Глава II

Первые дни по приезде Соня пыталась сблизиться с Ниной. Она стала брать вместе с ней уроки немецкого языка, арифметики и естественной истории, часто присутствовала на уроках словесности и всеобщей истории, читала книги, которые Нина давала ей, разговаривала с ней. Но она скоро убедилась, что Нина смотрит на нее свысока, считает ее гораздо глупее себя, что поэтому настоящая дружба между ними невозможна.

С Мимой и с Адой Соня сначала почти совсем не могла разговаривать. Гувернантка старалась, главное, научить их болтать по-французски и не позволяла им сказать ни слова по-русски; а Соня с трудом могла склеить несколько французских фраз.

Между тем ей очень не нравилось то, что происходило в детской. Ада, умненькая, ласковая, хитрая девочка, успела подольститься и к матери, и к гувернантке, почему ей прощались все ее недостатки, и все, что она делала, считалось очень милым. Мима, напротив, угрюмая по природе или, может быть, вследствие болезненности, не пользовалась особенною любовью матери; гувернантка же была к ней просто несправедлива: если она не могла заучить урок так скоро, как младшая сестра, француженка бранила ее; если она не соглашалась играть в ту игру, какую предлагала Ада, у нее отнимали игрушки; если она сердилась, когда Ада дразнила ее, гувернантка ее наказывала. Во всех ссорах детей всегда была права Ада и виновата Мима. Все это еще больше портило от природы не мягкий характер девочки и прямо озлобляло ее.

Соне от души жаль было смотреть, как она по целым часам сидит в углу молча, с сердитым, надутым лицом. Она попробовала было поговорить о том, что делается в детской, с Ниной; но та с первых же слов остановила ее.

– Я знаю, – сказала она, – что мои обе сестрицы – пренесносные девочки: Ада шалунья и капризница; Мима упряма и тупа; но что же мне с этим делать? Их воспитывают мама и гувернантка, и до меня это не касается!

«Не касается, что делается с сестрами? Как это странно! – думала Соня. – Вот и Митины дела, кажется, также не касаются никого в доме! Никто не обращает внимания, что пять лет тому назад он был здоровый, веселый, живой мальчик, а теперь стал худой, как щепка, сидит вечно повесив нос, смотрит исподлобья…»

Сколько было у Сони рассказов всякий день по возвращении из гимназии! И с каким интересом слушала эти рассказы не только мама, но и маленький братишка Миша, и ключница Анисья, и горничная! Митя никогда ничего не рассказывал о своей гимназии, и никогда никто его не расспрашивал. Ему предлагали обыкновенно один только вопрос: какую получил отметку? И так как отметки его были по большей части плохи, то Егор Савельич бранил его, Анна Захаровна с грустной укоризной качала головой, а Нина смотрела на брата с нескрываемым презрением.

Один раз, увидев, что Митя возвращается из гимназии какой-то особенно сгорбленный и хмурый, Соня тихонько проскользнула за ним в его комнату. Мальчик сердито бросил на пол ранец с книгами и сам опустился на кровать.

– Что, устал, Митя? – участливо спросила Соня, заглядывая в его бледное, исхудалое лицо.

– Устал и надоело! – неохотно отвечал он.

– Что надоело? Гимназия?

– Гимназия и всё, всё надоело! Жить надоело! – с каким-то озлоблением прокричал Митя. Сердце Сони сжалось. Она как-то сразу почувствовала, что мальчик не шутит и не ломается, что ему в самом деле тяжело, что его надобно развлечь, утешить.

– А помнишь, как нам хорошо было тогда в деревне, у бабушки? Какие мы с тобой шалуны были! Помнишь?

Она села подле него и стала оживленно болтать, вспоминая разные детские проказы. Митя сначала хмурился и молчал, но мало-помалу оживление Сони сообщилось и ему: он поднял голову, в глазах его блеснул веселый огонек, он стал рассказывать и свои воспоминания. Через полчаса в комнате раздавался такой веселый смех, какого эти стены почти никогда не слыхали.

– Отчего ты был сегодня такой сердитый? – спросила Соня, когда увидела, что дурное настроение брата исчезло. – Не случилось ли с тобой какой неприятности в гимназии?

– Русский поставил двойку! – мрачно проговорил Митя.

– Русский! Неужели? Разве был такой трудный урок?

– Стихи длинные – знаешь «Смерть Олега»? – все повторить. Я вчера говорю своему дураку…

– Какому дураку, Митенька?

– Да этому хохлатому, репетитору! Говорю: дайте мне стихи учить, – я не знаю. А он выдумал заставлять меня переводы латинские повторять да слова! Продержал за своею латынью до 10 часов, а потом и говорит: «Стихи учите одни, без меня!» А я и не стал учить! Очень нужно! Думал, не вызовут!

– А скоро у вас выдают четвертные? Может, еще поправишься? – озабоченно спросила Соня.

– Какое там поправишься! У меня уже есть из русского двойка; да за диктовку три с минусом, наверное, два выведет! – безнадежно махнув рукой, отвечал Митя.

Соня с грустным недоумением смотрела на брата. Она не могла отнестись к его отметкам беззаботно, как к делу неважному; но не хотела осуждать его, давать ему советы… Она понимала, что он достаточно наслушался этого от других и что это только рассердит его…

Митя первый прервал молчание.

– Соня, иди сюда, посмотри, что я тебе покажу! – сказал он, подходя к столу.

Он достал из ящика листок бумаги и положил его перед девочкой.

– Что это? Твой репетитор! – вскричала Соня с веселым смехом. – Как похоже! И каким уродом ты его нарисовал!

– А это, смотри, наш инспектор! А это латинист, а это учитель русского языка! Все похожи! – и он выложил перед ней несколько листочков с весьма удачными карикатурами учителей.

– Митя! Как ты хорошо рисуешь! – вскричала Соня, любуясь рисунками и в то же время смеясь над ними.

– Это что, пустяки! Это я в гимназии рисую, когда станет скучно; а у меня есть целый альбом хороших картин: я срисовываю из «Нивы» и из других книг.

Альбом понравился Соне еще больше, чем карикатуры.

– Митя, ты просто художник! – вскричала она.

– Да, вот рисованию я хочу учиться, так меня не учат! – опять с озлоблением заговорил мальчик. – А латынь мне противна, так нет, непременно учи ее!

– Как же, Митенька, ведь без латыни нельзя учиться в гимназии, нельзя попасть в университет… – робко заметила Соня.

– Я все равно не попаду в него! Я не могу и не хочу учиться – вот и всё!

После этого Соня стала всякий день заходить к Мите в комнату поболтать часок перед обедом, и ему это было, видимо, приятно. С ней он был более разговорчив и не так угрюм, как с другими.

В половине октября гимназистам выдавали так называемые «табели», то есть листки с отметками за четверть года. Митя пришел домой позже, чем обыкновенно, очень бледный и мрачный.

– Приди ко мне! – сказал он вполголоса Соне, встретив ее в коридоре.

– Что случилось? – спросила она с беспокойством, входя в его комнату.