– Что ты сказала?! Ну-ка повтори! Как тебе не стыдно такое говорить! Это смерть человека, и в таком возрасте это трудно пережить. А в тебе зависть. Избавляйся. Сделаю вид, что этого не слышала.

– Мне, думаешь, нужна чужая жизнь? Это тебе надо смотреть по сторонам и искать, чего ещё в других захотеть для меня. Я не хочу за всеми тянуться, не хочу! Они-то разные, а в меня одну ты всё пихаешь! Я бросила танцы, потому их не люблю, не все их любят, как Таня! И в науку, как Миша, я не пойду, не моё это.

– Я тебе просто рассказываю, подсказываю варианты, какие другие молодцы.

– Ты меня просто не любишь. Тебе всё чужого хочется. Ты не знаешь этих людей. Может, они тебе бы не понравились вовсе. Тебе нравится человек, который ест руками курицу и не гладит бельё?

– О, нет!

– Это Аллочка, любимица твоя!

Алла, кстати, вовсе не обиделась на Виолетту. Сама устала от постоянных «а вот Катя поехала по обмену в Германию». И очевидно, что вершины у этих сравнений нет. И те, кого ставят в пример, слышат ровно то же самое, в том числе и про тех, кому их ставят. Тщеславные и завистливые родители, выставляя детей в пример другим, мучают этой звёздностью. Стоять на витрине, держать марку, заниматься тем, что ненавидишь, чтобы вызывать чужую зависть. Или даже любишь. Но зачем плодить копии? Даже цвет глаз, оказывается, можно ставить в пример. Как? «У Аллы глаза серьёзные, карие, такие только у взрослеющих. А голубые – детские, бесцветные». «Карие глаза – массовый цвет. Вот у Виолетты – редкость». Кольцевая линия замыкается, после Краснопресненской идёт снова Белорусская.

Психолог Аллу просто не поняла. А как поймёт двадцатипятилетний ребёнок восемнадцатилетнюю женщину? Ребёнок, бывший в отдельном детском мире и живущий в отдельном от взрослых молодёжном. Какая-такая смерть мужа? Рано же ещё. Это аномалия, патология, слишком раннее развитие, не пройден полноценно старший период детства до тридцати лет. Это не шутка, даже формулировки не утрированные. Поэтому шок, отношение как к родившей в двенадцать лет. Мол, чего ещё ждать, если всё – аномалия? Она никого в своей жизни ещё не теряла, только читала об этом. Обратилась к родителям, чтобы устроили назад в будущее, точнее, вперёд в прошлое. Юность, как будто ничего не было.

Если человек в детстве никого не терял, то он многое потерял. Вот такой вроде парадокс, а ведь так. Очень важный урок, а его сейчас очень легко прогулять: берегут нежную психику, да и родственников, близких друзей всё меньше. Как узнать, что умер виртуальный друг? Не заходит в сеть? А может, обиделся? Обиды сейчас стали другими. Тот, кого знаешь, умер. Останавливаешься сразу на мгновение. И дальше мысли сразу меняются. Отменяешь все-все планы с этим человеком. И думаешь, как жить дальше. И да, если в детстве не видел человека мёртвым – потом придётся пройти этот урок с нуля. Алла это знает, а вот этот психолог – нет, не доводилось, жила пока ещё в мире Маклаудов. Кто это не пережил, просто не поймёт пережившего, и сравнения будут бесполезны. Это как понять плавание, ни разу не зайдя в воду.

А тут ещё сократили студенческие группы, заочные места выделили на других, у Аллы права не было, потеряла семью – больше не семейная студентка. Мама сказала: «Раз уж так случилось, стоит пойти на дневное отделение. Ты сможешь всё совмещать. Зато учиться меньше на год». На самом же деле сама отучившаяся заочно хотела дочери именно студенческой жизни. Искренне думала, что если этого не будет в юности, то непременно захочется потом, когда не будет возможности. Как психологи говорят про детство, почему Аллу не отдали в школу в шесть лет, хотя она была к тому времени и физически очень развитая, и усидчивая.

Как прошёл институт? Эта часть жизни вообще мало достойна внимания. Разве что была старостой группы и помогала другим, чтобы не отчисляли. Общеобразовательные предметы, очень скучные молодёжные мероприятия. Кого-то заставили родители, кто-то не хочет в армию. Пыталась общаться с ровесниками. Вроде как надо, чтобы их хоть немного понимать. Но всё было притянуто за уши, даже в соцсетях оставляли в подписчиках. Только в ковидное время было веселее, нашла себе много подруг в соцсетях и много читала.

