– Смотри, какой красавец чистой воды! Это гость издалека. В наших краях изумруды не водятся. Здешние горы вынашивают в своих чревах хрусталь, гранаты и аметисты. Да еще – хвала Яйо! – богаты они лабрадором. Изумруды же, как и опалы, топазы и огненные рубины, достались мне от отца, а ему от его отца и деда, и так далее. Издавна все заболевшие в нашем племени расплачиваются со знахарем цветными камнями. Все раненые, все рожающие… Да ты и сам знаешь! У кого нет камней, выменивают на шкуры или стрелы у соседа, более добычливого. С убитых врагов в первую очередь снимают драгоценности, а уж потом оружие. Так приучил всех еще мой прадед. К сожалению, племя наше становится все малочисленнее. Мой запас изумрудов перестал пополняться со времен моего отца. А тут еще эти гордецы то и дело кончают с собой!.. – Вьюхо вздохнул горестно. Но тут же, пошевелив пальцами разноцветную россыпь, вновь забормотал горделиво: – Зато растет, растет запас тех, что водятся в здешних горах! Мои славные мускулистые ребятки, мои новенькие рабы целыми днями трудятся, добывая их, а по ночам шлифуют. Как хорошо, что они почти не нуждаются в отдыхе и могут шлифовать, шлифовать, шлифовать, не разгибая спин… А ты заметил, мой мальчик, как я перехитрил зеленых гордецов? Я не касаюсь их пальцами, но только алмазами. Сквозь крепкую алмазную плоть зеленые неженки не почувствуют ничего. Они не узнают, грязны мои помыслы или чисты. Я перехитрил их! Больше не будут рассыпаться в прах самые ценные мои камушки. Будут смирненько стоять в ожерелье, в ряду разноцветных собратьев…

Речи старика заворожили Дью, равно как и блеск камней, с которых он не сводил любопытного взора. Он увидел, как нежно-зеленый изумруд лег рядом с алым, как свежая кровь, камнем.

– Жаль, что камни не умеют ненавидеть, – заметил сын Огдая, щурясь от мерцания отполированных граней. – Иначе их можно было бы вставлять в наконечники стрел и копий.

– Прекрасная мысль! – хохотнул старик. – Действительно, жаль. Но, знаешь, хоть камни и не умеют ненавидеть, ибо ненависть намного младше их, они могут прекрасно хранить чужую, доверенную им ненависть. Держать крепко-крепко! Особенно хороши для этой цели гранаты. Можно сделать колечко из мрачно-багровых гранатов и доверить им свою ненависть. Совсем крохотное колечко! – Вьюхо показал пальцами величину и хитро улыбнулся. – Ты ринулся искать искры жизни, о которых сдуру выболтал Шеуд, у меня в хижине – смешной, глупый звереныш! Искры эти всегда при мне. Я не прячу их в хижине или где-то еще. Маленькое колечко из темных гранатов, скрепленное моей ненавистью, служит отличной ловушкой для того, что невидимо глазом и неуловимо руками. Колечко темных, сурово насупленных гранатов – надежнейший страж! Своей ненавистью я сцепил камни намертво. Они не разожмут зубов, покуда не распадется их цепь или пока не умрут.

– Разве камни умирают? – удивился Дью.

– Камни умирают, еще как! Разве не на твоих глазах покончил с собой, рассыпавшись в прах, прекрасный изумруд? Правда, обычно они живут долго, тысячи тысяч лет. Разбуженные камни растут и увеличиваются в размерах. Те, что висят на шее у Шеуда, выросли почти на полногтя, я измерял. Спаянные же чужой ненавистью – уменьшаются. Если их не разъединить, не разорвать цепочки, они умирают через какое-то время. Но я уверен, что за это время успею раздобыть всё, что мне нужно. Успею создать Венец Освобождения, пока мои верные гранаты не зачахнут и не разожмут своих зубов, отпустив на волю то, что им доверено.

Вьюхо замолчал. Казалось, он выдохся от долгого разговора. Старик сосредоточенно выкладывал на гладкой поверхности стола окружность из разноцветных кристаллов.

