Короче, легкое недоумение я испытывала, однако в том факте, что по ошибке прихватила невесть что из кухонного буфета, ничего невероятного не находила. Но тут в дело вступил мандраж. Мне представился суровый таможенник, вынимающий из моей сумки один пакет за другим и строго вопрошающий: «Это что? А это что? А это?» И я в ответ рапортую: «Обед номер три… ужин номер десять… корона для Яны… ох, а что здесь, понятия не имею. Это я взяла по ошибке». «Ах, не имеете? – возгласит таможенник. – Какая-то вы подозрительная личность! Может, тогда и корона ваша из натуральных драгоценностей, каковые вы стремитесь вывезти нелегально в Европу с целью наживы? А ну, подавайте ее мне на экспертизу!»

Умом я понимала, что подобное развитие событий маловероятно, однако мандраж упрямо твердил свое. Я почувствовала, что не успокоюсь, пока не проверю, что в пакете. Разорвав упаковку, я обнаружила внутри еще одну, которую тоже разорвала. Внутри, как я и предполагала, оказалась сода или что-то на нее похожее. Послюнявив палец, я подцепила на него крупинку и лизнула. Очень противно, аж язык занемел. Впрочем, соду я никогда в сыром виде не употребляла, может, она и такая. Только странно, почему на обертке нет надписей. Название там, производитель, калорийность. Хотя есть ли калорийность у соды?

– Да никакая это не сода, – гордо сообщил мой начитавшийся детективов мандраж. – Это тебе подсунули наркотики. Те самые психотропные средства, о которых ясно предупреждают в декларации. Как Бриджит Джонс в Тайланде, помнишь? А дальше тебя, как и ее, арестуют. Только у тебя нет любовника-адвоката, который бы тебя из тюрьмы вытащил.

– Надо быть реалистичнее, – попыталась я осадить неуместного собеседника. – Какие еще наркотики? Я их в глаза никогда не видела.

– Вот потому именно тебе их и подсунули, – злорадно заявил мандраж. – Чтобы ты по своему простодушию их не опознала. Тебя скоро арестуют, а багаж направят на экспертизу. И этот пакет, и корону. Яна тебя проклянет, как пить дать. И все твои балетные друзья тоже. Испортишь человеку карьеру, а из-за чего? Из-за того, что собираешься тащить через полЕвропы какой-то дурацкий пакет. Оно тебе нужно?

И вот парадокс! Хотя я была совершенно уверена, что эти предположения – бред сумасшедшего, глазами души я четко видела страшную картину, только что нарисованную внутренним голосом. У него прямо-таки открылся описательный талант! Я поняла, что теперь при таможенном осмотре буду трястись от страха. Таможенники это заметят, заподозрят меня, обыщут, найдут корону, и…

Я помотала головой. Нет, так дело не пойдет. Нервные клетки не восстанавливаются, а они жизненно необходимы мне в работе. Не очень ясно, зачем (без нервов, подозреваю, работалось бы лучше), однако необходимы, и я их буду беречь. Тем более, это очень просто – взять да выкинуть пакет. Пусть там даже сода – глупо везти в Париж лишнюю тяжесть.

Я высыпала порошок в унитаз, а обертку бросила в урну, предварительно, к собственному удивлению, протерев на предмет отпечатков пальцев, – это мне подсказал опыт давней читательницы детективов. После чего уложила корону на дно, сверху завалила едой и вернулась в автобус. И там, признаться, все надуманные проблемы тут же вылетели у меня из головы.

Сперва я решила, что кто-то запустил дюжину петард, и те мечутся в ограниченном пространстве, устрашающе воя. Впрочем, петарды не воют… неужели я накаркала и нас действительно пытаются захватить чеченские террористы? Ужас заставил сосредоточиться, и я увидела двух подростков, с невероятной скоростью носящихся по узкому проходу. Пройти не было ни малейшей возможности – стоило поставить ногу, как в опасной близости тут же возникала рыжая молния. Я стояла в растерянности, пока Настя неожиданно не завопила: «О, вон оно!» – одной рукой указав назад, а другой призывно махнув мне. Близнецы рванули в конец автобуса, и я успела быстро шмыгнуть на свое место, лишив их завидной возможности меня протаранить.

– Какая ты умная! – с уважением сообщила я подруге.

– У меня большой жизненный опыт, – мрачно ответила та. – Скоро он станет еще больше.

– А где их родители? – осторожно осведомилась я.

– Вон мать.

