О, это был очень полезный ящик! В нем содержалось несколько полных продовольственных пайков, включая, между прочим, бутыли с пресной водой. В одну из бутылей Пес вцепился с естественной жадностью жертвы кораблекрушения. Таких двухлитровых емкостей было еще пять. Это значило, смерть от жажды откладывается как минимум на неделю. Еды тоже хватало, но она, как ни странно, влекла инженера значительно меньше – аппетита, считай, не было.

«Если ящик и впрямь доставили на плот капюшоны – а кто же еще, – значит, они осведомлены о том, что я человек и нуждаюсь в человеческой пище. Они знают, где ее взять, а стало быть, способны контактировать с людьми… Контактировать? М-да… Впрочем, целенаправленное воровство тоже можно считать формой контакта, не так ли? А это дает достаточные основания приписать капюшонам интеллект, сравнимый хотя бы с дельфиньим.»

Утолив жажду и вяло сжевав упаковку пшеничных хлебцов, Пес взялся исследовать содержимое своих карманов.

Электронная записная книжка-секретарь скончалась, не приходя в сознание. Но Пес и не думал печалиться – пропади они пропадом эти импровизированные инженерные расчеты, мудрые мысли из серии «в понедельник забрать из химчистки брюки» и служебные телефоны прошлогодних любовниц…

Пачка бумажных носовых платков (на Церере Песа донимал не выводимый никакими лекарствами насморк) фатально размокла, превратилась в белое комковатое месиво и была без сожаления выброшена за борт…

Расческа. Что ей сделается, этой расческе? Пес провел гребешком по своей незавидной шевелюре, улыбнулся. «Если среди капюшонов есть дамы, они должны оценить мои старания оставаться денди!»

Коробка патронов к «Кольту» – ее он прихватил в капитанской каюте «Фрэнсиса Бекона»… Коробка сразу навела его на воспоминания об их с Эстерсоном авантюре.

Да-да, именно об «их с Эстерсоном», а не об «авантюре Эстерсона», как наверняка предпочитал думать последний. Ведь это он, Пес, плавно подвел Роланда к идее бегства. Это он, Пес, многие недели играл на нервах Эстерсона, как на мандолине, чего уж таить, обманывал его, сгущал краски, передергивал… Убеждал, что с Цереры ему, Эстерсону, не выбраться вовек, красиво рассуждал о свободе и рабстве, приводил в пример свои наскоро изобретенные злоключения, представляя себя этаким пожизненным узником концерна «Дитерхази и Родригес». Конечно, концерн этот был тем еще местечком, и ничего особенно хорошего Пес сказать о нем не мог, но чтобы так… чтобы прямо «рабство»… чтобы прямо «кабала» и «никаких шансов»…

Пес знал, что у Эстерсона были все шансы выбраться с Цереры через годик, а если он будет упорствовать и скандалить, то и через полгода. Вот «Дюрандаль» принимает придирчивая комиссия заказчиков от русских Военно-Космических Сил… Вот Эстерсон что-то там такое дорабатывает… Потом истребитель запускают в серию.

Эстерсону, конечно, подсовывают новый контракт, жирнее прежнего, сулят еще какие-нибудь небывалые льготы и возможности… Но тут Эстерсон берет – и отказывается. И еще раз отказывается. Проявляет ту самую твердость, которая у него, конечно, в характере есть. И идет гулять на все четыре стороны! Хоть в родную Швецию, хоть в дальние дали, да хоть к чоругам, никто ему и слова не скажет!

Но Эстерсон, деморализованный неудачами с «Дюрандалем», сомневался в самом важном – в том, что всё будет хорошо. А Пес ему сомневаться помогал.

Эстерсон был превосходным инженером. Да что там «инженером»! Он был великолепным генеральным конструктором! Но в людях разбирался скверно, бессознательно полагая их чем-то вроде некондиционных роботов. Песу не составляло труда выведывать у Эстерсона его планы, быть в курсе всех его тайных чаяний. Даже следить за ним было элементарно – ведь погруженный в свои думы Роланд никогда не оглядывался… Когда Эстерсон, подобно послушной марионетке, продумал и спланировал операцию «бегство с Цереры», Песу оставалось лишь прикинуться простачком и присоединиться к нему.

