многозначительно вскинул тёмные брови.

– Нет! Вы не стали бы… Не может этого быть…

– Почему? Он меня предал, и ты меня предала, почему же?

– Я не предавала вас!

Барон промолчал и спросил:

– Ну что, мне посылать человека, чтобы он помог тебе увидеть любимого? Или ты всё сделаешь сама, как послушная жена?

Ания замерла. Голова работала в разы быстрее, ища выход, думая, что придумать сейчас, что сказать ему.

– Баронесса Марин всё знает… Она приходила ко мне на рассвете, я сказала ей, что вы собираетесь убить меня или принудить совершить самоубийство.

– Это – ложь. – Барон был спокоен на удивление.

– А вы проверьте! Напишите письмо в Дорг, и она всё подтвердит. Я сказала ей, что, если со мной что-нибудь случится, это будете вы, и она тут же напишет письмо епископу – моему опекуну. Вас будут судить, и тогда, уж точно, ваши земли и титул достанутся неизвестно кому. В вашей ситуации вы можете только требовать развода по причине измены, но епископ не даст вам его, потому что тогда ему придётся вернуть назад мои земли, что вы ему подарили за меня. – Что это нашло на неё? Она говорила так быстро и так на удивление серьёзно, что не поверить ей было невозможно.

Барон зло фыркнул, переступив на больной ноге. Правда ли то, что она говорит? Как это проверить? Баронесса Марин уже в Дорге, да и как спросить её об этом?

– Ты всё равно сдохнешь здесь сама… – прошептал свирепо ей в лицо, буравя ненавидящим взглядом.

– Посмотрим…

Он развернулся и ушёл, громко хлопнув дверью. Ания одержала маленькую победу. Барон вышел из себя, и это было видно по оставленной им свече, вряд ли бы он забыл про неё, если бы не был выбит из колеи.

Баронесса медленно легла на спину, глядя в сумрачный полог кровати перед собой.

«Орвил, где ты? Что они сделали с тобой? Я борюсь, ты слышишь меня? Я делаю так, как ты просил… Если ты жив, помолись за меня сегодня… А я помолюсь за тебя».