– Послушай меня, – сказал Матвей, заглянув ему в глаза. – Ты молодой парень. Здоровый и сильный. И сейчас вылечить твою спину будет гораздо проще, чем если ты запустишь или – что ещё хуже – усугубишь. Я тебе помогу. Дам денег, сколько нужно, пока ты не поправишься и не найдёшь работу. В долг, разумеется, – добавил он, видя начинающийся в глаза Пашки протест. – Не волнуйся, никто милостыню раздавать не собирался.

– Не надо ничего, – сказал Пашка. – Если хочешь помочь, пойдём со мной вместе.

– Никуда я не пойду и тебя не пущу! – сказал Матвей, вставая. – Да что ты, в самом деле, – драться со мной будешь, что ли? Ложись и лежи. А я пока со шкафом разберусь. Где ты хочешь его поставить?

Пашка подался вперёд, но боль в спине и не дала ему подняться.

– Ладно тебе, оставь, – сказал он, возвращаясь на место. – Я соберу, когда спина пройдёт. Там одному неудобно будет.

Но Матвей уже закатывал рукава рубашки.

– Говори, где ставить! Я его потом двигать не собираюсь.

– Там, где коробки лежат, – сдался Пашка на этот раз без боя.

Он занервничал оттого, что не попадёт на работу. Однако не похоже было, чтобы разозлился всерьёз.

– Вот умница, – сказал Матвей, подходя к будущему шкафу. – Расскажи мне пока, как у Алики дела? Работа, говоришь, не нравится?

– Не нравится, конечно, – ответил Пашка, удобнее расположившись на подушках. – Кому понравится работать на взбалмошную стерву, которая вдобавок проходится свекровью? А Алика с ней в тесном контакте, личный помощник как-никак. Считай, не отходит от неё. Алику это вымораживает, но у неё характер. Она умеет не только бороться, но и терпеть, если нужно.

Матвей слушал и рвал плотный гофрированный картон.

– Не сложились отношения с новыми родственниками?

Пашка поморщился.

– Не то, чтобы совсем не сложились. Мать Никиты, хоть и треплет Алике нервы, а без неё ни дня не может. Даже в отпуск не пускает. А вот отец да, невестку невзлюбил. Хотя чему удивляться? Разве с твоими родителями у Алики что-то складывалось?

– Мои родители ничего против Алики не имели, – ответил Матвей.

Перед ним лежали дверцы, полки, стенки и пакет с шурупами. Он даже нашёл заранее приготовленную отвёртку. Не хватало только инструкции.

– Твоя мама её не переносила, – напомнил Пашка.

– Не говори ерунды! Мама бывала резка с ней, но она со всеми такая. Нам с отцом от неё достаётся куда больше и чаще.

– Ладно-ладно, – Пашка примирительно поднял ладони. – Да и какая уже разница. Кстати, о моей спине Алике не говори.

– Можешь не волноваться. Она просила больше никогда с ней не разговаривать, так что не проболтаюсь. Да где эта чёртова инструкция?

Пашка едва заметно улыбнулся и указал подбородком на подоконник.

– А как ты хотел? – спросил он. – Ты так внезапно появился, что напугал её.

Матвей рванул дурацкую бумажку, с шуршанием затрепетавшую и опавшую у него в руках.

– Напугал? Чего ей боятся?

– Ингода прошлое пугает больше, чем настоящее или будущее, – сказал Пашка. – Дай ей время, и она передумает.

Матвей рассматривал детали, пытаясь сообразить, с чего начать. Из всего выходило, что шкаф небольшой и собирается просто, но мозг отказывался думать о нём.

– Что-то не припомню, чтобы Алика часто меняла свои решения, – пробурчал он и откинул инструкцию. – Так разберусь. Я уже собирал нечто похожее.

– Алика не любит решения, продиктованные страхом. Через пару дней она поймёт, что просто струсила, и ещё сама будет искать с тобой встречи. Страх делает человека рабом, а Алика не из покорных.

