– Послушай, Паша, – заговорила наконец она, – ты задал хороший вопрос. Но ответа на него у меня нет. Действительно, почему они живут в городе, хотя денег там более чем достаточно? Или на самом деле денег там не так уж и много? У меня вообще на этот счет накопилось много вопросов, и твоя будущая работа в значительной степени зависит от твоей готовности помочь мне найти ответы.

– Не понял, – озадаченно протянул я.

Нет, вы не подумайте, что я совсем тупой, просто Нана Ким – руководитель, которому то и дело приходится вести переговоры, и она здорово наблатыкалась в изящных формулировках, а я – парень незатейливый, чтобы не сказать – простой, от политесов далекий, словарный запас у меня бедноватый (так, во всяком случае, утверждает моя мама, которая всю жизнь работает в школе учителем русского языка и литературы), и, когда со мной начинают разговаривать вот так сложно, я на слух плохо воспринимаю.

Нана объяснила. Суть дела оказалась в том, что некий бизнесмен Михаил Руденко некоторое время назад предложил владельцу издательства, в котором работает Нана Ким, благотворительный проект с условным названием «Молодая поэзия». Руденко дает деньги, а издательство находит молодых талантливых поэтов и печатает их стихи. Коммерческого успеха этот проект иметь не может, и вложенные бизнесменом деньги не окупятся никогда, потому что сегодня поэзия не в моде и сборники стихов покупают только любители и специалисты, которых крайне немного. Но Руденко на возврат инвестиций и не рассчитывает, по крайней мере, он так заявляет. Владелец издательства предложение принял, проект уже значительно продвинулся, через месяц выйдут первые три сборника, в течение года запланирован выпуск еще четырех. Конечно, книжечки тоненькие, маленькие, но все-таки это серия, и переплет твердый, и оформление серийное, в общем, все честь по чести, как у больших. И Нане как руководителю службы безопасности все это кажется чрезвычайно подозрительным. Кто сегодня вкладывает деньги в поэзию? Никто. Кто дает деньги на некоммерческие проекты и при этом даже не заикается о том, чтобы его имя или название его фирмы упоминалось на первых страницах или еще где-нибудь для всеобщего сведения? Нет таких. Зачем все это нужно бизнесмену Руденко? Непонятно. Если бы проект приносил хоть какой-нибудь доход, можно было бы предположить отмывание денег, но дохода-то не предвидится, тиражи будут крошечными, да и те наверняка станут пылиться на складе, хорошо, если книжные магазины в общей сложности экземпляров сто возьмут. В общем, сплошные непонятки. И среди этих непоняток, в частности, затесался и вопрос о том, почему состоятельный человек Михаил Руденко не купил, как подавляющее большинство успешных бизнесменов, дом за городом и продолжает жить в Москве. Нана пыталась озадачить своими вопросами владельца издательства, но тот лишь отмахнулся и ответил, что Михаил – хороший мужик и нет никаких оснований ему не доверять. А тут на днях господин Руденко в частной беседе с владельцем издательства спросил, нет ли у него на примете человека, который смог бы заниматься физической подготовкой с его пятнадцатилетней дочерью. Владелец обещал узнать и переадресовал вопрос Нане, поскольку та много лет занималась спортом, окончила институт физкультуры и вообще, как говорится, «в теме».

– Я могу рекомендовать тебя на это место, но при одном условии: ты будешь информировать меня обо всем, что увидишь и услышишь в этой семье. Ты будешь работать у Руденко, если пообещаешь, что поможешь мне найти ответы на все интересующие меня вопросы.

Нана говорила спокойно и теперь уже смотрела прямо мне в глаза. Ну и дела, елки-палки! Соглашаться? Да на хрена мне эта головная боль? Что я, Эркюль Пуаро, или какие там еще есть знаменитые сыщики? И вообще, фигня какая-то.

– Слушай, – миролюбиво начал я, – а нельзя как-нибудь отдельно?

– Что – отдельно? – Нана слегка приподняла брови.

