Цитаты из книг автора «Александра Анненская»

Недавно только найден Пекарским в бумагах Екатерины II черновой собственноручный набросок письма Правдомыслова (псевдоним императрицы) к издателю «Всякой всячины», которое не было тогда напечатано и как бы предугадывало вопросы Фонвизина. «Госпожа бумагомарательница, „Всякая всячина“, – гласит письмо, – по милости вашей нынешний год отменно изобилует недельными изданиями. Лучше бы мы любили изобилие плодов земли, нежели жатву слов, которую вы причинили. Ели бы вашу кашу да оставили бы людей в покое: ведь и профессора Рихмана бы гром не убил, если бы он сидел за щами, а не выдумывал шутить с громом».

Известно, что распространившиеся в период между 1769-м и 1770 годом сатирические журналы с «Трутнем» во главе сразу почти исчезли без всякой видимой причины, и скоро остались только «Всякая всячина» и «Трутень», дни которого, однако, также были уже сочтены. Дело в том, что смелость сатиры, вообще довольно робкой, по мнению Екатерины уже перешла намеченные ею границы «в улыбательном духе».

В 1783 году княгиня Дашкова назначена была президентом Академии наук и основала при ней периодическое издание – «Собеседник».

Умному человеку не трудно было стать сатириком в прошлом веке, но трудно было выдержать борьбу. Фонвизин скоро испытал это на себе.

. С другой стороны, несмотря на крайнее «славянофильство», проявленное Фонвизиным в его письмах, к счастью, неизвестных его современникам, мы, конечно, отдадим ему первое место в ряду тех же западников – просветителей родины.

Время Фонвизина было эпохой начала осознания прав личности, и он сам явился великим выразителем этого осознания, конечно, не в речах Стародума и Правдина, но в художественном изображении гнусного произвола. Он явился самым талантливым выразителем того состояния поры просвещения, которое породило Новикова, Радищева, «Дружеское общество», дружную и горячую борьбу журнальной сатиры и «Наказ» Екатерины.

. Это та почва, на которой росли скотинины, простаковы со своим потомством, мирными неучами или звероподобными митрофанами, вроде того юноши, которого отец собственноручно сажал на цепь. Эта глава записок вполне объясняет неизбежность существования известного контингента совершенно безграмотных дворян, за которых под наказом 1767 года прикладывали руки по доверенности».

Если исключить письма Фонвизина, чем, как не галломаном, явится он сам в своих «Вопросах» и в теоретических рассуждениях Стародума, несмотря на патриархальное русское имя, черпавшего смело из сочинений Дюкло, Дюфреня, Лабрюйера, даже из словаря синонимов Жирара.

в «Собеседнике» вопрос: «Отчего у нас начинаются дела с великим жаром и пылкостью, потом же оставляются, а нередко и совсем забываются?»

Если признать, что такое отношение к просвещенной стране есть патриотизм, то естественно, что «Недоросль» и другие произведения Фонвизина будут выражать уже не любовь, а ненависть и презрение к своей стране. Не вернее ли признать, что такого рода патриотизм есть подобие той любви, которую Простакова нашего славного комика питает к своему Митрофанушке, о котором она с материнскою гордостью говорит Стародуму: «Мы делали все, чтобы он стал таков, каким ты его видишь».