Матвей пожалел, что пропустил момент, когда Пашка стал философом. От уверенного голоса и взгляда умного мужчины, в которого вырос некогда излишне романтичный подросток, Матвей почувствовал себя мальчишкой. Когда только Пашка успел так повзрослеть?

– Из-за тебя Алика не попала к психологу, – продолжал он. – Она обычно в понедельник всегда опаздывает к нему, а тут, после встречи с тобой, разнервничалась и вообще не поехала.

– Она посещает психолога?

Матвей припоминал, что Алика вчера куда-то торопилась.

– Да, – ответил Пашка. – Трижды в неделю.

– Зачем так часто? У неё что-то случилось?

Пашка неопределённо повёл плечом.

– Много чего случилось за это время. Алика изменилась.

– Я заметил, – Матвей отложил отвёртку. – Что с ней, Паш?

Пашка глубоко вдохнул.

– У неё сейчас очень тяжёлый период. Надеюсь, она это преодолеет.

Матвей посмотрел на Пашку прямо, ожидая пояснений. Но брат Алики молчал, стянув губы так, что они побелели. Не расскажет. Наверное, дал сестре слово.

– А этот Никита? – спросил Матвей, возвращаясь к шкафу. – Какой он?

– Никита-то? Как тебе сказать…

– Как есть говори.

– Мы с ним не поладили, – признался Пашка. – Он парень с двойным дном. Любит играть на публику, всем нравиться. А на самом деле нравиться-то особо нечем.

Матвей на миг замер.

– Я о нём другое слышал.

– Могу поверить. Его вообще все обожают, пока получше не узнают. Весь такой приветливый, галантный, разговаривает вежливо, обтекаемо – юрист, что ты хочешь.

– То есть он не тот идеальный супруг, про которого мне говорила Оксана? – спросил Матвей, чему-то неосознанно радуясь.

– Оксана? – переспросил Пашка, но тут же вспомнил сам. – А, Оксана! Врач, что лечила мать Никиты, и твоя бывшая. Алика говорила, что они встретились. Нет, Оксане Никита просто запудрил глаза.

– Пудрят обычно мозг, – поправил Матвей, мысленно перепроверив себя. – Если я не забыл русский язык совсем.

– Значит, мозг. Ты же знаешь, я во всех этих оборотах не силён. Алика вечно надо мной смеётся.

Матвей долго возился со шкафом. Всё-таки одному несподручно. Был бы ещё шуруповёрт…

– Да брось ты его, – несколько раз говорил Пашка. – Я потом сам закончу.

– Мне немного осталось, – упрямо крутил отвёрткой Матвей. – Ты пока рассказывай, рассказывай.

И Пашка рассказывал. В основном, о том, как сам поступил в институт и о недолгом времени, что ему удалось там поучиться. Они с Матвеем словно очутились в родном первом меде, вспомнили преподавателей, лекции которых довелось слушать обоим, шутки, которые годами блуждали по университетским коридорам.

Один раз Пашка всё-таки поднялся и пошёл на кухню ставить чайник. Матвей хотел его остановить, но брат Алики проявил настойчивость, достойную своей сестры.

– Ты гость, – сказал он Матвею. – Лена бы меня отчитала, если бы я не напоил тебя чаем.

Они поговорили и о Лене. Сначала о хорошем: Пашка вспомнил, как на седьмой день рождения – первый праздник после детского дома – она подарила ему велосипед. У него до этого был маленький, детский. А тут настоящий, какой отец ему обещал, но не успел купить. На больших колёсах.

– Я и до педалей-то еле дотягивался. Но радовался страшно…

А потом, немного помолчав, Пашка рассказал о дне, когда Лены не стало.

