Глава 3. Таинственные гости, или Незаслуженное наказание

Я практически не сомкнула глаз, ворочаясь в постели без сна, и всё думала о словах леди Аурики. Разумеется, я всё ещё находила их бредом больного воображения, но вместе с тем некоторые факты из моей биографии наталкивали на определённые мысли.

Во-первых, моё заточение в Адельхейме. Я живу здесь с шести лет и выхожу за пределы пансиона считанные разы в году. На зимние каникулы меня обычно забирает дядюшка Джозеф. На лето же я остаюсь здесь с теми двумя-тремя несчастными, которых не могут или не желают забрать родственники, но пару раз за сезон мисс Норридж выводит нас на берег реки полюбоваться природой и послушать пение птиц, а уж летняя ярмарка, которую в Литлчестере традиционно проводят в августе, намного предпочтительнее зимней, ведь там и развлечений больше, и сладостей всяких, да и вовсе не холодно возвращаться лесной дорогой в пансион.

Я понимаю, дядя и тётя не горят желанием уделять время мне, когда у них двое родных детей, но всё же было немного обидно из-за того, что мной так откровенно пренебрегают.

Во-вторых, за последний год я без видимой причины сильно похудела. Как выразилась однажды Тильда, я буквально таяла на глазах, хотя ничего у меня не болело, а питалась я, как обычно, впроголодь. Мисс Норридж даже пришлось показать меня аптекарю, когда его вызывали к больным скарлатиной младшим девочкам, и тот прописал мне витамины в блестящей упаковке и калорийное питание. Понятное дело, меню в пансионе не изменилось, и директриса посоветовала доплачивать кухарке, чтобы та приносила мне из Литлчестера масло и булочки. На такой диете мои скудные сбережения мигом растаяли, но видимого улучшения не принесли, а дядюшка, которому я написала с просьбой оплатить нормальное медицинское обследование, сослался на временные финансовые трудности и предложил отложить лечение до совершеннолетия.

Может быть, у леди Аурики имелись зачатки целительского дара и она почувствовала во мне признаки неизлечимой болезни? Раз так, то лучше умереть на свободе, чем в стенах ненавистного пансиона.

В-третьих, что, если дядя и тётя каким-то образом прознали о довлеющем надо мной проклятии и не захотели принимать меня, чтобы не травмировать детей и не портить им праздник?

Но почему они отказались от последней возможности спасти меня, исцелить, снять проклятие? Вывести меня в свет, наконец. Глядишь, я бы и подыскала себе жениха на каком-нибудь приёме или балу и осталась бы жива.

Вопросы, вопросы… И ни одного ответа.

В пятом часу утра я разбудила Тильду. Мы планировали выскользнуть из Адельхейма незамеченными, пока все спали, и к рассвету добраться до Литлчестера. Мы скоро оделись, умылись ледяной водой и ещё раз проверили содержимое саквояжей. Вещей было мало: кое-что из одежды, щетка для волос, зубной порошок и, главное, папина книга о зимних сортах роз. Эту книгу я всегда носила с собой и частенько перечитывала от корки до корки – это единственное, что осталось в память об отце.

Но мы не могли уйти просто так, не попрощавшись с девочками.

Я осторожно открыла дверь в спальню младших воспитанниц. Склонилась над кроваткой Энни. На подушке вольготно возлежал плюшевый Фредди, а малышка прикорнула с самого краю. Тоненькие косички разметались по плечам, худая ручонка судорожно уцепилась в медведя, с воспалённых губ срывалось сиплое дыхание. Предчувствуя беду, я прикоснулась ладонью ко лбу – пылает.

– Тилли! – Я обернулась к подруге. – Неси таз с холодной водой и полотенца! Немедленно!

Пока Тильда возилась с водой и посудой, я проверила температуру у других девочек. С ними всё было в порядке, но ради их же безопасности мы с Тильдой увели их к себе в комнату и уложили в постели.

Наш побег в Литлчестер откладывался.

Тильда осталась с Лорой и Мией, а я до рассвета просидела у постели Энни, то и дело меняя той холодный компресс на лбу, протирала влажным полотенцем запястья и щиколотки. Думать о непоправимом не хотелось. И как только лучи восходящего солнца озарили комнату, я решилась оставить Энни с тем, чтобы поставить в известность мисс Норридж и попросить её срочно послать за аптекарем.

– А я говорила вам, что она умрёт! – рассердилась мисс Норридж. – Но вы всегда поступаете по-своему – и вот результат. Её смерть останется на вашей совести!

Я не стала спорить с грозной наставницей и только повторила просьбу.