Вуз кончился. Выпускной никто не устраивал. Магистратура? Точно нет! Но как об этом сказать некоторым? Алла же умничка, должна продолжать образование настолько, насколько оно вообще существует. А как иначе? Просто так, что ли, на неё вся школа молилась, чужие родители в пример ставили, а родственники отмечали её учебные праздники? И что? Хотели – и делали. И так упала без сил на финише этого марафона, а до финиша еле доползла. Ей больше не нравилось учиться. Учёба стала какой-то замкнутой самовоспроизводящейся системой, ничего не оставляющей после смерти человека.

Сентябрь был какой-то странный. Как до детского сада, до шести лет. Идти некуда. Зато первое сентября обозначила природа, выключив лето в полночь. Как на подводной лодке, на улицу не выйдешь, дождь от ветра почти горизонтальный. Холод октябрьский, небольшой просвет тринадцатого сентября, когда Алла так и не вышла на улицу – и снова мрак. Бабьего лета уже не будет, равноденствие уж прошло. А из-за стены дождя, низкого неба и тумана темнело ещё быстрее. Грязно-зелёные листья быстро желтели. Самое время для дела, а дело всё не находилось.

Стихов давно уже не было. Последнее выступление было в седьмом классе. Что ж, не обязана, не крепостная. Но как-то грустно. Грустно быть бывшей. Бывшая надежда семьи. Бывшая блестящая ученица в школе. Бывшая поэтесса. Идей нет, одни поделки, одну прочитала – сказали, что уровень просел, если не чужое вообще. Кругом одни люди из прошлого. Что им говорить? Скучные дежурные фразы, что всё нормально? Мама стыдится, скорее всего. Блестящее будущее оказалось пшиком. Алла больше не умная. Больше нет того окрыляющего, пьянящего чувства, какое было, когда шла на каникулы с одними пятёрками. Зачем были все эти пятёрки? Куда засунуть эрудицию, победы на олимпиадах? Лера из соседнего дома никого не слушала и вместо обязательного высшего образования отучилась в колледже три года, заочно и с практикой. Её родители уже не ругаются. У Аллы же всё только начинается. Только начинает мама злиться. Никогда ещё в жизни такого не было. Были двойки за домашнее задание, потерянные вещи, и то всё это редкость. А тут неустроенность.

Жизнь стала памятью о прошлом. Эх, была девочка, любила учиться, было здорово. Те прекрасные годы ушли в прошлое. Подарила радость – и, видимо, хватит. Всё, что людям даётся на всю жизнь, закончилось. А ещё шестьдесят лет жить! Осень уже сменилась зимой, снег всё засыпал, в том числе поклёванные воронами яблоки. Приближался новый год, конец отчётного периода. Итоги что-то не радуют. Раньше было лучше. Праздники какие-то незаслуженные. Но в это время можно не думать о грустном. Что-то хорошее же было. Может, в новом году что-то случится? Например, откроется, появится, кто-то уйдёт в декрет или на заслуженный отдых. Но в этом году праздник во дворе не устраивали. И даже освещение на улице погасили. Никогда ещё такого не было.

Снова учиться, чтобы что-то рассказывать о себе. Модные курсы, мама нашла, бесплатно до февраля. Продавать воздух. Спросила, какая польза от этой деятельности – в ответ получила грубый крик. Как будто что-то неприличное спросила. Законно – и ладно, а что живёшь непонятно зачем, шикуешь (а там предполагают богатство) – об этом думать не надо. Время, мол, другое. Алла выучила теорию, как собака, а деньгами рисковать не стала. Вначале было вроде весело, а потом всё больше Алла понимала, что это не её. Чуждые по духу люди, необходимость постоянно следить за ценами – им драйв, ей переживания.

Опять хорошая заграница. Мир открыт! Море возможностей! Надо как те крутые молодые ребята. Как Катя, которая маме заграницу подарила. Как Вика, которая тоже «уже смоталась» и слушает молодёжную музыку в шестьдесят лет, и вообще выглядит на тридцать. А сейчас вообще не жизнь. Никакого праздника, сначала закрыли, потом шарик не дали, пардон, свободу самовыражения. Алла не любила все эти разговоры. Не станет она другой нацией никогда! Ей надоели все эти шутки-прибаутки про плохую Россию. Кто-то накосячил – «это Россия, детка». За это хотелось прямо дать по шее.

Свидания были бесполезные. Нет, если ставить цели провести время, побродить и поесть, то нормально. А если устраивать жизнь, то всё стоит на месте, как и собеседования. Время идёт. Алла знала много грустных историй, когда люди погибали и никого после себя не оставляли. Единственный ребёнок, у родителей теперь никого. Алла вытаскивала себя за уши на свидания и устала разочаровываться. Замуж надо, а просто гуляют с девчонками, с подружками!