Настя кивнула в сторону женщины, сидящей прямо передо мной с наушниками на голове. На отпрысков та не обращала ни малейшего внимания.

– И тебе советую, – сказала Настя, в свою очередь вынимая плеер. – Сейчас они тихие, а вот когда заорут в полную силу…

– Это еще не в полную силу? – ужаснулась я, тоже выхватила плеер и поскорей заткнула уши. Потом сообразила, что не поделилась с подругой веселой историей про соду, прихваченную из буфета, но в нынешних условиях продолжение беседы, увы, было исключено.

Вскоре наша группа почти собралась. Пригибаясь, как при артобстреле, люди занимали свои места. Последними появились знакомые дамы. Я тут же сняла наушники. Мне было интересно, кто выиграет в противостоянии Маргарита Васильевна – рыжие близнецы. Я предполагала, что они, однако вдруг у матерых школьных педагогов есть в запасе тайные методы воздействия на подростков, недоступные даже Насте? В данной ситуации я, несомненно, предпочла бы победу взрослого человека. У самого кошмарного взрослого не хватит энергии затерроризировать общество так, как парочка гиперактивных тинейджеров.

– Где ваша мать? – сурово вопрошала директриса. – Стоять на месте, отвечать!

Стоять на месте подростки не собирались или не умели, однако охотно ткнули пальцем в нужном направлении.

– Мамаша! – рявкнула Маргарита Васильевна. – Я к вам обращаюсь! Уберите плеер, когда с вами разговаривают!

Ни малейшего эффекта. Разъяренная Маргарита Васильевна наклонилась, навалившись грудью на кресло. И тут произошло непредвиденное. Женщина пронзительно завизжала. Она сделала это на таких высоких нотах, что даже ор близнецов вдруг показался райской музыкой.

– А-а-а! Не прикасайтесь ко мне! Вы потная!

– Я к вам и не прикасаюсь, мамаша. Я только требую, чтобы вы приструнили своих детей. Вы что, не видите их безобразного поведения?

– Сперва заведите собственных, потом поучайте, – парировала счастливая мать.

– Какой дурак, насмотревшись на этих, заведет собственных? – шепнула я Насте.

Похоже, я не рассчитала громкость, ибо из кресла напротив послышался радостный гогот. Его издавал гориллообразный субъект лет тридцати, не сводя с меня одобрительного взгляда.

Конфликт был погашен гидом, сообщившим, что мы наконец-то пересекаем границу. Рыжие близнецы напрочь вытеснили у меня из головы не только соду, но даже корону, и в результате я настолько расслабилась, что на вопрос таможенника: «Спиртное, сигареты?» – автоматически ответила: «Спасибо, не надо». Тут же в ужасе прикусила язык, да было поздно. Сколько нежных мужских самолюбий я ущемила по рассеянности и сколько проблем этим создала в своей и без того не безмятежной жизни! Причем в нынешнем случае, признаюсь, мне меньше всего на свете хотелось злить собеседника.

Он и не разозлился, лишь игриво захихикал. Я, мобилизовав свои скудные актерские способности, попыталась ответить тем же, причем меня поддержала вся мужская часть автобуса. Особенно усердствовал гориллообразный визави.

Долго смеяться ему не пришлось – таможенник тут же потребовал его вещи для особого досмотра и принялся добросовестно в них рыться. Не обнаружив ничего интересного, переключился на соседа гориллообразного по сиденью, а потом, возмущенно тыча в список пассажиров, осведомился, где некий Сергей Попов, место которого пустует. Желание Попова скрыться ничуть меня не удивило – это оказался счастливчик, которому предстояло путешествовать рядом с матерью близнецов, лицезрея впереди их огненные головы. Искомый пассажир обнаружился на последнем сиденье, которое из-за неудобства должно было оставаться свободным.

