Цитаты из книги «Последний рассвет»

«Письмо незнакомки» Стефана Цвейга.

А вот Женечка, его жена, явно скучает. Слоняется в одиночестве, неприкаянная и какая-то растерянная, впрочем, как всегда. Из всего обилия присутствующих она знакома, наверное, всего с двумя-тремя дамами – женами его приятелей, но поди найди их в этой толпе. А так ей и поговорить не с кем. Совсем не светская его Женечка, уютная, домашняя, простая и бесхитростная, и тяжко ей на таких приемах, но как же на прием без жены явиться? Это совершенно невозможно! Это неприлично и как минимум вредит деловой репутации Панкрашина, для которого семья, жена и четверо детей – непременный атрибут. Но Игорь Николаевич готов глотку порвать каждому, кто только посмеет заикнуться, что жена нужна ему лишь для антуража. Нет, нет и нет! Он любит свою Женечку, он прожил с ней тридцать пять лет. И

наряду с крестом веру символизирует образ чаши, а надежду, помимо якоря и корабля, можно выразить при помощи образов ворона и цветка. Для милосердия же существовал целый арсенал выразительных средств – пламя, дети, плод или пеликан. Конечно, дети – это совсем не то, что допустимо в ювелирном изделии, но вот языки пламени могли бы оказаться весьма приемлемыми.

вера и надежда имеют огромную силу, но не для всех, а только для тех, кто умеет быть милосердным. Без милосердия не работают ни вера, ни надежда.

Вот когда Карина повзрослела и, слыша такие речи, стала здраво их оценивать, она и поняла, что не может считать своим кумиром такого двуличного человека. Моя девочка попроще, ей изысканность претит. Но окружающим Алешка кажется приятным во всех отношениях, его любят и привечают. И никто, кроме Ильи Ефимовича Горбатовского и его дочери, не видит и не понимает, каков этот человек на самом деле. С виду – ангел, а внутри – бездна зла. Все обман, все иллюзии…

– Опять ты про свое! – крякнул Сергей Кузьмич. – Ну, опросили, опросили, успокойся.

накануне отнял чью-то жизнь. Сам ли ты или по твоему заказу совершили убийство, но когда на следующее утро к тебе приходят из полиции, ты не можешь не реагировать. Реакция бывает разной, от откровенного страха до истерики, от нервной дрожи до полной апатии, но она обязательно есть. Хоть какая-нибудь. А у Виктора Волько ее не было. Никакой. Ты сам видел. Если предположить, что Волько на самом деле убийца, то придется признать, что он не певец, не артист, а холодный циничный киллер с огромным опытом. Похоже? Роман отрицательно помотал головой и печально вздохнул. – Поэтому, Ромка, вот тебе все бумаги, нужно еще раз провести сравнение списка контактов Панкрашиной и Курмышова. – Зачем? – безучастно спросил Дзюба. Он выглядел расстроенным и вялым, хотя еще несколько минут назад глаза его горели готовностью ринуться в бой. «Наверное, опять о Колосенцеве вспомнил», – сочувственно подумал Антон. – Пойми, Рома, у нас с тобой только два варианта. Первый: на Панкрашиной в день приема было не то ожерелье, которое нашли у Курмышова в сейфе, а его точная копия или дешевая имитация. Нам с тобой на пальцах объяснили, что вероятность этого близка к нулю. И второй вариант: ожерелье было все-таки то самое, сделанное Курмышовым. И тогда необходимо найти связь между ювелиром и Панкрашиной, чтобы понять, каким образом оно попало к Евгении Васильевне и как вернулось назад к Курмышову. Где-то на этом пути и находится человек, который думал, что ожерелье будет у Панкрашиной с собой, когда она приедет на Речной вокзал к своей подруге Татьяне Дорожкиной. Вот его нам и нужно найти. Потому что это именно он убил Панкрашину. Он, а вовсе не Виктор Волько. Роман медленно кивнул, потом поднял глаза и повернулся к Антону. – А Волько как же? Разве не нужно его брать в оборот? – Куда он денется, Рома? Он же уверен, что его ни в чем не подозревают. Надежда Игоревна сама его допросит в понедельник, она так сказала. – А вдруг он все-таки убийца? Ведь прием был во вторник, а Курмышова убили в воскресенье вечером, времени вполне хватило бы, чтобы… – Да какой он убийца! В самом крайнем случае – заказчик. Но все это весьма маловероятно, Ромчик. – Но почему? Прости, Антон, но ты меня не убедил, – упрямо возразил Дзюба. – Мне кажется, что Волько может быть причастен и к убийству