– Всё было как обычно. Она ни на что не жаловалась. Лена вообще никогда не жаловалась. Собралась утром, уехала на работу. Кружку с недопитым кофе забыла на столе. Браслеты вынула из шкатулок, пока решала, какой наденет, да так и оставила на комоде. А днём нам позвонили и сказали, что её больше нет. А я, знаешь, всё как будто ждал её. Вот понимаю, что не придёт, а всё равно. Как будто она уехала куда-то и должна вот-вот позвонить.

– Да, – сказал Матвей. – Я чувствую то же самое. Даже выговорить это не могу – умерла, когда говорю о ней.

– Вот и я так же. Даже после похорон не успокоился. На работу к ней ходил. Просил, чтобы мне подробно описали её последние минуты. Думал, если представлю себе всё это, то смирюсь, поверю. Но я только со временем смирился. И то не до конца. Алика говорит, что Лена слишком любила жизнь, чтобы умереть окончательно, – Пашка снова помолчал, а потом добавил: – Нам очень её не хватает. Особенно Алике. Она ведь из тех, кого надо просто любить. Вот какие они есть – такими и любить. И Лена её так и любила.

Матвей молчал.

Они допили чай, Пашка убрал со стола, Матвей вернулся к шкафу. Уже в комнате, чтобы разогнать туман печальных мыслей, стал рассказывать историю из своей ординатуры.

– Однажды привозят в больницу мужчину с травмой головы, – сказал он, закручивая шуруп. – Без сознания. У него кровь скопилась в лобной доле. Оперировал нейрохирург, а я ассистировал. Всё прошло хорошо и относительно быстро. Я остался на дежурство. Ночь была спокойная. Заполнил карты и прилёг в комнате отдыха, но не прошло и получаса, меня будит медсестра, молоденькая совсем, и говорит: «Your patient has passed away» – ваш пациент скончался. Я вскочил, пытаюсь понять, что произошло. Все показатели были в норме, с чего он умер-то? Спрашиваю: «Когда умер? Как? Почему раньше не разбудили?» А она только крутит головой и говорит: «Follow me» – идите за мной. Подошли к палате. Я ожидал увидеть там мёртвое тело, а увидел своего пациента, вполне живого и даже в сознании. Разозлился, говорю: «Что за глупые шутки? Вам заняться нечем?» А медсестра шепотом: «You need to talk to him» – поговорите с ним, и карту мне его протягивает. Я взял карту. Думаю, осмотрю его, раз уж пришёл. Здороваюсь. Смотрю на приборы. Всё хорошо. Осматриваю пациента, спрашиваю, как он себя чувствует, что болит, а он мне говорит: «У меня не может ничего болеть. Я уже умер. Не тратьте время даром. Все мои органы давно сгнили».

– Синдром Котара! – воскликнул Пашка. – Я читал о таком.

      Матвей улыбнулся и даже немного растерялся оттого, что Пашка правильно назвал диагноз.

– Ага. Пациент был уверен, что мёртв, хотя всё говорило об обратном. Я сначала не понял, думал, может, шок или что-то ещё. А он смотрит мне прямо в глаза и говорит, что мёртв. Даже как он умер рассказал. Прыгнул с крыши своего загородного дома, когда от него ушла жена. Я ещё раз проверил показатели и послал медсестру за психиатром.

Пашка, рассмеявшись, дёрнулся, ойкнул, схватился рукой за спину, но боль не уменьшила его смеха.

Когда упорство победило, и шкаф наконец-то собрался, Матвей решил ехать домой.

– Не знаю, как благодарить, – улыбнулся Пашка. – Золотые руки – сразу видно! Ты без машины? Поздно уже, метро закрыто. Оставайся, кресло раскладывается, спать есть где.

– Я на такси.

Матвей бы с радостью остался. Такого друга, как Пашка, ему ужасно не хватало. Столько всего хотелось рассказать, стольким поделиться, но он трезво рассудил, что Пашке нужен отдых, а если он останется, они не замолчат до самого утра.

– Я завтра приду тебя навестить.