В результате обыску почему-то подверглись трое одиноких мужчин (я бы тоже их заподозрила, уж больно это редкая птица в наших широтах), остальных таможенники проигнорировали. Все прошло благополучно, и вскоре мы пересекли границу, оказавшись в шенгенской зоне, а конкретно в Польше. Нам предстояло транзитом ехать по ней до вечера, переночевать, пару часов провести в Берлине, промчаться через Германию, снова переночевать, а наутро отправиться в Амстердам, где, наконец, можно было провести целый день. Конечно, день на город – типичное «галопом по Европам», однако я надеялась использовать с толком каждую минуту. Сперва нас повезут на обзорную экскурсию, потом дополнительная программа – катание на кораблике, далее свободное время, а вечером пешеходная часть экскурсии – знаменитый квартал красных фонарей. В свободное время я собиралась посетить музей Ван Гога (очень люблю этого художника, да и вообще одна из основных достопримечательностей города), а вот насчет Рейксмюсеума меня терзали смутные сомнения. Кроме «Ночного дозора» Рембрандта, там хранились две картины Вермеера, которого я ни разу не видела в подлиннике и жаждала узреть. Однако, как я почерпнула из Интернета, сейчас там идет ремонт, и большая часть экспозиции куда-то перенесена. Туристы жаловались, что смотреть нечего, хотя «Ночной дозор», слава богу, на месте. Если Вермеер отсутствует, я бы, наверное, не заморачивалась со вторым музеем, лучше побродила по городу – обожаю это занятие. Так что, когда гид Алекс проходил мимо, я воспользовалась случаем и спросила:

– Вы не подскажете, в Рейксмюсеуме сейчас Вермеер на месте?

Гид вздрогнул, однако ответил.

– В Рейксмюсеуме Рембрандт, – помедлив, возразил он. – «Ночной дозор». Выдающаяся картина величайшего из художников, одна из жемчужин художественной коллекции нидерландской столицы.

– У меня против этой картины предубеждение, – немного удивившись, объяснила я. – Насколько я понимаю, она сильно потемнела и теперь не соответствует замыслу Рембрандта. Даже называться стала «Ночной дозор», хотя писался день.

– Во даете! – неожиданно обратилась ко мне мать рыжих близнецов. – Это фильмов два – «Дневной дозор» и «Ночной», а картина одна.

Острота получилась столь уместной, что я добавила:

– Вот и не хочется идти в музей ради одной картины. Подожду, пока Рембрандт напишет еще «Дневной дозор», «Сумеречный» и «Последний».

– Ну-ну, – с непонятным раздражением фыркнула собеседница. – Между прочим, Рембрандт давно умер.

– Лида, девушка шутит, – пояснил ей сосед, кажется звавшийся Сергеем Поповым.

Лида повернулась к нему, расцветая в нежной улыбке:

– Сереженька, вы недооцениваете неразвитость современной молодежи. А нам, журналистам, приходится иметь с ними дело, и мы в курсе их бездуховности. В лучшем случае они едут в Европу за шмотками, а про худший даже не хочется говорить вслух. Нам с вами, людям интеллигентным, трудно это понять.

Сообразив, что являюсь молодежью, я радостно приосанилась. Тем более, Лидия была если и старше меня, то ненамного. Не стань я блондинкой, мне бы подобных комплиментов не перепало. Я, конечно, читала современный французский роман, где фигурирует молодая женщина пятидесяти двух лет (честное слово, там так написано!), но в нашей стране до подобного оптимизма, увы, пока не дошли (возможно, дорастем, когда мне стукнет пятьдесят два?).

Между тем журналистка громко продолжила:

– Уже по одежде ясен уровень культуры человека и его жизненные ценности. Я советую мужчине, увидев на девушке розовую обтягивающую футболку, насторожиться. Это униформа охотниц за богатыми папиками.

Настя сдавленно захихикала. Должна заметить, я как раз была в розовой футболке, купленной в день оформления визы, и в многострадальной юбке-маломерке. Юбка была черной и короткой, с черными же кожаными заплатками. Наряд эффектный, однако надеть его на работу или в театр я бы не рискнула. А в Европе никто не знает, что я доцент, так что имею право.

Моя самооценка повышалась на глазах. Я считала, что униформа охотниц за папиками приобретается в фирменных бутиках, а выходит, мой наряд ценой в пару чашек кофе ничуть не хуже! Лидия демонстративно оглянулась на меня, и я, не удержавшись, скромно заметила:

– К сожалению, вам, солидным журналистам, не понять проблем молодежи. Я вынуждена так одеваться для контактности. Нижняя половина – гот, верхняя – эмо.

– Че-че? – потрясенно встрял гориллообразный, аж свесившись в проход.

Я любезно объяснила:

– Черное носят готы, розовое эмо.

– Ну, – согласился он, внимательно на меня посмотрел – и вдруг начал хохотать. У него аж слезы выступили на глазах, он с трудом выдавливал: – Эмо… гот, – потом тыкал в меня пальцем и хохотал еще заливистей. Наконец, он смог резюмировать: – Ну, ты даешь! Прикольная, блин! Таких прикольных я еще не знал. Слушай, меня зовут Вовчик. А тебя?

