Глава 2

Они пили кофе в уютной гостиной, отослав Андрея наверх, в его комнату. Настя с любопытством смотрела на человека, которого не видела больше десяти лет. Внешне он мало изменился, если не считать инвалидной коляски. Все то же мужественное красивое лицо, все те же ласковые глаза, которые умели смотреть так тепло и проникновенно. Светло-каштановые волосы по-прежнему густые, и даже седины почти нет.

– Как я должен понимать твой визит?

– Как женский каприз, – уклончиво ответила она.

– Это что-то новенькое, – скупо улыбнулся Соловьев. – Насколько я помню, ты не была капризной.

– Я изменилась.

– Сильно?

– Очень. Ты даже представить себе не можешь, Володя, как сильно я изменилась.

– Но я все равно рад тебя видеть.

– Спасибо. Мне приятно это слышать.

– Так зачем ты все-таки пришла? С тех пор как мы расстались, ты никогда не поздравляла меня с днем рождения.

– Зачем пришла? Сама не знаю. Захотелось увидеть тебя, посмотреть, каким ты стал за эти годы. Я же любила тебя, хотя, может быть, тебе неприятно об этом вспоминать.

– Каким я стал за эти годы? – зло переспросил Соловьев. – Я стал вдовцом и беспомощным инвалидом. Ты удовлетворила свое любопытство?

– Мне очень жаль, – тихо сказала она, глядя ему в глаза. – Хочешь поговорить об этом?

– Нет. Бессмысленно об этом говорить, поправить все равно ничего нельзя.

– Ну, коль так – тогда и не заговаривай об этом.

Его взгляд потеплел, и Настя на какой-то миг снова попала под очарование его невероятных серых глаз.

– Ни капли ты не изменилась, – произнес он почти весело. – Все такая же хитрюга. Ловишь на слове и оборачиваешь каждый промах в свою пользу. Ты чем занимаешься? Где-нибудь на фирме бабки заколачиваешь?

– Конечно. Сейчас все юристы на фирмы подались.

– Тем более с твоим знанием иностранных языков, – подхватил Соловьев. – Сколько? Три, если не ошибаюсь?

– Пять, – с улыбкой поправила Настя. – Английский, французский, испанский, итальянский, португальский. Но по сути, конечно, ты прав. Языки латинской группы так похожи, что могут считаться за один.

– Да уж, с твоей головой да с языками в милиции тебе делать нечего. А помнишь, как ты волновалась перед распределением, боялась, что тебе не дадут направление в милицию, а определят куда-нибудь юрисконсультом? Ты тогда так хотела надеть погоны и служить, я же помню. Теперь, наверное, самой смешно, да? Юрисконсульты со стажем сегодня на вес золота, особенно хозяйственники и жилищники. Самые богатые люди нашей страны.

Настя за много лет привыкла к таким разговорам. Первое время они ее ужасно злили, потом она как-то притерпелась к тому, что многие считают противоестественной ее любовь к милицейской работе.

– И много ты зарабатываешь на своей фирме?

– Не очень. Ты же знаешь мое пристрастие к порядку. Я не стала бы работать в конторе, которая делает большие деньги незаконным путем. А законным путем да после уплаты налогов деньги получаются пока маленькие.

– Ну, на машину все-таки заработала, – заметил он.

– Это машина мужа.

– Так ты еще и замужем?

Он снова не смог скрыть изумления, и Настя с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. Соловьев всегда обладал недюжинным самомнением. Неужели он полагает, что после их разрыва она будет до гробовой доски носить в себе и лелеять страстную и неутоленную любовь к нему?

– И кто счастливый избранник? Какой-нибудь бизнесмен из «новых русских»?

– Нет. Доктор наук, профессор, лауреат, почетный академик и так далее. Полный набор. И машина в придачу.

– Выгодная сделка, – хмыкнул он. – Не боишься остаться молодой вдовой при таком пожилом муже?

– Не боюсь.