Под столом послышался шорох. Оторвавшись от работы, Вьюхо настороженно поднял глаза. Дью шумно зевнул и почесался, показывая, что источник подозрительных звуков – он, и никто больше.

– А что это за Венец и от чего он освобождает? – спросил он громко и бодро.

– От всего! Впрочем, это уже не твоего ума дело, мой мальчик, – сухо отозвался старик.

Переход от возбужденной разговорчивости к сосредоточенному молчанию был слишком резким, и сын Огдая слегка растерялся. Он предпринял еще одну попытку нарушить опасную тишину:

– Мне очень любопытно еще вот что: где ты берешь этих гигантских жуков? Или ты их откармливаешь, как индюков, до таких размеров?

– Откармливаю, – буркнул старик.

Кажется, что-то не ладилось в его ожерелье: Вьюхо хмурился и покусывал губы. Он менял камни местами, двигал и переворачивал, сердито и невнятно бубнил, ругая то неженку-изумруд, то неуступчивый аметист, то слишком ленивую и вялую бирюзу. Наконец, удовлетворенно вздохнул, потер пальцы и посмотрел на мальчика.

– Конечно же, откармливаю. Но не только. Вырастить таких дивных зверей мне помогают мои камушки. Опалы! В разбуженном состоянии они не выносят скуки и вечно что-то придумывают, что-то творят. От деда и отца мне досталось немало таких камней – и маленьких, и величиной с яйцо. (Дикари-нурриши любят носить их на счастье и дарить своим женщинам.) У меня есть особая пещерка, выложенная опалами. Помещенные туда насекомые не только растут с невероятной быстротой, они еще и меняются. Предугадать, во что они превратятся по воле камней, совершенно невозможно! Он очень большой выдумщик, опал. Жук, на котором ты так ловко проехался в прошлый раз, был маленьким невзрачным жучком, безмозглым, как все насекомые. И в какого красавца вымахал! Всего-то за три луны. А тот дракон, который пошел на туловище для весельчака-Шеуда? Уверен, ты ни за что не догадаешься, из какой крохи он вырос. Чешуйчатый червь! Довольно редкая, надо сказать, козявка, и я немало повозился, прежде чем ее нашел, зато результат превзошел все ожидания. Помимо всего прочего, покровы насекомых в моей волшебной пещерке становятся почти каменными, не проницаемыми ни для меча, ни для стрелы. Почище доспехов! Шеуда теперь нелегко убить – ха-ха! – уже за одно это он должен быть мне благодарен. Но лучше всех, конечно, моя медведка. Ты ахнешь, когда ее увидишь. Она свирепа и всегда голодна – не то что жук, спокойный, как старая черепаха. Челюсти ее уже сейчас могут перегрызть полено, а мощные лапы роют землю быстрее, чем трое рабов вместе взятых. Конечно, учитывая твой дерзкий и необузданный нрав, тебя следовало бы соединить с медведкой, а не с жуком. Вот это было бы чудище: мощное, отважное и сообразительное! Но медведка еще растет. Опалы еще фантазируют над ней, и мне не хотелось бы раньше времени прерывать их.

Вьюхо полюбовался на мерцающую разноцветную окружность, выложенную на столе, затем принялся скреплять камни гибкой металлической нитью.

– Медь, – объяснил он. – Металл богини любви Илайи.

Какое-то время он работал молча. Дью пытался придумать вопрос, который вновь потянул бы старика за язык, но в голову ничего не приходило. К счастью, Найя больше не шуршала. Может, окаменела от страха?

Неожиданно колдун поднялся с места и хлопнул в ладоши. Звук, оттолкнувшись от каменных стен, вышел звонким и громким.

– Готово! – радостно объявил он. – Ну, разве старый Вьюхо не молодец? Сотворить Звездное Ожерелье всего за полночи!

Он подпрыгнул, прозвенев амулетами – ну просто расшалившийся мальчишка, а не старик.

От неожиданности Дью расхохотался.

– Смейся, смейся! – разрешил Вьюхо. – Я хорошо поработал и сейчас я счастливый, ласковый и покладистый.

Он скорчил мальчику рожу, и тот отметил, что белесые глазки смотрели вполне по-человечески. Радость растопила в них всегдашний яд и подозрительность.