– Ну, мои занятия с девицей отдельно, а все вот это… пусть как-нибудь по-другому. У тебя же целый штат службы безопасности, неужели не найдется кого-нибудь поприличнее для такой работы, а, Нана?

Она вздохнула и снова взялась за ежедневник. И что она там ищет, интересно знать? Ответы на вопросы о смысле жизни? Или у нее на этих чудесных листочках записаны имена тех, кто может справиться с сыщицкой работой лучше меня?

– Паша, у меня дел выше головы, и я не собираюсь тратить целый день на то, чтобы тебя уговорить. Мне, в общем-то, все равно, кто именно будет работать с девочкой Руденко, просто я первому предложила тебе, потому что ты звонил и плакался насчет своего бедственного положения в смысле денег и работы. Если тебе работа и зарплата не нужны, нет вопросов, я позвоню кому-нибудь еще. А торговаться с тобой я не собираюсь, мы не на базаре. Берешь товар – значит, берешь, нет – значит, нет. Мне нужен четкий конкретный ответ. И желательно побыстрее, потому что мой шеф не любит, когда его поручения исполняются слишком долго.

Вот, Фролов, ты и приехал. На ту самую станцию, где вдруг оказывается, что ты – не совсем то, что о себе думаешь. Ты привык быть незаменимым, ты привык к тому, что тебя на руках носят и тревожно заглядывают в глаза: будешь ли ты выступать, не передумал ли, здоров ли, в хорошей ли форме, потому что зрители ходят «на тебя», и никакие замены их не устроят, и ставки они будут делать тоже только в том случае, если выступать будешь именно ты, и ставить будут на твоего соперника в надежде на то, что настанет тот радостный час, когда найдется управа и на твою безупречную красивую технику и кто-нибудь наконец исковеркает твою фотомодельную рожу. Н-да, оказывается, теперь все не так, и со своим поврежденным позвоночником ты мало кому нужен и интересен, и заменить тебя – раз плюнуть. Да что там заменить, без тебя вообще можно распрекрасно обойтись, никто и не заметит, что тебя нет. Другие найдутся, да получше и поздоровее.

И тут я поймал себя на удивительной мысли: а про деньги-то я не спросил. Вот дурацкая моя натура, мне, парню из маленького провинциального городка, куда важнее были всяческие атрибуты красивой столичной жизни – клубы, тусовки, девушки, красивые шмотки, новенькие автомобильчики, толпа, шум, музыка и слава, одним словом, все то, что модно и престижно, то, что у меня было до аварии и чего я напрочь лишился, утратив способность выступать в платных боях, и пока Нана (надо признаться, довольно скупо) обрисовывала мою будущую работу, я думал только о том, насколько она позволит мне все это вернуть. Я предавался наивным мечтаниям, совсем забыв о зарплате. Как будто без денег можно иметь эти самые атрибуты… И только когда Нана произнесла сакраментальные слова о зарплате, я спохватился.

– А можно узнать, сколько мне собираются платить? – спросил я. И на всякий случай осторожно добавил: – Если я соглашусь.

Нана усмехнулась и назвала сумму, которая мгновенно примирила меня с необходимостью выступать в роли неумелого шпиона в тылу врага. Да ладно, за такие-то бабки можно и покорячиться. Штирлиц – не Штирлиц, а уж реплику «Вы болван, Штюбинг!» из бессмертного фильма «Подвиг разведчика» я как-нибудь произнесу.

* * *

Первая встреча с моим работодателем оставила у меня странное впечатление. Не то недоумения, не то ошарашенности… Не таким я его себе представлял. А может, я просто мало знаю жизнь и людей, и мне вот кажется, что человек с собственным бизнесом и деньгами должен быть таким-то и таким-то, а когда он оказывается вовсе даже эдаким – я теряюсь и начинаю сомневаться: то ли я дурак, то ли меня пытаются одурачить. И то и другое в равной степени малоприятно.

