Сергей начал зачитывать довольно бодро, но уже к исходу первой страницы доклада заметно скис, интонации пропали, и теперь слышался только монотонный бубнеж. Я смотрел на участников и старался не улыбаться. Как же им было скучно! Маялся даже Артем, который приехал сюда с твердой установкой получить как можно больше информации, и информацию эту он старался извлекать из всего, что только было доступно, в том числе и из собственного опыта. Через три-четыре минуты после начала собрания ребята начали ерзать и перешептываться. Галия тут же подняла над головой синюю карточку. Карточки эти мы придумали, чтобы иметь возможность делать замечания, не прерывая выступающих. Синяя означала недопустимое поведение, которое следовало немедленно прекратить, красная – недопустимые речи, которые полагалось «переговорить».
На первом собрании слушался доклад по книге Брежнева «Возрождение», он длился около 40 минут, и участники по мере возможности вынесли из этой мутной скуки определенный опыт. Сегодня Артем, кроме тетради, с которой он не расставался, принес книгу, но пока еще не пытался читать, терпел, и книга лежала у него на коленях. Наташа, выполняя функцию комсорга, должна была сидеть за самым ближним к начальству столом, поэтому никаких вольностей позволить себе не могла. Место рядом с ней пустовало, его потом займет Сергей. За вторым столом уселись Евдокия и Артем. Артем, как я уже сказал, запасся книгой, но некоторое время еще пытался что-то записывать, а его соседка с отстраненным видом смотрела в окно и о чем-то думала. Тимур с Мариной ерзали, переглядывались, пытались шепотом разговаривать, но Галия при помощи синей карточки пресекла их жалкую попытку развлечься. Во второй раз карточка была продемонстрирована, когда Тимур раскрыл принесенную с собой папку и начал показывать Марине новые фотографии. Проделывал он это под столом, но все равно в небольшом помещении все было отлично видно, а коль видно нам с Галией, то и начальству, которое сидело куда ближе к нарушителям.
Терпение у Артема закончилось, и он раскрыл книгу, по-прежнему держа ее на коленях. Синяя карточка.
Тимур поднял руку. Наверное, решил быть самым хитрым и отпроситься в туалет. Снова синяя карточка.
Докладчика никто не слушал. На лицах ребят была написана такая изнуряющая мука, что мне в какой-то момент стало их жалко. Начальству было легче: Полина что-то писала в тетради, и я вспомнил, как она говорила, что в молодости сочиняла стихи, чтобы убить время на мероприятиях, которые нужно было высидеть; Гримо читал распечатанные «Записки молодого учителя», не выпуская из пальцев ручку и периодически делая пометки на полях, то есть изображал картину «руководитель работает с документами»; Ирина, пристроившись возле подоконника и разложив на нем бумаги, тоже демонстрировала деловитость и погруженность в работу, но я-то знал, что среди этой кучи бумаг ловко спрятана вложенная на всякий случай в материалы съезда тоненькая брошюрка с аффирмациями, рекомендованными для постоянного повторения тем, кто хочет сбросить лишний вес. Наш секретарь комсомольской организации только делала вид, что читает деловые документы, на самом деле она смотрела в брошюру и мысленно твердила свои волшебные заклинания, которые должны, по уверениям знатоков, помочь ей перестать хотеть мучное и сладкое.
Марина коснулась рукой плеча Евдокии, сидящей перед ней. Дуня обернулась, Марина что-то спросила… Карточка.
– Бедные дети, – прошептала мне на ухо Галия. – Имеет смысл научить их играть хотя бы в «Морской бой» или в «Виселицу». В «Анаграммы» тоже хорошо играть, там даже переговариваться не надо. Еще одного собрания они не вынесут, а ведь их запланировано куда больше.
Игра «Виселица» была мне хорошо известна, как и любому, выросшему в англоязычной стране. А в «Анаграммы» мы не играли, и что это такое, я не знал.
– Берется длинное слово и начинается соревнование: кто больше существительных составит из букв этого слова. Впрочем, можно и не особо длинное брать. Например, «гастроном». Знаете, как много слов можно из этих букв выкрутить!
Вялая душная скука разливалась по комнате, забивала ноздри, не давала дышать. Казалось, от этой скуки воздух превратился в липкую вату. Ничего, пусть терпят. Я не садист, но мне обязательно нужно, чтобы эти дети прочувствовали, что такое несвобода. Это не тюрьма, нет. Это отсутствие возможности не делать то, чего делать не хочется. Отсутствие выбора. Отсутствие бесстрашия перед лицом перемен. Отсутствие права думать о собственных желаниях и потребностях. Опыт первого собрания их озадачил, второй должен привести в ярость, а к пятому-шестому, по прикидкам Вилена, они научатся воспринимать эту навязанную несвободу как обстоятельство жизни, к которому нужно приспособиться. Вот тогда они и придут в то психологическое состояние, в котором пребывал Владимир Лагутин и многие его сверстники.
