Глава 2

– Поверить не могу, – вновь припомнив разговор двухнедельной давности, со смешком покачала головой. – Ты и впрямь убедил дамочек из кадров, что мы женимся!

– Не пришлось убеждать, – пожал плечами Олли, коротко глянув на меня, и снова уткнулся в книгу. – Только намекнул, а дальше они уже чуть ли не придумали имена дюжине наших детишек… Чего ты кривишься? Понятно, мы бы никогда, но если б вдруг – грех было бы заделать меньше, – он широко распахнул глаза в деланом восторге. – Да ладно, киса, ты только представь: твоя красота и мой интеллект!

– Почему это твой? – фыркнула я чуть возмущённо. – Напоминаю, по успеваемости я была четвёртой на потоке!

– Да, но я-то был вторым.

Ну допустим. Хотя мысль о наших с Оливером совместных детях всё равно вызывает приступ нервного хихиканья. Мы бы и впрямь никогда! Нет, он очень привлекательный парень и прекрасный друг, но совсем не в моём вкусе – и это взаимно, к счастью для нас обоих. Я дорожу нашей дружбой. Смогли бы мы её сохранить, если бы стали встречаться?

Не смогли бы, Реджина. Ни фига подобного. Уж не так ли ты потеряла самого лучшего друга, что у тебя когда-либо был?

Невеста, чтоб его, Хаоса.

Когда я родилась, моему кузену Хо́те гро Маграту было восемь лет – и уже с тех самых сопливых пор мы друг в друге души не чаяли. Он всегда был рядом, сколько я себя помню. Всегда. Даже когда он уехал в свой треклятый юридический колледж, о котором так мечтал, я не чувствовала себя покинутой – ведь даже на расстоянии в сотни и тысячи километров мы не забывали друг о друге.

Вот только чем старше я становилась, тем меньше наши отношения походили на дружбу – и тем сложнее приходилось. Да и проблематично смотреть на кого-то как на друга, когда все вокруг с придыханием вещают про то, что вы повенчаны самим Хаосом, а ваши детишки, прекрасные, как рассвет над местным озером с тентаклями, во славу Прядильщика поднимут Север с колен…

Ну ладно, почти все. Папа, прежде так довольный нашей дружбой, не мог и дня прожить, не кинув на своего племянничка ястребиный взор в духе «тронь мою маленькую принцессу и расстанься с яйцами»; и если лет в четырнадцать-пятнадцать это ещё было смешно, то в семнадцать мне самой хотелось кастрировать обоих. И отца с его ревнивой гиперзаботой, и Хоту с его смешанными сигналами. Он то отстранялся и едва смотрел на меня, то прилипал намертво и не давал проходу; зажимал в укромном уголке и целовал так, что колени подкашивались – и пропадал с глаз на добрую неделю, а то и на две…

Это теперь, повзрослев и лучше узнав мужчин, я понимаю, как трудно ему было свыкнуться с мыслью, что его влечёт к девочке-подростку, которую он знает с пелёнок. А тогда я лезла на стенку, ужасно злилась и чего только ни надумала…

Но даже и представить себе не могла, что Хота меня предаст.

Тот, кого я любила больше всего на свете, кому доверяла безоговорочно и ради кого была готова на что угодно.

Тот самый Хота, который никому не давал меня в обиду, утешал, когда было плохо и грустно, и всегда мог заставить меня улыбаться.

Хота, который звонил по межгороду и до глубокой ночи трепался со мной, подчас жертвуя часами сна и учёбы. Называл меня самой красивой девочкой на Севере и во всём целом мире. До кровавых соплей избил своего друга, когда тот полез ко мне с приставаниями…

Хота, который, мать его медведицу, трахал всё, что не пытается уползти. Ох, Джинни, какой же непроходимой дурой ты была!

Нет, ну конечно же, я никогда не воображала, что взрослый оборотень-альфа бережно хранит для меня свою невинность. Иметь опыт – нормально. Но это не значит, что можно было позорить меня так, как это делал он! С каждым днём игнорировать шепотки за спиной и жалостливые взгляды становилось всё труднее, однако я честно пыталась. Ну как же, это ведь мой Хота, он ни разу в жизни мне не солгал! А если я чего-то не видела, то, значит, этого и не было, да.