– Я позвоню мистеру Бойду, – бросила она. – Но, учитывая снежные заносы, не думаю, что он рискнёт выехать из дома.

– Дайте мне какие-то микстуры и я буду лечить Энни сама, – сказала я.

– Что значит «дайте мне»?! – взвилась мисс Норридж. – Как вы смеете разговаривать в таком тоне со старшими? Немедленно извинитесь!

– Извините, мисс Норридж, – прорычала я, – могу я попросить лекарства для Энни? Я буду заботиться о ней, пока она не выздоровеет.

– Так-то лучше, – произнесла та. – Но делать вы будете то, что я скажу. Вы не можете прохлаждаться в детской, когда нужны мне здесь. У нас накопилось много работы. Нужно привести в порядок кабинет мисс Клеверхаус, нарядить ёлку и помочь кухарке с праздничным пудингом.

– Но Энни…

– Энни не нуждается в вашем присутствии ежеминутно! – отрезала мисс Норридж. – Дали ложку микстуры – и возвращайтесь. До завтрака нужно полить цветы и вытрясти половики. И не забудьте позвать с собой мисс Эшкрофт и мисс Бакли.

Я молчала.

– Что нужно сказать, мисс Хадсон? Вы язык проглотили?

– Да, мисс Норридж.

Получив необходимые лекарства и проглотив очередную обиду, я помчалась в детскую. По дороге невольно выглянула в окно. Снег сыпал крупными хлопьями, устилая всё вокруг плотным белым ковром. Вряд ли аптекарь захочет пробираться в Адельхейм сквозь сугробы. Да и не будь той телеграммы, дядюшка Джозеф тоже трижды бы подумал, прежде чем отправляться за мной на край земли в такую погоду. Жизнь малышки Энни зависит только от меня.

* * *

Горничная в пансионе имелась, но лишь одна – хромая Айви, и с работой она не справлялась. А мисс Клеверхаус, наша директриса, считала нужным воспитывать в будущих леди любовь к простому труду. В Адельхейме не держали девочек из бедных семей. Все здесь были с хорошим приданым, только относились к нам порой хуже, чем к беспризорникам, ворующим на ярмарках кошельки.

Обычно мне поручали ухаживать за цветами. Цветы я очень любила и они отвечали мне тем же. Наверное, трепетное отношение к цветущим растениям мне передалось от отца. Когда я пересаживала их или поливала, имела обыкновение разговаривать с ними, воображая, будто растения слышат меня и вовсе не бездушны, как принято думать. Ерунда, конечно, но, тем не менее, посаженные моей рукой, они не вяли и не болели, а цвели дольше и пышнее положенного. Тильда говорила, у меня хорошая энергетика, а я отвечала, что всего лишь делаю всё по правилам.

Пока я возилась с цветами, а Тильда и Маргарет натирали стеклянные дверцы многочисленных шкафов в кабинете директрисы, мисс Норридж, стоя в дверях, наблюдала за нами, чтобы, не дай бог, мы не полезли куда не надо.

Работы было много. Мисс Клеверхаус любила цветы. Подоконник и прилегающие к большому полукруглому окну полки были заставлены горшками с редкими видами растений. Были здесь и миниатюрные драконовые деревья, и пурпурния необыкновенная, и представители семейства ароидных с большими стреловидными листьями, и пышная венерина трава, и прекрасная цветущая тубероза, и серебристая кислица, и райское деревце, и белый кактус из Великой Пустоши, и дикая орхидея, светящаяся в темноте, и многие другие.

– Как вы поживаете, мои хорошие? – приговаривала я, взрыхляя почву в горшках. – Справитесь без меня? Ведь совсем скоро мне исполнится восемнадцать и я выйду отсюда во взрослую жизнь. Конечно, я буду навещать Энни и других, а если позволит мисс Клеверхаус, буду заглядывать и к вам.

Краем глаза я наблюдала за тем, что происходило во дворе. Из окна открывался вид на подъездную аллею, кованые ворота и лес за ними. И аллею, и деревья, и горгулий на воротах засыпало снегом. Мистер Райдер, дворник, вооружился снегоуборочной лопатой и расчищал дорогу, но труд его был напрасным, ибо через минуту снега выпадало чуть ли не вдвое больше, чем он успевал убрать.

За воротами неожиданно показались люди и моя рука с садовым рыхлителем застыла в воздухе. Гости в Адельхейм заглядывали не часто. Тем более лыжники. Заблудились, наверное. На минутку остановились у ворот, переговариваясь, затем подошли ближе, тронули калитку, но та, как обычно, была заперта. Тогда один из них кликнул Райдера. Старик отложил лопату и заковылял к воротам.