Не удача, не тем более Фортуна (Алла не любила это слово), а невероятная радость. Завтра приходить на первый день! По специальности. Наконец-то вырвалась из анекдотов про юриста и бариста. Всё-таки хорошо учили в институте, всё знакомое, понятное. Как ещё один курсовой проект. Теперь при деле, на своём месте. Какое счастье! Мама гордится. Что, больше не надо учиться, только трудовой процесс? Первая неделя казалась очень длинной. Корпоративы с пьянками, похоже, остались в нулевых и начале десятых, сейчас во всё большем количестве компаний такое немыслимо.

Страшная новость. Ликвидация ставки. Должности больше нет. Первая мысль: как сказать об этом? Снова весь мир ставит оценку. Не поймут и не простят. Мир жесток. Немножко пожалеют – и всё. Это право на школу соблюдают неукоснительно, учатся все, и тяжёлые инвалиды, и в самых отдалённых уголках. А с правом на труд есть его величество рынок. Алла всегда ненавидела капитализм. Если у всех главенствует материальный интерес, то что будет там, где этого самого материального не будет хватать?

По просьбам отличников мир закрылся. Алла больше не слышала, что мир открыт. Русских на Западе совсем-совсем перестали любить, и отрицать это совсем уж странно. Отрицатели очень любят говорить, что новое время, новый мир, глобализация. Но их новое время – какая-то смесь нулевых годов с тщеславными соцсетями. Даже фразы похожи, только сленг разный. У Виолетты окончательно накрылась магистратура в Германии. Её мама рвёт и мечет, понять не может, скоро ли это закончится. А что сама Виолетта?

Ходили всякие тревожные слухи. Что скоро будет всеобщая мобилизация, всё подорожает, мир изменится до неузнаваемости. Запретят Интернет, введут нормы потребления электричества. Снова заставят делать прививки. Новая эпидемия, новый масочный режим. Полностью закрытые границы. Аллу мама пугала изо всех сил, думая, что это подстегнёт. Не подстёгивало. Никогда. Сначала стало страшно выходить на улицу, и не гуляла три недели. По делам – и сразу домой. Всё пугало: хмурая заря, собачий лай и даже солнце. За каким углом нападут в светлом переулке?

А потом резко стало плевать. Алла начала уже ненавидеть оппозицию за эти надоевшие фантазии. То на постовых нападают, на тех, кто ловит пьяных хулиганов на вокзале, а если не поймает – будет антураж для фоточек в жанре «как в России плохо». У них уже рефлекс, как у собаки Павлова, на всё государственное. Грызть! Рвать! А скорее – облаивать. Школа, поликлиника – плохо, идти туда нельзя ни в коем случае. Такси всегда лучше метро, пробки – пробки благополучия. Нарочно такое не придумаешь.

Как там живут другие вундеры? А то что-то забросила эту группу со старших классов. Нет ли там классики жанра вроде «давили, давили, а лет в двенадцать – двадцать – нервный срыв»? В этой группе политика – не сообщать о смерти участников. Только если это педагоги или родители. Хочешь знать? Для этого есть личное общение. А здесь так сделано для того, чтобы не было мыслей о преждевременной смерти у тех, кто хочет напомнить о себе. Поэтому никаких мемориалов и красивых слов. Умер? Тебя будут реже вспоминать как неактивного. А то надоела уже романтизация ранней смерти людей искусства. Пусть живут долго.

Юля – бывшая юная певица. Голос пропал. Из хора сразу выбросили, из солисток. Увы, там не церемонились, был только психолог. А он не чудотворец. Идти домой не хотелось. Дома был скандал. А Юля любила железные дороги. Подолгу сидела на станции возле дома, делала там уроки, встречала интересные поезда. Потом все удивлялись, почему такая звёздная девочка пошла в путевые обходчики. А она так спасла свою жизнь, не стала ещё одним сломанным человеком, живущим прошлым. И сейчас вполне счастлива настоящим.

Беда у тех, кто не может найти этот другой интерес. Такое бывает, когда ребёнка затачивали на что-то одно, лишая всего остального. Ехать на вдохновении, отвергая ремесло – получается Ника Турбина. Ей не показали людей других профессий. Её не сажали за руль. Она не учила школьные предметы, как все, прошла мимо школы. Так бы хоть чем-нибудь увлеклась или на любви к стихам решила бы учить детей. Но её превратили в одни стихи. Другого опыта радости от завершённого дела не было. Только пить вино научили. Это сделано искусственно! Украли целый мир, возможности что-либо делать.