Что ж, настал день, и я увидела всё своими глазами…

– Реджина, ты в порядке? – позвал Олли чуть обеспокоенно. – Может, я поведу?

– Я в порядке, – пришлось приложить все силы, чтобы голос не задрожал. – Где-то через час будем в Хварне. Переночуем, а с утра сможешь пофоткать свои любимые горы и прочую местную глушь.

– Ну никакого почтения к своей родине!

– Я альфа, у меня почтение в заводских настройках отсутствует.

И здравый смысл, видимо, тоже. Иначе почему я снова решила растравить эту рану? Пять лет прошло, а до сих пор невыносимо вспоминать тот вечер, когда всё покатилось к демонам в ад.

Уна гро Гален всегда меня терпеть не могла – наверное, потому что Хота был готов залезть на любую девицу, кроме неё. (Могу его понять: она та ещё сука, даром что медведица, и за прошедшие пять лет наверняка не сильно изменилась.) Именно она и сослужила мне услугу – медвежью, ха, – с преисполненным сочувствия лицом поведав и обо всех шашнях моего так называемого наречённого, и о том, где и с кем он развлекается, запропав на четыре дня.

И она не соврала.

Как ни удивительно, тот вечер я почти не помню. Даже вымаралось из памяти имя той девки, светловолосой нахальной волчицы с такими буферами, о каких мне и по сей день можно лишь мечтать. Впрочем, Хоте тоже стало не до неё, когда я сломала ему нос и выбила пару зубов. Но он будто и не заметил. Всё тащился за мной по морозу, полуголый и весь в собственной крови, хватал за руки, нёс какую-то чушь – мол, страсть как любит и всё объяснит…

Мне не нужны были объяснения. Только лишь оказаться от него как можно дальше, чтобы не сотворить что-нибудь ужасное. Чтобы не было так больно и мерзко, точно внутри кто-то расплескал едкую кислоту, а по голове со всей дури въехали кувалдой. Счастье, что Хота решил не испытывать судьбу и дал мне уехать.

Три дня я просто валялась в постели, отказываясь от еды и глядя в потолок. Периодически слушала равнодушно, как мой папа нефигурально спускает Хоту с лестницы, а мама мнётся за дверью и спрашивает, не хочу ли я поговорить.

Я не хотела.

А на четвёртый день, вдруг подорвавшись посреди ночи, как попало побросала вещи в дорожный рюкзак, села за руль и уехала.

С Хотой вскоре было покончено раз и навсегда. Как и с той наивной идиоткой, для которой он мог заменять целый мир. О нет, с меня было достаточно…

…а сейчас вот мой кар тоже решил, что с него достаточно, и заглох прямо посреди дороги.

– Да серьёзно, что ли? – рявкнула я, со злостью хлопнув ладонью по приборной панели. – О Хаос, за что?! Когда только эти грёбаные южане сделают хоть одну нормальную гибридную колымагу?

– Полегче, Реджина, – Олли со вздохом глянул на почти дочитанную книжку и отбросил ту на заднее сиденье. – Сдаётся мне, не в колымаге здесь дело.

И – ну кто бы сомневался! – он прав. Даже под капот не пришлось заглядывать: причину наших бед я буквально ощутила кожей.

– Откуда вообще близ Хварна взялся разлом? – нахмурился Олли, как обычно всё поняв по одному лишь выражению моего лица. – Что? Чего ты веселишься?

Ни разу не веселюсь. Просто нервы.

– У моей мамы, помнится, был похожий вопрос, – пояснила я, кое-как уняв смех.

– И?

– И где-то через годик появилась я. Помяни моё слово, с минуты на минуту случится какая-нибудь хрень.

– Не слишком самокритично?

– Не ты ли когда-то давно шутил, что уроды должны держаться вместе?