Расстояние до ворот было большим, к тому же густой снегопад мешал разглядеть гостей. Я только успела понять, что это не мои родственники и не родные Тильды и Маргарет – тех я знаю. Что же им нужно? Кто они такие? Чьи-то опекуны? Никогда не видела, чтобы опекуны увозили девочек из Адельхейма на лыжах!

Заметив моё любопытство, мисс Норридж подошла к окну. Нахмурилась.

– Заканчивайте работу – скоро подадут завтрак, – приказала она. – А пока меня заменит мисс Эббот.

Мисс Норридж стремительно покинула кабинет, а Тильда и Маргарет тут же подскочили к окну и расплющили свои любопытные носы о стекло.

– Тилли, осторожно, пеларгонию сломаешь! – испугалась я. – Маргарет, поаккуратнее с пурпурнией! Это единственный экземпляр в Зелёных Землях!

– Хетти, кто это? – спросила Маргарет, проигнорировав мою просьбу. – Ты их знаешь?

– Откуда? – удивилась я, а непослушное сердце отчего-то заколотилось в ответ, будто могло знать больше, чем его хозяйка.

– Это молодые джентльмены, – чему-то обрадовалась Маргарет, – на опекунов не похожи.

– Но к кому они могли приехать? Неужели к тебе, Маргарет? – насмешливо спросила Тильда.

– Почему бы и не ко мне? – отозвалась та. – Не ты тут одна красотка. Я тоже, знаешь ли, не уродина!

– И какой из них твой поклонник? – продолжала Тильда. – Хотя, постой. Какой у тебя может быть поклонник, если ты не выходишь и практически круглый год сидишь в чулане под замком?

Маргарет зашипела, между девочками началась обычная перебранка. Мы с Тильдой недолюбливали Маргарет за то, что та вечно ябедничала и задирала младших девочек, а Маргарет завидовала красоте Тилли и её мелодичному голосу.

– Девочки, помолчите! – попросила я. – И возвращайтесь к работе. Сейчас придёт мисс Эббот и оставит всех нас без завтрака.

– Слушай, – вдруг зашептала Тильда прямо мне в ухо, – а не те ли это молодые люди, что встретились тебе на вчерашней ярмарке? Мишку ведь кто-то из них подарил? Ох, Хетти, чует моё сердце, что-то будет!..

Я не успела ответить – в кабинет вошла мисс Эббот, тощая нервная дама, что вела у нас уроки музыки, рукоделия и этикета, и визгливо произнесла:

– Закончили работу? Подите в столовую. Помогите миссис Фрост с завтраком.

– Да, мисс Эббот, – отозвались в один голос мы.

Прежде чем покинуть кабинет, я бросила взгляд в окно. Старый дворник лениво ковырял лопатой сугроб, мисс Норридж с трудом пробиралась сквозь снежные завалы к воротам, но лыжников уже и след простыл.

* * *

После завтрака я наведалась к Энни.

– Как твои дела? – поинтересовалась я. – Я принесла тебе немного еды.

– Мне уже лучше, спасибо! – благодарно улыбнулась девочка, прижимая Фредди к груди.

Она всё ещё выглядела бледной и больной, но жар, к счастью, спал. Я помогла подержать тарелку, пока она ела водянистую овсянку с кусочком ржаного хлеба. Запила несладким чаем. Руководство пансиона экономило на всём…

– Я оставлю лекарства у тебя в тумбочке, – сказала я, когда Энни, покончив с едой, устало откинулась на подушку. – Вот это и это нужно принимать трижды в день по одной ложке. А это – только тогда, когда поднимается температура и тебя знобит. Запомнишь?

– Ты уезжаешь?

Я грустно улыбнулась. Не говорить же, что в любую минуту меня могут посадить под замок и лишить возможности ухаживать за несчастной девочкой?

– Пока нет, но мисс Клеверхаус не сможет держать меня здесь после совершеннолетия. Дороги расчистят от снега и дядя с тётей смогут приехать за мной. Уверена, к тому времени ты выздоровеешь.

– Я постараюсь, – пообещала Энни.

– Мисс Норридж разрешила тебе сегодня остаться в постели. Отдыхай. А я пойду помогу ей нарядить ёлку.

– Я буду тебя ждать!

– Тебе ещё что-нибудь нужно?

– Нет, ничего. У меня мишка есть.

– Вот и чудесно! Я даже тебе завидую!

Энни засмеялась, а я поспешила к мисс Норридж.