Когда они брали на абордаж «Фрэнсис Бекон», Пес ликовал. Всё шло лучше некуда! Еще чуток, и Эстерсон – светлая голова и, без сомнения, один из лучших авиакосмических спецов Объединенных Наций, – окажется в его чистых, холодных руках… Жаль только Эстерсон не справился с «Дюрандалем» в самом конце их отчаянного полета…

Путешествуя по лабиринтам воспоминаний, Пес тем временем неспешно, с расстановкой перебрал «Кольт». Почистил нарезы при помощи маленького подствольного шомпола, отщелкнул вбок барабан, вытряхнул гильзы из гнезд (ох уж эта добрая старая оружейная школа!) и зарядил каждое лоснящимся маслянистой смазкой патроном из коробки.

Отчего-то вспомнилось, что лихие ребята в русских боевиках про старину называют патроны «маслятами». Теперь Пес наконец понял истоки этого жаргонизма.

Барабан «Кольта» шестисотой модели был восьмизарядным. Коробка – полупустой. Соответственно, в запасе у него осталось четыре «маслёнка».

Затем для защиты от палящего солнца Пес соорудил себе панаму из рубашки (она лопнула на спине, ее было не жаль) и вдруг осознал, что насущные хлопоты… окончились.

Инженер уселся на передний край плота, свесил ноги вниз и принялся всматриваться в зыбкую кардиограмму берега, в надежде разглядеть там… Ну хоть что-то занимательное: один-два действующих вулкана, желательно в стадии извержения, черную воронку смерча (его, конечно, пронесет мимо!), взлет могучего инопланетного звездолета или хотя бы падение загульного метеорита, сопровождаемое взрывом в мегатонну силумитового эквивалента и вывалом девственных джунглей Фелиции на половине материка…

Ни-че-го.

Пес принялся насвистывать «Plynie Wisla, plynie».

Плоты, влекомые капюшонами, с безмятежной гладкостью скользили вперед. Чавкала внизу водица. Ветер трепал края самодельной инженерской панамы…

Эта идиллия сгинула за считанные секунды, когда ближайший плот-грассберг вдруг встал вертикально.

Будто бы гигантская рыба заглотила наживку и теперь что было дури дергала поплавок – плот несколько раз исчезал под водой, но затем всё же появлялся вновь.

Встревоженный Пес вскочил на ноги.

Сквозь толщу воды угадывалось движение нескольких огромных существ.

В двух из них худо-бедно распознавались сложившиеся пополам капюшоны. А вот другие…

Эти другие всплывали из неведомых пучин, которых не достигают даже самые отважные солнечные лучи.

Рассмотреть их толком Пес пока не мог, но резкие, порывистые броски серых теней, контрастирующие с элегантной плавностью движений капюшонов, ничего хорошего не обещали.

Исчадия бездны атаковали внезапно.

Инженер увидел, как один из капюшонов был распорот почти пополам одновременным молниеносным взмахом двух суставчатых лап. Капюшон попытался обвить врага своими недюжинными щупальцами. На мгновение Песу даже показалось, что смертельно раненому капюшону всё-таки удастся послать врагу поцелуй из могилы… Но тщетно. К бурым членистым конечностям присоединились еще две, и вот уже зеленые, на спутанную кудель похожие внутренности капюшона уносит течением в сторону далекого берега…

Одновременно с этим под водой исчезли сразу три плота.

Их явно влекла вниз чья-то злая воля.

Капюшоны, ответственные за похищенные плоты, лихорадочно метались у поверхности, словно наседки, потерявшие своих цыплят. Аналогия с наседками навела Песа на объяснение происходящего. Точнее, он вдруг осознал это объяснение, оно как бы вошло в его сознание уже готовым.

«Это только мой плот внутри пустой. А другие плоты – они полные… Но чем они могут полниться? Не рыбой же? Стали бы разумные капюшоны волочь в такую даль, не зная отдыха, какую-то рыбу, которую они, вдобавок, и не едят… Что же там такое в этих плотах?! Что интересует хищников из глубин? Скорее всего – детеныши. Ничего другого там и быть-то не может… Человеческие мамы катают по паркам оборчатые коляски. Капюшоны волокут за собой плоты из водорослей…»

Вдруг он увидел маленькое по капюшоньим масштабам существо размером с сенбернара. Оно выглядело как… как увеличенный мяч для регби, покрытый множеством вертких нежных отростков, каждый длиной с человеческую руку. Отростки эти энергично, но крайне беспорядочно баламутили воду. Чувствовалось, что самостоятельно малыш не проплывет и километра. До стремительной, концентрированной мощи взрослого капюшона ему было далеко.