Честно говоря, я не привыкла сразу переходить на «ты», но вид Вовчика подсказывал моему сердцу педагога, что любые воспитательные меры окажутся запоздалыми, а тратить силы зря, да еще на отдыхе, не хотелось. Поэтому я произнесла:

– Очень приятно, Катя, – и поспешно повернулась к подруге. Однако не успела я выдумать тему для беседы, как к моему креслу подскочил Алекс. Листая большой блокнот и время от времени бросая на меня полные отвращения взгляды, он прочел:

– Вермеер – выдающийся нидерландский художник, мастер бытовой живописи и жанрового портрета, символически олицетворяющих Голландию «золотого» 17 века. По его картине «Девушка с жемчужной сережкой» снят известный фильм с Колином Фертом в главной роли.

– Погодите! – опешила я. – «Девушка с жемчужной сережкой» хранится в Гааге. Мы же через Гаагу не едем, да?

– Какая такая сережка в Гааге? – вмешался Вовчик, снова свешиваясь в проход.

– Жемчужная, – мрачно повторила я. Ситуация с гидом, увы, полностью прояснилась. На нормальную экскурсию можно было не рассчитывать. Хорошо еще, что я тщательно подготовилась дома!

– Спасибо, – поблагодарила я Алекса, – я поняла.

Он улыбнулся:

– Да зачем вам этот Вермеер? Через десять дней столько его навидаетесь, еще надоест. Лучше сходите в музей секса. Такого нигде больше не встретишь!

Я кивнула, не считая разумным занудствовать на ту печальную тему, что Вермеера на свете осталось раз, два – и обчелся, зато секса хоть завались, и ради него я бы не стала тащиться в Европу.

* * *

Благодаря всем этим перипетиям я даже не заметила, как пришла пора ужинать. Автобус пристроился у заправки, и Алекс горячо порекомендовал всем посетить тамошнее кафе – судя по всему, его там ждало материальное поощрение от владельца. Но мы с Настей не собирались бросать деньги на ветер, у нас с собой были пронумерованные пакеты. Правда, великие планы оказались нарушены. «У1» мы успели раскурочить по пути, слопав бутерброды и йогурты. Зато «О1» с вермишелью быстрого приготовления и тушенкой лежал нетронутый, а в салоне, слава богу, постоянно грелся кипяток.

Люди стали выходить из автобуса, я тоже вышла, чтобы размяться и выкинуть мусор. (Алекс лично повесил на ручку каждого кресла пакет, куда посоветовал во время пути пихать отходы. Замечательная идея, хотя ума не приложу, почему мешок набивается так быстро.)

Настя осталась ждать моего возвращения. Ко мне тут же пристроился Вовчик, но у дверей женского туалета смущенно отступил. Проходя на обратном пути через кафе, я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. К удивлению, это оказался Сергей, сосед Лидии. Довольно симпатичный молодой мужчина, поверивший, что я знаю Рембрандта, да еще угодивший в компанию близнецов, вызывал мою симпатию, так что я улыбнулась в ответ. Он, вздрогнув, отвернулся, и я пошла дальше.

Вовчика я обнаружила у автобуса.

– А покушать? – жалобно спросил он.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Покушать вы с подругой не пойдете?

– Мы поедим в автобусе, – призналась я.

Вовчик заметно огорчился:

– А почему? Там кафе. Пива можно взять. Слушай, – вдруг взбодрился он, – я заплачу. В натуре.

– Спасибо, не нужно. Извини, меня ждет подруга.

– Я и за нее заплачу, – подумав, предложил собеседник. – Эй! – замахал он рукой Насте. – Выходи! Я проставляюсь!

Представив себе, что сделает со мною Настя, ежели зря выйдет из автобуса, я поспешно объяснила:

– Мы не едим на ночь. Фигуру бережем. Так что извини…

И я прошмыгнула на свое место, а Вовчик, постояв еще немного, отправился, наконец, в кафе.

– Ты что так долго? – встретила меня упреком Настя. – Ты же знаешь, я не умею открывать банки. Давай скорей!

Я вскрыла тушенку с обнадеживающим названием «Спецназ», и, смешав ее с вермишелью, мы получили божественное блюдо. Потом заварили кофе и открыли шоколадно-вафельный торт, состоящий из готовых кусочков. Настя планировала не зря – ужин был явно лучше, чем в кафе, где я явственно чувствовала запах прогорклого масла.