Вьюхо провел ладонью по искристо-черной поверхности стола.

– Спасибо, дружище. Мы славно с тобой поработали! – Он обернулся к Дью. – Знаешь, что это за камень?

Тот отрицательно повел головой.

– Это лабрадор, – торжественно объяснил старик. – Мой любимый камень. Его много здесь, целые залежи. Будь благословен тот день, когда моему прадеду пришло в голову вырубить в его толще помещение для своих опытов! (Вырубал, конечно, не он – рабы-нурриши, которых он выпросил у племени и заставил работать на себя, вместо того чтобы умертвить.) Чтобы его разбудить, потребовались усилия множества стихийных душ – травы, деревьев, подземных источников. Что за игрища, верно, устраивал этот народец, вдохновленный хитростью моего прадеда! Жаль, я не мог этого видеть, еще не будучи рожденным. Разбуженная душа лабрадора глубока, как бездонная пропасть, и высока, как звезды. Он до смерти предан мне, этот камушек. Он дает мне силу. Вернее, увеличивает собственную мою силу во много раз.

Вьюхо наклонился над мальчиком и вперил в него глаза, вновь ставшие острыми и пронзительными.

– Встань! – неожиданно приказал он.

– Зачем? – удивился Дью.

– Встань! Повелеваю тебе!!!

Сын Огдая почувствовал, что его так и тянет подняться. Он едва не вскочил, словно послушный раб или малый ребенок. Ему вспомнилось, как мать, Грунн Осенняя Буря, гневно сверкнув глазами, отшвырнула плеть после второго удара. Побелев от напряжения, Дью остался на месте.

– Но я не могу, – пробормотал он, как мог жалобно. – Меня слушаются только шея и руки…

Вьюхо взглянул на него с подозрением, затем покивал головой.

– Да-да. Мой яд хорошо действует. Если б не он, ты сейчас вскочил бы, как верная собачонка на зов хозяина.

Дью благоразумно промолчал. Повернув голову, он уткнулся лицом в камень стола, так как глаза устали от бликов. Заметив это, старик горделиво усмехнулся.

– Да, хорошо светят мои хрустали! Не хуже солнца. С самой кропотливой работой могут справиться мои старческие зрачки под их светом. Посмотри, как оно получилось!

Он бросил на грудь мальчика новенькое ожерелье. Камни внушительно ударили по ребрам, и Дью вздрогнул.

– Смотри, смотри! Любуйся.

Мальчик дотронулся до прохладных камней, заигравших под его пальцами. Вьюхо склонился над ним, показывая и объясняя усталым ласковым голосом:

– Вот твой камень, Дью, камень неистовых и отважных – рубин. Ты будешь носить ожерелье так, чтобы он всегда находился в ямке у основания горла. Тогда твое мужество и твой воинственный дух никогда не иссякнут. Люди говорят, что это застывшая кровь драконов, пролитая ими в жестоких схватках друг с другом на заре времен. Глупцы! Камни намного древнее драконов, и кровь не может застывать кристаллами. Если на пирушке тебя обнесут вином, погляди на рубин – и ты захмелеешь от одного его вида и станешь веселее прочих. Рядом с ним изумруд, к которому мне нельзя прикасаться. Зеленые неженки не слишком ладят с рубинами, им не по нутру страсти, что пробуждают алые камушки в людях. Но я поставил между ними алмаз, видишь? И все остальные камни перемежаются стражниками-алмазами. Ожерелье от дюжины алмазов стало больше в два раза и свободно налезет теперь на твою шейку…

Старик склонялся всё ниже, бормотание становилось всё неразборчивей. От его душного дыхания у Дью запершило в носу, и он громко чихнул.

Вьюхо выпрямился.

– А ну-ка, привстань, – велел он. – Я надену его на тебя.

Дью потянулся вперед, но, вовремя сообразив, застонал:

– Нет… Не могу.

– Крепкий, крепкий мой яд, – прищелкнув самодовольно языком, старик приподнял затылок мальчика и обвил шею ожерельем, закрепив под волосами медной нитью. – Это хорошо. Это и для тебя хорошо, мой мальчик: значит, ты не почувствуешь боли. Почти не почувствуешь боли. Будет немного страшно, немного неприятно, но не более того. Носи же эти дивные камушки, не снимая. В них теперь твоя жизнь.