Перекинувшись с Олли ещё парочкой беззлобных шпилек, споро выбралась из кара и прошла чуть дальше по дороге, силясь нащупать незримые струны волшебства. Чем дальше мы заезжаем в родной Греймор, тем гуще и слаще кажется воздух, пропитанный магией Хаоса…

А я, Реджина Маграт, не только тигрица-альфа, но и заклинательница завесы. С Хаосом мы вроде как на короткой ноге. Подчинить эту хтонь не способен ни один маг, но я вполне могу уговорить её вести себя прилично.

На словах, правда, оно куда проще, чем на деле.

– Примерно двадцать километров на северо-восток, – сухо поведала я, вернувшись к Олли. – Уровень 4А, не ниже. Возможно, я смогу запустить двигатель и даже протащить нас до разлома, но на это уйдёт весь мой резерв, и закрывать разлом будет нечем.

– Я могу перегнать тебе свой.

– Хм, ну да, тогда возможны варианты…

Додумывать их, к счастью или к сожалению, не пришлось: к чуть слышному звону нитей волшебства примешался куда менее эфемерный рёв мощного мотора. Вдалеке показался тяжеловоз, и я со стоном спрятала лицо в ладонях.

Хаос, да ты издеваешься! Дальше что, из тяжеловоза выкатится сварливый старый гном и потащит нас в кабак по любимую мамину настоечку с медком и ягодками?

«Вот так я и очутилась замужем! – каждый раз, едва завидев злосчастное пойло, принималась возмущаться мама. – Никогда, слышишь – никогда не пей эту дрянь! Особенно если поблизости ошиваются грёбаные медведи!»

Замуж мне, после всего дерьма с любимым кузеном, захочется разве что в следующей жизни – так что предупреждению стоит внять. Ну да я никогда и не была любительницей крепкого алкоголя.

Почти никогда…

Гном оказался довольно приветливый и вовсе даже не старый – лет пятидесяти на вид, с куцей бородёнкой и хитрющим взглядом.

– Ну чес-слово, я мог бы тут новый бизнес замастрячить! – весело возопил он, на удивление ловко выскочив из своей зверюги. – Что ни день, то выручай с разлома столичных детишек! Когда ж эти криворукие южане научатся уму-разуму да приличную машинку смастерят?

– И оставят вас без прибыли, почтенный мастер? Как можно! – усмехнулась я, снова выбираясь из салона. – К вашему сведению, я северянка и за всю жизнь ни разу не попадала в аномальную зону. Тем более не ожидала, что такое может случиться у самого краешка приграничья!

Вернее, обычно я этих самых зон просто не замечаю: рядом со мной техника обычно продолжает работать, невзирая на магические помехи. Если аномалия слабая – достаточно лишь моего присутствия, чтобы выровнять фон.

– То верно, милая, места у нас тихие, – согласился гном, оглядев меня с неприкрытым восхищением. Уж не знаю, компенсация это или стремление оставить после себя потомство повыше, но гномы жутко падкие на высоких девиц. А во мне роста метр восемьдесят, никак не меньше. – Во дурак я слепошарый, не углядел сразу-то нашу северную стать!..

Ну ещё бы он углядел. Моя мама с дальнего юга, и от джам’ри во мне ровно столько же, сколько от грейморцев. Волосы чёрные, кожа пусть и бледная, но оттенка кофе с молоком, а глаза вообще жёлтые, тигриные. Северная стать, ну надо же! Видит Прядильщик, эти полурослые точно как мой папа: тот тоже любит задним числом вещать, что он всё сразу знал, понимал и видел.

– Бросала б ты своего столичного задохлика, а, чернявенькая? – вовсю распинался гном. – Ты девка видная, а у меня два сынка холостых. Да не абы какие нищеброды, любому папе такой зять нужен!

– Между прочим, я всё слышал, – ко мне присоединился Олли, старательно сдерживающий смех. – Чем это я нехорош для моей Джинни?

Гном всплеснул руками да состроил такую страшную физиономию, точно «задохлик» взял у него в долг и отказался возвращать.

