– Не бывает, Федя, у Бога без вины виноватых, ни за что не бывает наказанных. Ударился, коленку разбил – значит, сделал что-то не то, плохое что-нибудь натворил. Или предупредил тебя Господь: не беги, ударишься… Понимаешь?
Что не бойтесь, мои! Что там нет ноги или что еще, приходите живые и возвращайтесь. Потому что, если мама моя пришла бы с войны без ноги, или папа мой, или бабушка, тут ведь главное, чтоб обнять.
Мы купили! Купили!!! КУПИЛИ!!! Цыпленочка с бабушкой! Только что! ТОЛЬКО ЧТО!!! Мы купили-и-и-и!!! И-и-и-и-и!!! И-и! Разбабуленька ты моя ненаглядная, расхорошая, разлюбимая!!! Ненаглядная! Загляденная! Навсегда теперь самая ты моя разсамая! Раз-моя-при-моя, разлучшая… Я тебя никогда-никогда, никогда теперь не забуду!
Как я дачу нашу люблю, если б знали!.. Как люблю-то люблю ее, прям вот тут, вот тут, в серединочке… Весь! Бессмертно. Ну не может любовь такая пропасть, просто не в чем ей раствориться!
Посадил я на место видное у окошка Царь-Зайца, чтоб он тоже смотрел, как поедем, положил на стол карандаши с раскрасками, книжку «Чук и Гек», чтоб в дороге папа мне почитал, и вдруг из-под полки, на какой мы сидим с тобой, бабушка, так тихонечко, знаешь что?
– Что Федь?
– Мяу… мяу…
Ты вот как относишься, чтобы наловить в дуршлаг головастиков, заселить их в бочку пожарную, лягушек домашних вырастить и пожарить попробовать, как в лучших домах Парижа?
А на улице Ополчения, во дворе у подъезда третьего, дома третьего, корпус два, следы наши с бабушкой навсегда останутся на земле…
Один побольше, другой поменьше и четыре Пунины лапки.