Вьюхо двинулся к двери. Прежде чем открыть ее, обернулся.

– Я отлучусь ненадолго: пришла пора поискать твоего приятеля. Твои будущие ножки – шесть проворных мохнатеньких ножек. Твою будущую спинку с прочным доспехом. Пожалуй, отдыхать я буду потом, когда всё сделаю. Не скучай без меня, мой мальчик.

* * *

Лишь только старик вышел, Дью соскочил со стола. Руки и ноги слушались, хотя и не так споро и ловко, как прежде. Пожалуй, бежать или драться он еще не мог, но вот идти быстрым шагом – вполне. Нащупав висящий на поясе нож, мальчик возликовал: его оружие с ним! Колдун не сообразил его отобрать!

Сын Огдая осторожно приоткрыл дверь, чтобы увидеть, в какую сторону удаляется спина Вьюхо. Затем вытащил за руку Найю из ее ненадежного убежища и подтолкнул к выходу. Бедная девушка ковыляла на полусогнутых: мышцы онемели от долгого сидения скорчившись.

– Скорее! Сейчас он явится обратно вместе с жуком!

Дью тянул за собой невесту Крея, громким шепотом кляня за неуклюжесть и неповоротливость, пока они не свернули в один из неосвещенных тупиков. Здесь он позволил ей и себе остановиться и перевести дух.

– Я так боялся, что ты чихнешь или зашебуршишься! Проклятый старик – моя голова чуть не лопнула от его разговоров.

– О Дью! – выдохнула Найя, и словно теплый ветерок пронесся по его волосам. – Мне было так страшно! Под столом совсем негде было спрятаться, я безумно боялась, что торчит моя нога или локоть… Если б ему вздумалось обойти вокруг, я бы пропала! Но какое счастье, что ты можешь ходить! Теперь только бы нам разыскать Крея…

– Крей нам пока не нужен, – возразил Дью. – Ты что, забыла, что он слушается каждого слова Вьюхо? Шеуд – вот кого надо разыскать. Он проведет нас к расщелине наверху, той самой, в которую я пролезал два раза. Без него я запутаюсь в этих ходах.

– Как?! – Найя заморгала часто-часто. – Ты хочешь уйти отсюда без Крея? И это сейчас, когда мы знаем, где прячет Вьюхо их искры? Он сказал, что они в кольце из гранатов, а кольцо где-то на нем. Мы должны найти это кольцо и спасти Крея и всех остальных!

– О, Рург! – вздохнул мальчик. – Хотел бы я посмотреть, как ты станешь обшаривать Вьюхо! Думаешь, он будет при этом ласково улыбаться и поворачиваться во все стороны, чтобы тебе было удобнее? Лучше не спорь, а иди за мной молча, как полагается женщине.

Он вышел из прикрытия и, озираясь, двинулся вперед. Помешкав, Найя скользнула следом. Она шла бесшумно, но глубоко и прерывисто дышала, чтобы справиться с обидой. Девушка больше не спорила, но ее вздохи, шелестевшие укором за спиной, действовали Дью на нервы.

– А ну-ка, затихни! – велел он, останавливаясь. – Не сопи и не всхлипывай! Нужно прислушаться. Оттуда, где они работают, будут доноситься стуки.

Оба затаили дыхание, но вокруг было тихо. Только потрескивали факелы, да шуршали осыпающиеся сверху мелкие камни.

– Сейчас ночь, – прошептала Найя. – Все они спят, а не работают.

– Они не спят по ночам – шлифуют камни. Имеет смысл разыскать хотя бы Крея. Он должен знать, где сейчас Шеуд.

– Да-да, разыщем Крея! – радостно согласилась девушка.

Ход, по которому они шли, становился уже и ниже. Светильники попадались всё реже. Дью снял со стены два факела, один предусмотрительно погасив.

– Мы прошли много боковых ответвлений. Придется заглянуть в каждое. Шеуд или Крей могут оказаться в любом. Впереди мы вряд ли найдем их: дальше становится очень низко и очень сыро.