Она легко просчитывала ход его мыслей. Сейчас он наверняка думает о том, что, имея очень заслуженного и очень немолодого мужа, она, Настя Каменская, решила завести роман и выбрала для начала свою старую любовь. Все лучше, чем нового возлюбленного искать. Старые-то – они проверенные, хорошо изученные, надежные. Вот и разыскала его, узнала, наверное, что овдовел. А о том, что инвалид, – не знала. Сейчас он обязательно скажет что-нибудь на эту тему.

– Ты, наверное, разочарована тем, каким я стал.

Ну конечно. Так и есть. Совсем не изменился за двенадцать лет. Она по-прежнему без труда угадывает его мысли.

– Я пока еще не знаю, каким ты стал, – мягко ответила она. – Мы с тобой разговариваем всего полчаса. Я сварю еще кофе?

– Не нужно, это сделает Андрей.

Соловьев нажал кнопку на маленьком квадратном аппаратике, и сразу же послышались шаги: помощник спускался со второго этажа вниз.

– А ты стал барином, – с усмешкой заметила Настя. – Даже кофе сварить помощника зовешь.

Он не ответил, молча глядя на нее. И снова ей стало не по себе, как тогда, двенадцать лет назад, становилось не по себе от его теплого взгляда. Неужели она еще что-то чувствует по отношению к нему? Да нет, не может этого быть. Не должно быть. Тогда он имел слишком большую власть над ней, двадцатитрехлетней выпускницей юридического факультета. Тогда он мог вить из нее веревки и вытирать о нее ноги, она все терпела и все ему прощала, потому что была влюблена без памяти. Сейчас она совсем другая. Влюбиться без памяти уже не может и веревки вить из себя никому не позволяет. Даже тем, кто намного сильнее.

– Ты ждешь сегодня гостей? – спросила она, когда Андрей принес кофе с вкусными свежими струделями и снова поднялся к себе.

– Так, заедет кое-кто. – Соловьев неопределенно качнул головой.

– В котором часу?

– После пяти. А почему ты спросила?

– Если ты не хочешь, чтобы меня здесь видели твои друзья, скажи. Я уйду пораньше.

– Глупости, – фыркнул он. – Почему я должен тебя скрывать?

– Не знаю. Мало ли какие у тебя обстоятельства. Может быть, придет твоя дама.

– Успокойся, я жду только мужчин.

– Что ж, это меня радует. Значит, мой приезд сюда не был напрасным.

Она поставила чашку на стол, поднялась и подошла к нему сзади, обняв за шею и прижавшись щекой к густым, слегка вьющимся волосам.

– Соловьев, какой же ты дурак, – вздохнула Настя. – Почему ты не повзрослел за двенадцать лет?

Она почувствовала, как напряглись его мышцы. Интересно, он пытается скрыть, что ему неприятно ее прикосновение, или борется с желанием ее обнять?

– А ты сама повзрослела?

– Вот это я и пытаюсь понять сейчас. Для этого и приехала к тебе сегодня.

– Я что-то не понял.

Голос у него был напряженным, но мышцы слегка расслабились.

– Я хочу понять, перестала ли я на тебя реагировать. Ты мне мешал все эти годы, Соловьев. Я все время помнила, как сильно любила тебя. И я хочу наконец убедиться, что это прошло. Или не прошло. Одно из двух. Лучше знать правду, даже если она мне не понравится, чем мучиться догадками и предположениями.

– И зачем тебе эта правда? – Он чуть склонил голову, прижавшись щекой к ее руке. – Чем она тебе поможет?

– Поможет понять, выросла ли я из этой любви или все еще бегаю в детских штанишках. Мне в этом году исполнится тридцать шесть. Рубежный возраст. Хочу подойти к нему, наведя порядок внутри себя.

