Цитаты из книги «Закон трех отрицаний»

Мы не встречались с ним двадцать лет, за эти двадцать лет он стал совершенно другим человеком, он наверняка раскрыл немало сложных преступлений, иначе не сделал бы карьеру в розыске. Это в аппаратной работе можно добиться постов и званий лестью и подхалимажем, ловкостью маневра и интригами, а в розыске важен результат, а не милая улыбка. И вообще, каким бы ни был Афоня, будь он хоть сто раз карьерист, какое право я имею его оскорблять? Кто я такая, чтобы оценивать его и судить? Я поступила примерно так же, как Раскольников у Достоевского, у того тоже была сугубо личная проблема: проверить, тварь ли он дрожащая или право имеет, и он эту проблему решил за счет старухи-процентщицы и ее беременной сестры. А вовсе не за счет внутреннего душевного и интеллектуального ресурса. Это неправильно. Более того, это гадко и недостойно. Я поступила плохо. И независимо от того, плохой или хороший человек мой начальник, я поступила отвратительно. По-детски, по-хулигански. Вот мальчишки бегают по лестнице и звонят во все двери, а потом прячутся. Мне тоже звонили, однажды я, помнится, жутко перепугалась, уж не помню, почему, какая там у меня была ситуация, но помню, что этот звонок в одиннадцать часов вечера вызвал у меня панику. Я уже лежала в постели, пришлось судорожно вскакивать, искать халат, я запуталась в тапочках, чуть не упала, с замиранием сердца открыла дверь, а там – никого.

Все, Каменская, до дома осталось метров десять, за эти десять метров ты должна, ты просто обязана проговорить все до конца, хватит уже прятаться за видимость непонимания и задавать себе один и тот же вопрос: зачем да зачем? Все ты прекрасно понимаешь, ты отлично знаешь, зачем ты это сделала. Ну, давай же, набери побольше воздуха в грудь, зажмурься и скажи правду. Лучше вслух. – Я хотела попробовать сделать то, чего никогда раньше не делала. Я никогда не вступала в открытый конфликт с начальством. Я никогда не говорила посторонним людям неприятных, более того – оскорбительных вещей. Мне хотелось убедиться, что я могу, если нужно будет, стать другой, измениться, тогда перспектива ухода на другую работу перестанет так сильно меня пугать. Я стремилась получить подтверждение того, что сорок один год – еще не конец жизни, не последняя точка в формировании характера и мировоззрения, что я могу изменить себя, если захочу. Частично это стремление проявилось в том, что в тот период я начала учиться готовить. Частично – в том, что я натворила в кабинете начальника. Но кулинарные тренировки ничего, кроме пользы, не принесли, а вот с начальником картина совсем другая. У меня была проблема, моя собственная проблема: страх перемен. И решать я должна была ее только за свой счет. А я стала решать ее за счет Афони, я обидела

«Ты меня прости. И я тебя прощаю и отпускаю с миром».

Отпустить, Настюша, означает не держать в себе того человека, которым ты уже давно перестала быть.

У кого-то из писателей, кажется, у Коэльо, Настя нашла замечательную фразу о том, что у каждого человека есть все, что ему нужно. Вспомнив эти слова, она пришла к заключению, что настоящая мудрость состоит в том, чтобы это правильно понимать. У каждого человека есть ресурс, вполне достаточный, чтобы удовлетворить все его потребности и желания. Другое дело, что люди частенько не понимают, каковы их истинные потребности, и придумывают себе бог знает что, ориентируясь не на реалии, а на моду, мнение и образ жизни окружающих, господствующую идеологию.

А если вдуматься, что значит «я больше не могу» или «я не смогу»? А еще «у меня больше нет сил», «я этого не вынесу», «я не в состоянии»? Да все то же: уверенность в том, что собственных сил не хватит. Не хватит терпения, выдержки, силы воли. Лучше прибегнуть к помощи чужих денег, чем задействовать внутренний ресурс и свои способности.

Мужчины (не все, конечно, но многие) умеют долгие годы жить в статусе непризнанных гениев, для них неважно мнение окружающих, им вполне достаточно самим осознавать собственную гениальность. С женщинами не то. Они (опять же не все, но многие) нуждаются во внешних оценках. Им нужно со стороны слышать, как хорошо они выглядят, как удачно подстриглись, как замечательно смотрится на них новый костюмчик, как они умны и талантливы. Если они не получают подтверждения извне, то быстро начинают сомневаться и в собственной красоте, и в собственном уме. И, разумеется, в таланте.

массируя пальцами затылок Антона. – О том, что теперь весь «Мосфильм» будет знать о моих турецких делах. Неужели так необходимо было говорить об этом тому мальчишке из милиции? – Послушай меня, Антон, – голос Аниты стал строгим, будто только что звучавшая в нем любовная мягкость замерзла и превратилась в твердую непробиваемую массу, – эта история если кого и компрометирует, то только меня, а вовсе не тебя. Ну что такого особенного ты сделал? Поехал отдыхать в Турцию, один, без меня, увлекся девушкой, продавщицей из

от совершенно законных и правильных поступков, нужно иметь в запасе очень веские аргументы. Вы сможете им противостоять? Не струсите? Чуйков не был уверен в своих силах. Но не признаваться же в этом вслух, да еще такой женщине! Он отрицательно покачал головой и улыбнулся. Ничего говорить не стал. Дескать, разве тут нужны слова? Все же очевидно. – Что от меня сейчас требуется? – Он снова стал деловитым и собранным. – Мне нужно встретиться с вашим самым умным и доверенным

у тебя всегда остается возможность выбора если не самого действия, то мотивов, по которым ты это действие все-таки совершаешь. И ты всегда свободен выбрать именно тот мотив, который сделает такое неприятное и трудное действие если не легким, то по крайней мере приемлемым.