Её я нашла в холле, раздающую приказы мистеру Райдеру, возившемуся с большой пушистой ёлкой, изумительно пахнувшей морозом и свободой.

– Правее! Левее! – кричала мисс Норридж. – Какой же вы непонятливый и неповоротливый! О, мисс Хадсон! Неужели вы соизволили явиться?

Я присела в лёгком книксене и бросилась помогать старику. Вместе мы водрузили лесную красавицу в арке между окнами. Меня так и подмывало спросить, о чём он говорил с лыжниками и кто они такие, но мисс Норридж, увы, никогда не жаловалась на слух.

– Можете возвращаться к своим непосредственным обязанностям, – обратилась она к Райдеру и повернулась ко мне. – Ну а вы, мисс Хадсон, ступайте за мной. Нужно достать ящик с игрушками и гирляндой.

– Да, мисс Норридж, – послушно отозвалась я. В мои планы не входило её злить и получить наказание.

Мы прошли в конец коридора и спустились в подвал. Одна-единственная лампочка тускло светила под потолком. Пахло плесенью и мышами. По обе стороны длинного помещения высились прочные дубовые двери. За ними находились не только продовольственные припасы, но и всякий хлам вроде старой мебели, поломанного садового инвентаря и ящиков с новогодними игрушками. А вон за той дверью в самом дальнем углу мы с Тильдой и Маргарет провели немало часов, оплакивая свою горькую судьбу и призывая на голову мисс Норридж все кары небесные. Кары на нашу классную даму сваливаться никак не желали, а послушания и покорности некоторым из нас такое наказание не прибавляло.

Мисс Норридж открыла одну из дверей увесистым заржавелым ключом. Зажгла фонарик.

– Входите, мисс Хадсон, не бойтесь, – пригласила она. – Вы ни в чём не провинились, чтобы в страхе жаться у входа. Я не стану наказывать вас.

– Я и не боюсь, – отозвалась я.

Луч фонаря осветил старый громоздкий шкаф в нише у противоположной стены.

– Видите там у шкафа ящик? – сказала мисс Норридж. – Несите его сюда. А я возьму второй. И как раз успеем нарядить ёлку к приезду мисс Клеверхаус.

– А разве она рискнёт приехать по такой погоде? – осмелилась спросить я, устремляясь к шкафу и надеясь скорее покончить с предновогодними хлопотами. Они могли бы стать приятными в другой компании, но иной я не знала.

Зря я поверила ей. Потеряла бдительность и поплатилась за это. Ибо дверь за мной захлопнулась и ключ дважды повернулся в замке.

– Мисс Норридж! – закричала я, повернув обратно к двери и натыкаясь во тьме на какие-то коробки. – За что? Отоприте, умоляю! Я ничего плохого не сделала! Как же Энни? А ёлка?..

– Сидите тихо! – раздалось из-за двери. – Станете буйствовать – я прикую вас к канализационной трубе!

– Но тогда вам придётся войти, а я больше не стану притворяться покорной овечкой! – кричала я. – Выпустите меня! Немедленно! Вы не имеете права! Я буду жаловаться мэру! Баронессе Филби!

– Да хоть самому королю! – отрезала мисс Норридж. – Вы останетесь здесь до дня своего рождения. Поверьте, я делаю это ради вашего же блага!

Напрасно я взывала к её доброте и благоразумию, напрасно пугала полицией, напрасно молотила кулаками о дубовую дверь. Мисс Норридж не сжалилась надо мной. Меня никто не слышал – комнаты девочек располагались в противоположном крыле, а обслуживающий персонал обычно не вмешивался в воспитательный процесс.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я в изнеможении опустилась на каменный пол прямо у входа.

Маленькое вентиляционное окошко засыпало снегом и в каморке было темно, хоть глаза выколи. Пищали мыши. Холод пробирал до костей. Я невольно прижала колени к груди и обхватила руками, но согреться это не помогло. В каком смысле я останусь здесь до дня своего рождения? Проведу в подвале шесть оставшихся дней? Без света, воды и тепла? Но я никогда не оставалась в заточении дольше, чем на сутки. Да я умру от обезвоживания и холода прежде, чем мне исполнится восемнадцать!

И я снова заколотила в дверь, пока не содрала руки в кровь. Тогда я стала молотить по двери всем, что попадалось под руку. Что-то разбила, что-то сломала. Кричала до хрипоты. Пыталась отыскать вентиляционное окно, разгребая ладонями снег, но оно оказалось густо забранным решеткой. Я закричала в надежде, что кто-то снаружи услышит меня, однако с губ срывался только невнятный хрип…