Настя не могла понять, сколько правды в том, что она говорит, и сколько лжи. Это объяснение она приготовила заранее, оно было вполне в ее стиле и характере и не могло бы удивить того, кто хорошо ее знал. Но теперь, произнося отрепетированные мысленно слова, она словно поверила в них, и ей уже казалось, что действительно она явилась к своему давнему возлюбленному именно за этим. А вовсе не за тем, чтобы попытаться раскрыть тайну исчезновения смуглых темноволосых юношей. Ей было приятно прикосновение его щеки к ее руке, ей нравился запах, исходящий от его волос, она с удовольствием позволяла его теплому взгляду согревать себя. Ей, как и много лет назад, было хорошо рядом с этим мужчиной.

Она услышала тихие шаги за спиной и поняла, что помощник Андрей спустился вниз. Не оборачиваясь, она наклонилась к Соловьеву и ласково поцеловала его в губы.

– Прошу прощения, – раздался голос Андрея, – может быть, накрыть обед?

Настя не спеша выпрямилась и сладко потянулась.

– Это правильно, Соловьев, гостей надо кормить. Даже незваных. Вы меня извините, Андрей, но помогать вам на кухне я не буду. Повар из меня никакой. Я лучше посижу с Володей и буду наслаждаться его обществом, которого я была лишена столько лет. Ты не возражаешь, Соловьев?

Она снова уселась на диван и поднесла к губам чашку с остывающим кофе.

– Как мама? – спросил Владимир Александрович.

– Цветет. Несколько лет работала в Швеции, теперь вернулась. Признайся, Соловьев, ты был в нее тихо влюблен, да?

Он рассмеялся, и смех его был легким и радостным. Он всегда с удовольствием вспоминал свои аспирантские годы и своего научного руководителя – Надежду Ростиславовну Каменскую, женщину столь же одаренную в научном плане, сколь красивую и элегантную.

– Это точно. В нее влюблялись все мужики от мала до велика. Но я перед ней благоговел. И боялся ее ужасно. Кстати, Ася, мне попадались книги, на которых в качестве переводчика значилась некая Каменская. Уж не ты ли?

– Я, знамо дело. Маменька столько сил приложила, чтобы в раннем детстве впихнуть в меня знание языков. Не пропадать же трудам. Мне удовольствие, кошельку – приварок.

Постепенно они расслабились, напряжение исчезло, и во время обеда они уже болтали, будто и не расставались на много лет. Андрей сидел с непроницаемым лицом, словно их разговор никоим образом его не касался и не интересовал. Настя сделала несколько неловких попыток втянуть его в беседу, но помощник вежливо отделывался короткими репликами или вообще отмалчивался, то и дело отходя то к плите, то к холодильнику, то к мойке. Когда около половины седьмого раздался звонок в дверь, он, казалось, даже вздохнул с облегчением.

Настя с любопытством всматривалась в новых гостей – руководителей издательства «Шерхан», с которым тесно сотрудничал Соловьев. Это были типичные «новые русские», прикатившие на сверкающих дорогих иномарках и не расстающиеся с сотовыми телефонами, небрежно рассуждающие о миллионных кредитах, процентных ставках и «белом откате». Настя то и дело ловила на себе их настороженные взгляды, хотя все трое изо всех сил старались ее не замечать, обращаясь исключительно к имениннику или его помощнику и ведя разговоры на сугубо производственные и только им понятные темы. Ей быстро надоела эта демонстрация превосходства. В других обстоятельствах она бы уже давно уехала отсюда, но сейчас она была на работе. Стало быть, эмоции в сторону, никаких обид и претензий, а гонор спрятать подальше. Ей нужен этот коттеджный микрорайон, ей нужен этот дом. Значит, ей нужен Соловьев, и она должна терпеть, как бы с ней здесь ни обращались.

Стараясь не привлекать к себе внимания, она прошла из комнаты в просторную, красиво отделанную прихожую-холл, достала из стенного шкафа свою куртку и, набросив ее на плечи, вышла на крыльцо, с одной стороны которого были ступеньки, а с другой – пологий съезд для коляски. Все окна первого этажа были ярко освещены, до нее доносились оживленные голоса и смех, и она вдруг почувствовала себя ужасно одинокой, никому не нужной, лишней.