– Кувалду тебе в зад, дурень! Такую бабу на южном хламье катать… это же ж совсем мозгов не иметь надо! Кабы не я, куковали б тут незнамо сколько! Ух, будь я её папашей – хером бы тебе по лбу, а не дочка-красавица!

Мой друг эту гневную отповедь не стерпел и некультурно заржал, а я сама только фыркнула, с детства привычная к своеобразным манерам ушлого полународца.

– Тьфу, краля столичная! Вот и сдался такой нашей северной девице?.. – глянув на Олли как на безнадёжного кретина, гном снова обратил ко мне вдохновенный взор. – Ты чья у нас будешь-то, чернявенькая? Звать тебя как?

– Регинхильд гро Маграт, – ответствовала я, кротко потупившись. – Слыхали про таких, почтенный мастер?

Меня одарили оценивающим взглядом. Уж думала, документы потребует, но обошлось: тёмные глаза гнома вдруг расширились, и он широко улыбнулся, будто увидел старого друга.

– Да ты ж Шандарова дочка! Как же, как же не знать! Ну давай, девонька, садись в машинку мою, а то что за позор – посередь глуши да возле такого хлама! И дружка своего, так и быть, сажай, а то арн Шандар шибко обидится, если тут его оставим. А машинку я сейчас на буксир определю. Не абы что, но на металлолом хоть продать, всё польза.

Хотелось очень сильно обидеться на «хлам» и «металлолом». Кар свой я выбирала долго и тщательно (да, каюсь, прежде всего запала на ярко-зелёный цвет, редкий и очень красивый), ухаживаю и слежу за ним. Да и как иначе? Друадах в нашем доме частый гость, и Хота… сколько ни тряси башкой, пытаясь прогнать мысли о нём, но забыть о его любви к машинам ой как сложно. Именно благодаря ему я не хуже любого механика знаю, что и почему может стучать в двигателе, куда заливать масло или как сменить колесо.

Ну да и ладно, чего обижаться – мне ли не знать, что гномы человеческую технику не выносят на дух? Да и Хота, если б завидел мою «Эскаду», непременно разразился бы нотацией в лучших традициях нашего папы.

Не завидит. А даже если родители – да хоть сам Хаос, чтоб его к порядку! – решат, что нам с Хотой жизненно необходима трогательная встреча у камина, его мнение я всё равно вертела на известном органе.

– Разлом бы закрыть, – вздохнул Олли, покосившись на меня. – А то как бы чего не вышло…

– Дык это ж магов надо! – недовольно фыркнул гном, пригладив бороду. – Их у нас только по особым праздничкам выдают, поди дождись!

– Дождались уже, мастер, – машинально полезла в задний карман шортов и достала удостоверение. За два года официальной магической практики уже приучилась всюду таскать его с собой. – Я заклинатель завесы. Если вы согласитесь проехать чуть дальше по восточному тракту, мы с Оливером устраним проблему.

Вопреки моим опасениям, гном не заартачился. Напротив, согласился тут же, охотно загрузил нас в салон и повёз куда велено. Ну да оно и ясно: когда ещё сможешь прихвастнуть за кружкой медовухи, что тусовался с магами и видел их работу? Нас в Антеарре не так уж много, каждый наперечёт; а уж заклинатели завесы – на Севере нас зовут ткачами Изнанки – и вовсе рождаются едва ли не раз в сто лет.

Ну да, ну да, зря меня мама с папой ещё до рождения прозвали своей уникальной снежинкой. Как корабль назвали, так он и поплыл.

Разлом оказался уровня не 4А а вовсе даже 5С, многомерный, трёхплоскостной, с искривлением второй степени. Для всех прочих людей и нелюдей – лёгкая рябь в воздухе; для меня – огромная прореха в пространстве, похожая на хищный оскал мифического чудовища. И в глотке этого чудища мерцает… ничто. Вся материя на месте разлома бесследно испаряется. Я однажды видела двухсотлетний дуб, у которого в корнях открылось зияние: половины ствола будто не было, а крона висит целёхонькая. Как ожившие картины сюрреалистов. То ещё зрелище для некрепкого ума.