Михаил Олегович Руденко внешне и манерами напоминал директора совхоза, какими их показывали в старых советских фильмах, которые я видел по телевизору: на лице красовались глубокие мимические морщины вкупе с усами, что его, само собой, не молодило, однако густые волосы были совсем без седины, и это как-то не давало мне забыть, что ему всего лишь чуть за сорок (так, во всяком случае, утверждала Нана Ким). Крепкий, невысокий, слегка полноватый, даже рыхлый, то есть фитнесом явно не злоупотребляет, а вот к еде и выпивке относится, судя по всему, с большой нежностью. Изъяснялся он короткими фразами, сложные формулировки были ему не под силу или не по вкусу, и этим он сразу расположил меня к себе. По крайней мере, все, что он говорил, было мне понятно. Но я никак не мог представить себе этого Руденко в роли бескорыстного благотворителя и тонкого ценителя поэзии. Пожалуй, Нана права, что-то тут не так.

– Каким видом спорта занимается ваша дочь? – приступил я к делу.

– Никаким, – отрезал Михаил Олегович, не глядя на меня.

Глядел он в тарелку с салатом, откуда выцапывал вилкой кусочки копченого мяса, старательно разгребая зеленые салатные листья. Встреча наша состоялась в небольшом ресторанчике в центре Москвы, где Руденко предложил пообедать и познакомиться поближе, прежде чем принимать решение, брать ли меня на работу. Ну что ж, его право, сперва думал я, теперь его очередь подумать.

– А почему сейчас возникла необходимость в домашнем тренере?

– Ей худеть надо. Толстая стала, разъелась. Из дому не выходит. Надо что-то с этим делать.

Вот тебе здрасьте! Докатился ты, Фролов, до положения личного диетолога дочки богатого папаши. Да что я ему, врач, что ли? Совсем обалдел от своих деньжищ. Впрочем… Н-да, деньжищи. Они мне совсем не лишние. Только вот вопрос: справлюсь ли я? Я же этого совершенно не умею. Заниматься единоборствами, хоть контактными, хоть бесконтактными, – это я всегда пожалуйста, это мой хлеб, это единственное, что я умею, я даже общефизическую подготовку без труда осилю, но похудание – это как-то уж слишком. Или как там правильно говорить? Похудение? У меня с русским языком не так чтобы очень, вот моя мама, всю жизнь проработавшая учителем русского языка и литературы, знала бы точно.

– Может быть, ваша девочка больна? – предположил я. – Вы врачам ее показывали? Может, у нее нарушение обмена или сердце больное? Начнем ее физически нагружать и только навредим еще больше.

– Да не больна она, – раздраженно ответил Руденко. – Водили ее к врачам. Все одно талдычат: много ест, мало двигается. Короче, тебе задача понятна. Ну как, возьмешься?

– Возьмусь, – решительно ответил я.

– А почему?

Он наконец посмотрел мне прямо в глаза, и вот тут у меня впервые возникло ощущение крупного подвоха.

– Что – почему?

– Почему берешься за такую работу? Ты молодой красивый мужик, ты что, другого занятия себе найти не можешь?

Значит, Нана ему не сказала про мои проблемы. Или сказала, а теперь он хочет проверить, не попытаюсь ли я соврать. Нет, Михаил Олегович, не попытаюсь. Себе дороже выйдет. Конечно, в ресторан я пришел вовремя, даже чуть раньше назначенного времени, и Руденко не видел, как я прихрамываю и опираюсь на палку. Когда он явился, я уже сидел за столиком, благоразумно спрятав палку за оконной шторой, и, наверное, внешне производил впечатление человека вполне здорового и полного сил.

– Пока не могу. У меня была серьезная травма, бороться с полновесными взрослыми мужиками мне запретили как минимум года на два, так что работать я могу пока только с детьми. А жить-то надо на что-то.

– Ладно. – Он, казалось, был вполне удовлетворен моим ответом. – О себе расскажи. Кто ты, что ты. Родители кто. Откуда родом.