Опершись на перила, она вытащила сигареты и закурила. Что они себе думают, эти издатели? Что она – нищая дурнушка, рассчитывающая подцепить богатого мужика, воспользовавшись тем, что он инвалид и уже вряд ли может претендовать на любовь молодой красавицы? Наверное, именно так они ее и воспринимают. Поэтому и смотрят искоса и явно неодобрительно, поэтому и демонстрируют ей свое пренебрежение. Ты, дескать, девочка, ни на что не рассчитывай, это не твой круг. Не видать тебе состоятельного Соловьева как своих ушей. Интересно, как бы они посмотрели на нее, если бы она накрасилась и надела роскошные тряпки, которые мать исправно привозила ей из Швеции? Стоит ей захотеть, и она может выглядеть как кинозвезда. Только дело в том, что ей этого никогда не хочется. Если нужно для дела – тогда, конечно, другой разговор. Но по собственной инициативе Настя Каменская никогда этого не делает. Ей это неинтересно.

– Отдыхаете от веселья? – раздался голос совсем рядом с ней.

Настя обернулась и увидела забавного человечка лет сорока или чуть меньше, плешивого, с густыми и длинными усами, как у картинных запорожских казаков. Человечек был в хорошем костюме и при галстуке и держал под мышкой небольшой пакет. Он пришел пешком, и Настя сообразила, что это, наверное, сосед.

– Скорее даю возможность другим гостям отдохнуть от меня, – приветливо ответила она. – Я такая серьезная, а их, похоже, это угнетает.

– Много народу собралось? – спросил «запорожец», как ей показалось, испуганно.

– Да нет, всего трое. Заходите, пожалуйста, дверь открыта.

– Неудобно, – отчего-то засмущался «запорожец». – Я думал, еще никого нет, хотел поздравить Владимира Александровича, подарок принес. Но если там гости, я, наверное, не буду заходить.

– Отчего же?

– Ну… – Он смутился еще больше и вдруг стал Насте ужасно симпатичен. – Неудобно как-то. Я там никого не знаю. Нет, я лучше завтра зайду.

– Глупости, – решительно оборвала его Настя. – Подарок и поздравления хороши именно в день рождения, назавтра они уже теряют всю прелесть. Я ведь тоже никого там не знаю. Давайте познакомимся, войдем вместе и составим вдвоем единый фронт чужакам.

Она весело подмигнула обладателю картинных усов и протянула ему руку.

– Меня зовут Анастасия. Я старая знакомая Соловьева, он много лет назад учился в аспирантуре у моей мамы.

– А я – сосед. – Он крепко пожал ей руку. – Женя меня зовут.

Настя подхватила его под руку, выбросила докуренную сигарету и буквально втащила беднягу в дом.

– Я привела нового гостя, – громко объявила она с порога, со злорадством отметив мелькнувшее на лицах издателей неудовольствие. – Это Женя, сосед Володи. Прошу любить и жаловать. Женя, ваш тост.

Андрей с непроницаемым видом тут же налил шампанское в красивый бокал и на маленьком подносе подал соседу. Троица из «Шерхана» с неохотой прекратила обсуждение чего-то очень животрепещущего, все подняли бокалы и с выражением вежливого ожидания уставились на «запорожца». Тот совсем сконфузился и долго не мог подобрать слова.

– Володя… Я вас поздравляю с днем рождения… Даже и не знаю, чего вам пожелать… Я хотел сказать, что… В общем, я очень рад, что у вас есть близкие и друзья, которые приезжают к вам. Это очень важно, чтобы были люди, которым ты нужен и интересен и которые приезжают не потому, что так положено, а потому, что сами этого хотят. В конце концов, самое главное в жизни – быть кому-то нужным. Я хочу вам пожелать, чтобы ваш дом никогда не был одиноким и забытым.

– Спасибо, Женя, – тепло произнес Соловьев. – Я очень благодарен вам за то, что вы пришли. И с удовольствием пью за ваши слова.