Доклад закончился, и все с облегчением вздохнули. Предстояло развлечение: заслушивание персонального дела. Ирина сложила свои бумаги в стопку и поднялась.
– Второй пункт повестки дня – персональное дело комсомолки Аленичевой, – объявила она. – Аленичева, выйди и встань перед своими товарищами.
Евдокия послушно поднялась и вышла на свободное пространство, заняв место у самой стены, чтобы не оказаться спиной ни к группе, ни к Ирине, ни к начальству.
– Комсорг группы, доложите дело, – обратилась Ирина к Наташе и снова уселась возле подоконника.
Галия мне сказала, что такие девочки, как Наташа, никогда и нигде не становились комсоргами, слишком уж они тихие и неактивные. Но у нас квест, и комсоргом должен побыть каждый из участников, как, впрочем, и докладчиком, и героем персонального дела.
Несчастная Наташа волновалась так, что у нее даже голос сел. Роль обличителя чужих пороков ей совершенно не подходила.
– Дуня… то есть Евдокия…
– Комсомолка Аленичева, – строго поправила ее Ирина.
– Да, комсомолка Аленичева собирается выйти замуж и переехать к мужу, – выговорила Наташа, с трудом прокашлявшись. – Вот. Мы должны рассмотреть ее персональное дело.
– А что, замуж выходить нельзя, что ли? – выкрикнул с места Тимур.
Галия укоризненно покачала головой, но карточку не подняла. Вопрос вполне правомерный, а Наташа пока плохо справляется.
С грехом пополам удалось заставить комсорга поведать группе, что Евдокия Аленичева собралась замуж за гражданина Испании и после регистрации брака хочет подать документы на выезд, чтобы жить вместе с мужем в Барселоне.
– И чё? – снова подал голос Тимур. – В чем криминал-то? Что мы должны разобрать? В кино хотя бы понятно было, там жена жаловалась, что муж ее бил, а тут-то чего?
Красная карточка.
Ирине пришлось прийти на помощь комсоргу, Наташа даже после первого собрания и просмотра фрагмента фильма так и не усвоила, в чем должна заключаться ее роль.
– Кто хочет высказаться и осудить комсомолку Аленичеву? – требовательно спросила секретарь комсомольской организации.
Никто не захотел. Подозреваю, что никто и не понимал, за что можно осуждать девушку, собравшуюся замуж за иностранца. Первым сориентировался Артем, но этого и следовало ожидать: он исправно посещал ежедневные занятия у Галии и был информирован куда лучше остальных участников. Он произнес четкую, хорошо выстроенную речь о бездуховности западной жизни и о несовместимости звания «советский комсомолец» с буржуазным омещаниванием, которое неизбежно произойдет с Аленичевой, если она переедет в капиталистическую страну Испанию.
– Еще есть мнения? – задала вопрос Ирина, когда Артем сел на место.
Мнений не было. Поднялась Полина, вид у нее был такой, что молодые участники все как один невольно вжали головы в плечи. Актриса, что и говорить! Еще ни слова не произнесла, только встала из-за стола, а уже всё стало понятно.
– Товарищи комсомольцы, – произнесла она хорошо поставленным голосом, – я как представитель горкома комсомола не могу не выразить удивления вашим безразличием к судьбе Аленичевой. Евдокия – ваш товарищ, вы учитесь на одном курсе, и когда Аленичева попала в беду и готовится совершить опрометчивый шаг, ни у кого из вас не нашлось нужных слов, чтобы удержать ее от этого шага и объяснить ей, чем впоследствии обернутся для нее такие необдуманные поступки.
Говорила Полина долго. Сначала о том, что комсомольцы должны активно осуждать Евдокию, а не сидеть молча, потому что комсомолец должен всегда и всюду занимать активную позицию и бороться с пережитками буржуазного строя в сознании своих товарищей. Во второй части выступления представитель горкома комсомола обвиняла несчастную Дуню в предательстве Родины, которую влюбленная девушка собралась покинуть ради того самого мещанского счастья, которое неизбежно обрушится ей на голову, если она переедет в Испанию.
Я наблюдал за лицами ребят. Это было великолепное зрелище. Но то ли еще будет! Общая канва сценария мне знакома, мы ее заранее обсудили с Гримо, Полиной, Ириной и Галией, и я знал, что впереди меня ждет немало интересного.
Полина закончила, и оживился Виссарион-Гримо.