– Приходи, конечно, какой разговор, – улыбнулся Пашка. – Давай тогда я тебя провожу.

И он заёрзал на диване.

– Нет, Паш, не надо. Я помню, где выход. Отдыхай.

– Ничего-ничего, – отозвался Пашка, с трудом поднявшись. – Немного пройтись мне будет даже полезно, а то утомился уже бока греть. Да и тут такие черти живут, незачем тебе одному лазить.

Матвей даже рассмеялся.

– Если меня будут бить, то ты сейчас вряд ли мне чем-то поможешь.

– Если я буду рядом, то, скорее всего, бить тебя не станут, – ответил Пашка то ли в шутку, то ли всерьёз.

В коридорах и на лестнице было темно. Некоторые отверстия для лампочек в потолке пустовали, из других торчало остриё разбитого стекла. Проходы подсвечивали уличные фонари, приблизившие плафоны к самым окнам второго этажа.

– Я думал, это жильё необитаемо, – сказал Матвей, подстраиваясь под медленный шаг Пашки. – Когда к тебе шёл, ни души не встретил.

– Ты просто рано пришёл, – негромко объяснял Пашка. – Они все к ночи оживают, хотя сегодня да, непривычно тихо. Жди беды.

Он шёл, корчась и хватаясь руками за стены. Матвей пожалел, что не настоял на соблюдении постельного режима.

– Таксисты не любят этот адрес, – предупредил Пашка. – Ещё до нашего с Аликой заселения здесь произошла очень нехорошая история с одним таксистом. Она получила огласку, теперь им разрешили не брать заказы с этого адреса. Ты лучше пройди метров сто к жилым домам или наоборот ближе к шоссе. Оно в другой стороне. А то долго ждать будешь.

В этот раз Матвей заметил в коридоре несколько парней. Бледные, иссохшиеся героиновые наркоманы. Парочка из них поживее – или сидят на чём-то полегче, или, может, вообще не употребляют. Все они посмотрели на него подозрительно, даже злобно, но, заметив рядом Пашку, мимо пропустили без эксцессов. Пашка остановился возле них, поздоровался за руку.

– Что со спиной? – слышал Матвей, отошедший немного вперёд, чей-то сиплый голос.

– Потянул, – со своим привычным добродушием ответил Пашка.

Кто-то из парней сочувственно выругался.

– Ага, – согласился Пашка. – Ты погоди, я друга провожу сейчас, зайду к тебе.

– Добро.

Пашка медленно поковылял дальше.

– Ты ведь не употребляешь? – напрямую и строго, как когда Пашка был школьником, спросил Матвей.

– Что ты? Нет, конечно. Разве я похож на наркомана?

– Не похож, – с облегчением отметил Матвей. – Но не вздумай!..

– Да не вздумаю, ты чего?

– Как ты вообще оказался в этом притоне?

– Хорошо хоть какое-то жильё есть, – махнул рукой Пашка, а потом оживился. – Ты мне вот что скажи. У тебя дома остались какие-нибудь учебники? По анатомии там, физиологии? По фарме, может?

– Остались вроде, – ответил Матвей. – Точно не скажу, отец мог раздать студентам.

– Посмотри, пожалуйста, и принеси мне, – попросил Пашка. – Тебе-то они уже не нужны, и так всё знаешь.

– А тебе зачем?

Пашка поморщился от боли или оттого, что придётся отвечать.

– Из института меня, конечно, вышвырнули, но запретить мне интересоваться медициной никто не может. Для меня это как хобби. Разве в этом есть что-то дурное?

– Нет, ничего дурного, ты прав. Завтра привезу.

– Вот спасибо!

Пашка протянул свою крепкую ладонь. Матвей пожал её, а другой рукой коснулся его плеча.

– Только прошу тебя, иди отдыхать.

– Сейчас пойду, не волнуйся.

И Пашка улыбнулся, сверкнув васильковыми глазами.