Я рассказал про маленький провинциальный городок, про маму-учительницу и папу – школьного физрука, про выдающегося спортсмена, который давным-давно, еще при советской власти, получил срок за «незаконное обучение карате» (представляете, была такая статья в тогдашнем Уголовном кодексе! Страна непуганых идиотов!) и после отсидки обосновался в нашем городке и с удовольствием тренировал всех желающих, когда эту идиотскую статью отменили. Что самое обидное, отменили ее через полтора месяца после того, как его освободили. Вот судьба, да? Если бы со мной такое случилось, я бы, наверное, сдох от ненависти, а он – ничего, улыбался, веселый такой был мужик, и детишек очень любил, и на жизнь никогда не жаловался, во всяком случае, я ничего такого от него не слышал. Рассказал про свои спортивные достижения, первенства, призы и кубки, которые выигрывал.

– Родители, значит, учителя, – констатировал Руденко, вытирая губы салфеткой. – Это хорошо. Мы с тобой, значит, родственные души получаемся. У меня мать в гороно работала, тоже всю жизнь со школами и учителями дело имела. Ты небось и не знаешь, что такое роно.

– Почему же, знаю, – улыбнулся я. – Мама рассказывала. И папа тоже. Когда я был маленьким, гороно еще был, и я постоянно про него слышал. Туда все время кого-то вызывали, а оттуда приходили руководящие указания.

– Все верно. Личная жизнь у тебя как устроена? Женат?

– Нет. И не был пока. Детей тоже нет.

– С бабой какой-нибудь живешь?

– Сейчас нет.

Ответил я машинально, а сам в это время подумал, что манера общения у этого дядьки как-то плохо соединяется в моем представлении с бескорыстной помощью молодым поэтам. Ой непросто там все, ох непросто, не зря Нана беспокоится. Руденко больше похож на заурядного бандюка в возрасте, чем на спонсора малопрестижных литературных изданий.

Он задал мне еще множество вопросов, после чего подвел итог:

– Ладно, ты мне подходишь. Завтра придешь ко мне домой, познакомишься с Даной, посмотришь комнату, в которой будешь с ней заниматься, и составишь список, чего там купить надо или сделать. Я в этом не разбираюсь. Что скажешь – куплю. Остальное за тобой.

– Дана? – переспросил я. – Редкое имя.

– Богдана. Украинское имя. У меня жена из Украины, дочку в честь деда своего назвала, его Богданом звали. У нас еще старший сын есть, он сейчас в Англии учится, так она его в честь своего брата назвала Тарасом.

Он вдруг посмотрел на меня хитро-хитро и впервые за весь разговор улыбнулся. Правда, коротко и скупо, но все-таки это была улыбка.

– Я своей жене всегда уступаю в мелочах, пусть думает, что она тоже что-то может. Но имей в виду: хозяин в доме – я, и только я. И все вопросы решать только со мной. Ты понял?

– Понял, – кивнул я. – Все вопросы – только с вами.

– И еще: четкость и организованность. Никаких опозданий, прогулов, пропусков занятий. Составишь план, заведешь дневник, будешь все записывать. Я буду регулярно проверять.

Ишь ты! План, пропуски занятий, дневник… Сразу видно, что мамаша в гороно работала. Не зря говорят, что все мы родом из детства.

– Приезжать будешь к семи утра, – продолжал между тем Михаил Олегович.

Я чуть не поперхнулся. Как – к семи утра?! С какой это стати? Это где ж вы видели такой рабочий день? Но возмутиться вслух я не успел, потому что вспомнил об обещанной зарплате. Наверное, потому она такая высокая, что у Руденко требования просто офигенные.

– С семи до девяти занимаешься с Даной, потом у тебя перерыв. С девяти утра до двух она занимается школьной программой. С семи вечера – опять твое время.

– И до скольких? – безнадежно уточнил я.

– Пока она не похудеет и не станет похожа на человека, – отрубил он.

Хороший ответ. Типа «от забора и до обеда».

– С девяти до семи я должен находиться у вас дома или могу уходить?

– Делай что хочешь. Мне нужен результат. Если нужно, можешь оставаться у меня ночевать, комнату я тебе выделю.