– А, кстати, где вы, Аленичева, познакомились с гражданином Испании? Насколько мне известно, в вашем институте не обучаются студенты из этой страны. Так как же состоялось ваше знакомство?
– Мигель приехал в качестве туриста, он просто ждал около гостиницы, когда соберется группа и подойдет экскурсовод, а я шла мимо… – ответила Евдокия.
– Около какой гостиницы? – быстро спросил Гримо, сдвинув брови.
– Около «Интуриста».
– А вы сами, Аленичева, что делали в этой гостинице? – голос актера начал наливаться яростью и обличительным пафосом. – В «Интуристе» должны находиться только зарубежные гости, а советской студентке, комсомолке, там делать нечего. Для чего вы ходили туда?
– Я… Я не ходила туда, то есть внутрь не заходила, я шла мимо… Был дождь, грязно очень, у меня оторвался ремешок на сумке, потому что она тяжелая, много книг… Ремешок оторвался, сумка упала в грязь, Мигель подошел, помог мне, поджал кольцо, на котором ремешок держался… И мы познакомились, вот и все.
– Это позор! – загрохотал Гримо, причем так натурально, что в первый момент я даже поверил ему. – Вы, комсомолка Аленичева, бессовестно клевещете на всю нашу советскую молодежь! Я никогда не поверю, что в центре Москвы посреди бела дня не нашлось ни одного мужчины, который вам помог бы. Ни одного, кроме какого-то заезжего испанца! И во всей нашей необъятной стране, среди двухсот пятидесяти миллионов жителей, вы не нашли достойного молодого человека, вместе с которым вы будете идти по жизни и вносить свой вклад в строительство коммунистического будущего! Вместо этого вы умышленно шатаетесь возле гостиницы, где проживают иностранцы, и ищете способ завязать знакомство, чтобы продать свою девичью честь в обмен на материальные блага капиталистического псевдорая. Вам Родина дала всё: бесплатное образование, бесплатное медицинское обслуживание, счастливое детство, дружбу ваших товарищей, а вы что хотите сделать в ответ? Предать свою великую Родину и уехать!
Над первым столом взметнулась рука Сергея.
– Вот комсомолец Гребенев хочет выступить, – обрадованно сказала Наташа.
Ирина сделала царственный разрешающий жест.
– Очень хорошо. Давай, Гребенев.
– Как вы можете? – взволнованно заговорил Сергей. – Как вам не стыдно обвинять Евдокию в проституции? Она…
Красная карточка. И еще одна, в другой руке. Это означало, что всего двумя короткими фразами Сергей ухитрился нарушить сразу два правила поведения на собрании. Одно нарушение я понимал: рядовой комсомолец ни при каких условиях не смел сказать человеку из райкома (каковым на сегодня являлся Гримо) подобные слова. А второе нарушение в чем состоит?
– Представитель райкома не мог обвинять девушку в проституции, – шепотом пояснила Галия. – Потому что проституции как явления в Советском Союзе не было.
– Как – не было? – изумился я. – А куда же она делась?
– Да была, конечно, но все обязаны были считать, что ее нет. Потому что советская власть такая замечательная, что все буржуазные пороки изжила. Девушку в те годы можно было обвинять публично только в недостойном поведении, а слово «проституция» применительно к комсомолке употреблять нельзя, понимаете? Это означало бы признание того факта, что явление существует.
Сергей помолчал, потом снова заговорил:
– Прошу прощения, я попробую еще раз. Я бы хотел вступиться за Евдокию. Я знаю ее как старательную студентку и хорошего товарища, она никогда не отказывает в помощи, поддерживает, доброжелательная и ответственная. Я не верю, что комсомолка Аленичева способна предать Родину и погнаться за дешевыми буржуазными радостями. Она любит своего будущего мужа и намерена построить с ним крепкую семью. Возможно, Аленичева просто немного поторопилась с определением будущего местожительства, необдуманно пошла на поводу у жениха, который, конечно же, как и любой человек, хочет жить на своей родине и не мыслит существования в другой стране. Просто этот Мигель еще совсем мало знает о России…
Красная карточка. Сергей не понял почему, взглянул на Ирину, которая тут же тихонько поправила:
– …о Советском Союзе.
– Ну да, о Советском Союзе, и он не понимает, насколько жизнь у нас лучше и светлее, чем жизнь в стране капитализма. Он предложил – Аленичева согласилась. Но я уверен, что если мы окажем Евдокии моральную поддержку, подставим плечо, подскажем нужные аргументы, то она сможет убедить жениха переехать в Советский Союз и стать советским гражданином. Ведь правда, Евдокия? Ты сможешь?