– Хорошо, – благодушно вздохнула Настя. – Только вот что: не терзай больше нашего гида, а то он нас возненавидит. Если уже не возненавидел.

– Я не нарочно. Мне действительно важно, есть ли сейчас в Амстердаме Вермеер. Я думала, он знает.

– Откуда ему знать?

– Это все-таки его профессия.

– Достаточно послушать его пять минут, чтобы избавиться на его счет от всех иллюзий.

– Вот через пять минут я и избавилась, – пожала плечами я.

– Точно, – вспомнила Настя, – когда он в Бресте произносил вступительную речь, ты где-то болталась. Он успел рассказать увлекательнейшие подробности своей биографии. Мать у него француженка, а отец грузин. Если гид начинает со своей биографии, можешь не сомневаться – именно эту тему он станет развивать и дальше. Причем экскурсанты обычно любят это больше, чем рассказы о музеях. Советую тебе смириться.

– Смирилась, – кивнула я. – Ладно Алекс, а Лидия с чего прицепилась ко мне на пустом месте? Что я ей сделала?

– Ты что, действительно не понимаешь? – удивилась моя подруга. – Похоже, ты все-таки научилась отключать мозги. Я могу только во время медитации, и то с трудом, а ты запросто. Как тебе удается?

– Я блондинка, – скромно объяснила я.

– Вот именно! – неодобрительно согласилась Настя. – Ты обратила внимание на интересный факт? Ты несешь такую же ахинею, как и раньше, а результат совершенно иной. То, на что раньше мужчины обижались, теперь их смешит.

Решив не обижаться на ахинею, я задумалась. Да, пожалуй. Мне вспомнился замечательный рассказ Моэма про даму, приехавшую из провинции и покорившую Лондон. У нее была привычка говорить правду, а окружающие воспринимали ее слова как замечательную шутку. Нечто подобное происходило теперь со мной, и это нравилось мне куда больше, чем обиды. Только при чем тут Лидия?

– Притом что она нацелилась заполучить Сергея, это видно невооруженным глазом. А тот пялится на тебя.

– Серьезно? – удивилась я. – Я не заметила. Хотя…

– Что – хотя?

– Я сейчас шла через кафе, и он действительно на меня пялился. Однако моя поощрительная улыбка его отпугнула. Еще бы – после рассказа Лидии о коварных юных девах в розовых футболках. Побоялся, что я разорю его, потребовав чашку кофе…

Вскоре стали возвращаться соседи. Едва автобус тронулся, Алекс принялся развлекать нас анекдотами из жизни поляков, а иногда из собственной. В одиннадцать вечера мы, наконец, остановились у мотеля. Я привычно схватила мешок с мусором (как он мог снова набиться, мы ведь ничего больше не ели?) и вышла из автобуса.

* * *

Мы с Настей получили ключи от номера последними. Открыв в нетерпении дверь (уж очень хотелось помыться и завалиться спать), мы рысью рванули к кровати. К сожалению, к одной и той же, ибо другой не было. Или была? Почти все пространство нашей маленькой комнатки занимала широченная кровать, над которой сверху громоздилось что-то вроде очень узкого второго яруса.

– Кто тебя дернул за язык с твоим Вермеером? – возмущенно посмотрела на меня Настя. – Говорила я тебе – Алекс отомстит. У остальных небось все нормально. Он специально выбрал для нас такой номер!

Я тем временем обнаружила новую проблему – отсутствие душа. Это окончательно меня подкосило.

– Идем искать Алекса, пусть нас переселит, – решила Настя.

Увы, портье за стойкой не обнаружилось, гида тем более. Правда, я быстро нашла общественный душ, а около него местную пани в халате, объяснившую, что здесь, на первом этаже, дешевые комнаты для семейных пар с ребенком, а нормальное жилье расположено выше. Однако и выше выловить Алекса нам не удалось. Мы мрачно вернулись в номер, я выхватила из чемодана полотенце (повезло еще, что оно у меня было с собой) и ринулась в душ.

Мне тут же полегчало. Помыться после ночи в поезде – великое счастье. В свое тесное жилище я возвратилась почти умиротворенная. Зато Настя продолжала бушевать.

– Я не хочу спать с тобой в одной кровати! – нервно сообщила она. – Это извращение! К тому же ты все время ворочаешься. А наверх лезть не могу – мне станет плохо. А все ты виновата с твоим Вермеером!

– Ладно, – не стала спорить я, – я полезу наверх. Хочется верить, не упаду. Все лучше, чем спать вдвоем.