– Пойдемте поближе к столу, – шепнула Настя соседу. – Они там ведут производственное совещание, нам с вами это неинтересно, а на столе масса всяких вкусных вещей. Ну их, с их деловыми разговорами.

Женя покорно поплелся следом за ней к дивану, куда Настя усадила его почти насильно. Было видно, что ему не по себе и хочется уйти.

– Вы давно здесь живете? – спросила она, накладывая в его тарелку разные закуски.

– С самого начала, как застроились. Я один из первых въезжал. Почти одновременно с Володей.

Странно, подумала Настя. Так давно живут рядом, а он стесняется лишний шаг сделать, лишнее слово сказать. Как будто первый день знаком с Соловьевым. И вообще непонятно, как такой неловкий и застенчивый человечек может в наших условиях оказаться владельцем дорогого престижного коттеджа. Чтобы заработать такие бешеные деньги, нужно быть акулой, нахрапистой и клыкастой. А он?

– Чем вы занимаетесь, Женя? Или с моей стороны неприлично об этом спрашивать?

Он смутился еще больше.

– Ничем, в сущности. Детей воспитываю, хозяйство веду. У меня жена бизнесом занимается. А я так… Дома сижу, одним словом.

Она вспомнила. Якимовы. Коттедж номер 12. Жена – генеральный директор крупной фирмы, торговля мебелью, сантехникой, отделочными материалами, ремонт квартир и офисов. Муж нигде не работает. Вот, значит, как это выглядит на самом деле. Читая документы и раскладывая их по конвертам, приклеенным на стене под схемой «Мечты», Настя представляла себе эту семью совсем иначе. Деловая хваткая дама средних лет, не очень привлекательная, купила себе красивого сексуального мужа, позволяя ему сидеть на своей шее не работая. А оказалось, что они просто поменялись ролями. Она зарабатывает деньги, он занимается домом и детьми. Что ж, может, это и правильно.

– Сколько у вас детишек?

– Трое.

– Ого! Ваша работа, пожалуй, потруднее многих других.

– Справляюсь. – Он робко улыбнулся. – От жены нареканий нет.

Ей удалось втянуть его в разговор о жителях коттеджей. В отличие от Соловьева, который жил замкнуто и практически ни с кем не общался, Женя Якимов был хорошо знаком почти со всеми, потому что целые дни проводил здесь. С ним частенько оставляли детей, если родителям нужно было отлучиться, и всегда звали на помощь, если где-то что-то ломалось и выходило из строя.

Настя работала, с милой улыбкой задавая заранее продуманные вопросы, бросая короткие, ничего не значащие реплики, в ответ на которые сосед Женя начинал рассказывать то, что ей хотелось услышать. Ничего нельзя было записывать и желательно было ни о чем не переспрашивать и не уточнять, беседа должна выглядеть непринужденно, а Настиного интереса к каждому слову Якимова никоим образом нельзя было демонстрировать. Она впитывала в себя как губка каждое слово усатого «запорожца», каждую реплику, каждое вскользь сказанное междометие, при этом делая вид, что лениво поедает многочисленные закуски и слушает вполуха. То и дело она ловила на себе недоумевающий взгляд Соловьева. Ведь она приехала к нему, именно к нему, а не к застолью и не к его гостям. Почему же она так легко смирилась с тем, что он не уделяет ей никакого внимания, что им всецело завладели трое деловых респектабельных мужчин, а она вынуждена довольствоваться обществом соседа, которого видит в первый раз и которого сам Соловьев почти не знает? Так могла бы себя повести ТА Настя Каменская, которую он знал много лет назад, влюбленная до беспамятства девочка, забывшая о самолюбии и гордости. А нынешняя Анастасия, не моргнув глазом обсуждающая с ним свои прошлые чувства, готовая под микроскопом рассматривать чувства сегодняшние и не испытывающая при этом ни малейшего смущения, вряд ли стала бы мириться с тем, что ей не нравится. Что же, выходит, ее все это устраивает?