Глава 3 Антон Сташис в очередной, наверное, уже сотый раз посмотрел на часы: без четверти восемь. Если вести шестилетнего Степку в садик, а десятилетнюю дочку Василису – в школу, то нужно выходить из дома через пять минут, иначе он на работу опоздает. Почему Эли до сих пор нет? Ведь она должна приходить к семи утра, и все годы, что няня работает у него, она ни разу не опоздала. Эльвира живет за городом, выезжает очень рано, сама за рулем, и по свободным рассветным дорогам ни в какие пробки не попадает. Можно же было за столько лет научиться рассчитывать время от дома за городом до дома Антона! Может, что-то случилось? Он каждые несколько минут хватался за телефон и звонил няне, но слышал в трубке только длинные гудки. Телефон не выключен, находится в зоне действия сети, но Эльвира почему-то трубку не брала. Впрочем, Васька уже достаточно большая, школа далеко, но она вполне может сама доехать на метро. Он сам не то что в школу с первого класса – в старшую группу детского сада ходил один, без родителей, если так складывалось, что некому было его отвести. Такое, конечно, бывало крайне редко, потому что кроме мамы и папы были еще старшие брат и сестра, но все-таки иногда случалось, и ему приходилось идти одному. И ничего, вполне справлялся. «Но это я, – тут же одернул себя Антон. – Меня растили самостоятельным, а за своих детей я все равно буду всегда волноваться. Где же все-таки Эля? И почему она не звонит? Хоть бы предупредила, на сколько опоздает. Если вообще появится…» Василиса, полностью одетая, с ранцем в руках, слонялась рядом с отцом и ныла: – Пап, ну мы идем или нет? Мне жарко! Степка, небольшой любитель посещать детский сад, и не думал одеваться – деловито копошился возле компьютера в надежде на то, что раз няни нет, то, может, все и обойдется. – Вася, Эля ничего вчера не говорила, может, ей с утра надо куда-то заехать? – спросил Антон, сбрасывая с ног домашние шлепанцы и влезая в ботинки. – Нет, папа. Девочка задумалась, потом потянула отца за рукав и тихонько проговорила, хитро прищурившись: – А знаешь, папа, наша Эля ходит на свидания. Антон оторопел. – С чего ты взяла? Что за глупости?

Глава 2 Осмотром места происшествия руководил дежурный следователь, здесь же толклись оперативники из дежурной группы. Роман Дзюба, молодой, энергичный и любознательный, рванулся было к следователю докладываться о том, что, дескать, сотрудники территориального отдела внутренних дел прибыли, но более опытный Геннадий Колосенцев придержал его за рукав куртки. – Не торопись, Ромчик, там и дежурантов хватает. Давай осмотримся, пока следак нас не приметил, а то сразу заданиями нагрузит. Дежурный следователь стоял к ним спиной, держа в руках папку, и записывал в протокол то, что диктовал ему присевший на корточки рядом с трупом судебно-медицинский эксперт: – …ранение подвздошной области по передней срединной линии тела… второе колото-резаное ранение области правого подреберья. – Кровищи-то! – прошептал Дзюба. – Ну а ты думал, – отозвался Колосенцев. – Слышал, что эксперт сказал? Ранение области правого подреберья – одно из самых кровавых, там же печень, так что если ее задеть, то, сам понимаешь. После таких ранений не выживают. Труп женщины лежал в луже крови в подъезде самой обыкновенной панельной девятиэтажки. Женщина одета просто и дешево, рядом валяется раскрытая сумка типа кошелки, дешевая, явно видавшая виды, по полу разбросано содержимое, обычные женские мелочи: расческа, упаковка бумажных платков, какие-то таблетки, пакетики с ванилью и корицей, форма для торта – сумка была настолько объемной, что даже форма туда влезла. Кошелька нет, мобильника нет. Судя по содержимому сумки, женщина сходила в магазин за специями, взяла у кого-то попользоваться форму для торта и возвращалась домой, значит, она жиличка этого дома. – Сейчас на поквартирный обход зарядят, – прошептал Колосенцев. – Вот сто пудов. Следователь, будто услышав шепот оперативника, резко обернулся, нахмурился и кивнул вновь прибывшим. – Долго вас ждать приходится, – недовольно буркнул он. – Сейчас по квартирам пойдете. – А что, личность не установлена? – поинтересовался Колосенцев. – Документов при ней нет? Следователь молча протянул ему паспорт убитой и снова повернулся к судебному медику. Геннадий открыл паспорт и принялся его листать. – Панкрашина Евгения Васильевна, тысяча девятьсот пятьдесят

если нужно объяснять, значит, ничего не нужно объяснять.