Ах ты ж елки-палки, какие мы широкие натуры! И комната для тренажеров у нас есть, и свободная комната для тренера найдется. С таким размахом ему бы во дворце жить, а не в городской квартире. И в самом деле, странно, что он живет в городе, а не в особняке, Нана права.

– Вы сказали, что ваша дочь из дому не выходит.

– Ну.

– А в школу как же?

– Никак. Она в школу не ходит. У нее домашний репетитор. Химия там всякая, физика, математика, английский. Остальное она сама осваивает, по учебникам. Экстерном будет сдавать. Ничего, мозгов хватает. Ну что, Павел Фролов, по рукам?

Он протянул мне широкую ладонь, и я ее пожал.

Ё-моё, во что я ввязываюсь?

* * *

Дома я первым делом позвонил одной из моих прежних «квартирных хозяек», которая славилась своей обширной многолетней практикой снижения веса. Я вообще люблю полнокровных девушек, чтобы бедра были, грудь, попа, и мне Светка ужасно нравилась со всеми своими килограммами. Но эти килограммы так же ужасно не нравились ей самой, и она с ними постоянно боролась. Вот ее-то телефонный номер я и набрал и попросил поделиться опытом и элементарными основами похудательных знаний.

– А тебе зачем? – удивилась Светка. – Ты вес набрал, что ли?

Мне не хотелось живописать ей в красках горестные перипетии своей жизни, поэтому я соврал:

– Это не для меня, а для моей подруги. Я вспомнил, что у тебя это здорово получалось.

– Ну да, – она довольно усмехнулась, – жаль, ты меня сейчас не видишь, у меня уже сорок шестой размер.

А был, насколько я помню, пятьдесят второй. Какая роскошная была герла! Сейчас, в сорок шестом размере, я бы на нее даже не посмотрел.

– Молодец, – неискренне похвалил я Светочку. – Так что ты мне посоветуешь? Я уже и тетрадку приготовил, и ручку, буду записывать.

– Значит, так, – деловито начала она. – Какой у нее рост?

Фу-ты, черт, откуда я знаю-то? Я ее в глаза не видел, эту Богдану Руденко. Но, судя по габаритам папаши, она не должна быть высокой.

– Примерно сто шестьдесят пять, – брякнул я наугад. – А что, это имеет значение?

– Ну конечно. А вес какой?

Еще не легче! Ну и остолоп же я, чего я затеялся с этим разговором сегодня? Не мог до завтра подождать, что ли? Завтра я познакомлюсь с девочкой и буду знать точные ответы на все Светкины вопросы. Но мне, честное слово, в голову не пришло, что она будет об этом спрашивать. Надо выкручиваться.

– Свет, она же женщина, она от меня эти цифры скрывает. Просто комплексует ужасно, что у нее лишний вес.

– Понятно, – снова усмехнулась Света. – Но сколько этого лишнего веса? Ну хотя бы примерно. Десять килограммов, двадцать, тридцать. Или, может, сто?

А черт его знает, может, и сто. Если девчонка даже в школу не ходит, потому что стесняется сама себя, значит, там проблема – ого-го! Я напряг свои скудные знания анатомии и физиологии и быстро прикинул, что в пятнадцать лет при росте сто шестьдесят пять сантиметров девочка должна, чтобы хорошо выглядеть, весить килограммов пятьдесят – пятьдесят пять; если она будет весить восемьдесят, она будет выглядеть толстушкой, но не до такой степени, чтобы стесняться ходить в школу. А коль в школу она не ходит, значит, вес перевалил, скорее всего, за девяносто. Стало быть, лишних получается килограммов сорок. Или даже пятьдесят.

– Сорок, – произнес я не очень, впрочем, уверенно. – Или около того.

– Ладно, записывай. Сначала расскажу про питание, потом про упражнения, потом поделюсь некоторыми своими ноу-хау. Кстати, твоя нынешняя пассия винегретик любит? Или селедочку под шубой?

– Конечно, – тут же ответил я.