Что ж, молодец. Отличный парень. Умница. Не отдал Дуню на растерзание, грудью встал на защиту, но при этом, хоть и не с первой попытки, сумел соблюсти идеологический регламент. К сожалению, роль Евдокии прописана досконально, и отступать от нее она не должна. Так что героем Сергею сегодня не быть.
Она и не отступила.
– Я не смогу, – тихо сказала Евдокия, опустив глаза. – У Мигеля больная мама и трое братьев и сестер, младших, он работает и всех содержит. Как же они будут жить, если он их бросит и переедет к нам?
Наташа растерянно взглянула на Ирину, та кивком головы указала на листок, лежащий перед комсоргом, – шпаргалку, которую специально составил Гримо, имевший в деле ведения собраний самый большой опыт из всех нас.
– Если желающих выступить больше нет, переходим к голосованию, – прочитала Наташа по бумажке.
– Предложения, – громко прошипел Гримо. – Не туда смотришь! Сначала предложения.
Наташа залилась краской, поискала глазами в шпаргалке нужное место.
– Да. Какие будут предложения? Поставить на вид, объявить выговор с занесением в учетную карточку или исключить из комсомола?
Слово снова взяла Полина. Строго глядя на присутствующих, она сказала:
– Мы все понимаем, что для человека, собирающегося покинуть Родину, может быть только один вид взыскания: исключение из рядов комсомольской организации. Но сегодняшнее собрание заставило меня усомниться в сознательности и идейной стойкости студентов вашего института. Может быть, вам нужно подумать о переизбрании комсорга курса? Или в вашем равнодушии к судьбе вашего товарища виновато руководство комсомольской организации института?
Это был вызов. Даже два вызова одновременно. Первый: попробуйте только не вынести на голосование то решение, которое должно быть. И второй: а будете ли вы защищать комсорга (Наташу) и комсомольского вожака (Ирину)? Посмеете ли, точно зная, что представителю горкома они не нравятся?
Дети ничего не поняли, кроме одного: им подсказали, какое именно решение они должны предложить своему комсоргу. Такие, понимаете ли, игры в демократию. В советское время в эти игры умели играть все уже с детсадовского возраста. А нынешние… Сплоховали. Ну, почти.
Руку подняла Марина.
– Предлагаю исключить комсомолку Аленичеву из комсомольской организации! – звонко отчеканила она. – Таким, как она, не место среди нас.
Других предложений не поступило. Комсорг Наташа слабым голосом объявила голосование. Кто за? Артем, Марина. Они быстро усвоили правила. Разумеется, Ирина тоже подняла руку, причем сделала это самой первой, а ее выразительная мимика подсказала Наташе, что комсоргу также следует голосовать за исключение. Кто против? Тимур. Этот по правилам играть не желает ни в какую. Про воздержавшихся Наташа забыла, а в шпаргалку вовремя не посмотрела. После очередной подсказки Гримо выяснилось, что воздержался Сергей. Итак, решение об исключении Евдокии из рядов комсомольской организации оказалось принято большинством голосов.
Участники изнывали от желания поскорее убраться отсюда, но неумолимая Галия остановила их порыв к свободе.
– Перерыв десять минут, можете сходить в туалет, – она бросила хитрый взгляд в сторону Тимура, – и быстро перекусить в буфете. Потом возвращаетесь сюда, будем проводить разбор ошибок.
– А в прошлый раз разбора не было, – строптиво произнес Тимур. – В прошлый раз вы кино показывали. Почему сегодня не так?
– Объясняю на простом примере, – послышался у меня за спиной голос Семена.
Переводчика на собрание я не приглашал, ибо никаких сложных моментов не предвиделось. Все говорят по очереди и не пользуются сленгом. А он все-таки пришел… Я даже не заметил, когда он появился, настолько увлекся ходом спектакля.
– Когда я еще был студентом, меня и моего одногруппника попросили помочь с переводом во время экскурсии по городу. Одногруппник мой владел языком значительно слабее меня, но я обратил внимание, что один из туристов-англичан то и дело меня поправлял, указывая на ошибки, а товарищу моему не сделал ни одного замечания. И когда я набрался нахальства спросить у этого туриста, почему он меня поправляет и неужели я знаю английский хуже, чем мой сокурсник, знаете, что он ответил? Это послужило мне уроком на всю жизнь. Он сказал: «Ваш товарищ говорит так плохо, что его нельзя сбивать, он все равно не поймет моих объяснений, испугается и вообще забудет даже то, что знает. А вы говорите настолько хорошо, что вам уже пора совершенствоваться и исправлять мелкие недочеты, шлифовать язык». Пример понятен?
Все дружно закивали, Тимур хихикнул, лицо Артема выражало удовлетворение, ибо для него работа над ошибками становилась еще одним полезным источником информации.
О проекте
О подписке