Рядом с первым капюшончиком появился второй, еще более плюгавый. Оба счастливца, как видно, спаслись с похищенного монстрами плота. Влекомые инстинктом, они гребли к ближайшему грассбергу – на нем как раз сидел Пес. Детеныши привычно юркнули под водорослевый матрас и больше Пес их не видел…

Вода вскипала то там, то здесь. На поверхность выбросило несколько оторванных, омертвелых щупалец. Но и враг нес потери – трое дюжих капюшонов на глазах у Песа вцепились в хищника с двух сторон и, приподняв его над волной, ловко оторвали ему все четыре монструозных клешни, схожих с паучьими лапами.

Трудно было судить о балансе сил в этой схватке. Но даже Песу было очевидно, что капюшоны не обладают особыми преимуществами перед нападающими. А хищники, в свою очередь, не ставят перед собой целью одолеть всех капюшонов до единого и раздербанить все плоты. Им бы раздобыть себе мясца и поскорее убраться восвояси…

Также, насколько понял Пес, капюшоны по каким-то причинам не были готовы преследовать агрессоров на глубине. Они предпочитали разбираться с ними в сносно освещаемом солнцем приповерхностном слое вод.

«Надеются дезориентировать придонных хищников, привыкших к более высокому давлению и глухой сумеречной мгле, которая царит на шельфе?» – гадал Пес.

«Я не я буду, если это не дварвы – самые опасные морские твари Фелиции!» – заключил он.

В тот же миг пана Станислава обдало фонтаном соленых брызг – он бурно взметнулся позади плота.

Пес резко обернулся, машинально вскидывая «Кольт».

Его взору предстала фантастическая картина: невдалеке матерый, особенно крупный капюшон сцепился в смертельной схватке с хищником – сравнительно небольшим, возможно, молодым.

Они нарезали круги и яростно, с буханьем и шумливым плеском, кувыркались, но, судя по всему, ни один не мог одержать верх – капюшон намертво зафиксировал клешни дварва и, хотя тот пробовал одолеть капюшона, впиваясь в него мягкими приротовыми педипальпами, покрытыми розовыми треугольными присосками, их силы было явно недостаточно, чтобы смертельно изувечить врага.

Бог весть, сколько бы это продолжалось (другие капюшоны отчего-то в противоборство встревать не торопились), но тут загрохотал «Кольт».

Стрелял Пес хорошо, никогда не жаловался. Все пули кучно легли в бугристую массу над мягкими педипальпами, которую инженер верно интерпретировал как голову дварва.

Его стрельба возымела неожиданно быстрый эффект.

Пес не взялся бы утверждать, что он убил хищника. Но именно его вмешательство положило конец затянувшемуся единоборству. Капюшон отшвырнул дварва, тот нелепо ударился о воду, сразу же потеряв одну клешню. Затем хищник кое-как собрался и, суетливо работая уплощенными хвостовыми щупальцами, пустился в бегство, на глубину.

Трое доселе безучастно наблюдавших за поединком капюшонов тотчас бросились за ним.

«Вряд ли беглец уйдет живым…» – подумал Пес, заряжая «Кольт» последними четырьмя патронами.

С рациональной точки зрения, и в этом Пес отдавал себе отчет, его вмешательство смысла не имело.

Одним хищником меньше, одним больше… Патронов у него теперь почти совсем не осталось… А ведь их стоило бы придержать на случай угрозы непосредственно его, Песа, драгоценной шкуре! Но с точки зрения… ну что ли боевого товарищества (Пес улыбнулся этой внезапно посетившей его сознание словесной формуле) он всё сделал правильно. Вступился за своего. Помог ему победить… Не этому ли учит зороастризм, Первая Вера, ради которой его родители, восторженные неофиты Юстина и Томаш Чопики, покинули всё то милое и привычное, что звали они домом и Родиной?

«Смешно до ужаса… Раньше я считал „своими“ коллег по секретной лаборатории АСАФ на Церере. Теперь „своими“ для меня стали эти взбалмошные морские гады… Судьба человека, пся крев!»

Спустя десять минут после нападения морское путешествие капюшонов продолжилось как ни в чем ни бывало.

Пес, тоже понемногу успокоившийся, встал на краю плота, чтобы справить малую нужду.

Тоненькая золотистая струйка, чертя баллистическую параболу, безмятежно соединялась с дрожащим аквамарином морской ряби.

Вдруг журчание как бы удвоилось, упятерилось, удесятерилось.

Пес поднял глаза.

Ближайший к нему капюшон – возможно, тот самый, которого он спас, а может и не тот, – приподнявшись над поверхностью, исторгал, при помощи одной из многочисленных складок своего тела, длинную тонкую струйку, узнаваемую копию струйки инженерской.

То же делали и другие капюшоны.

«Солидарность?!»

Пес в голос загоготал.

Настало утро – второе утро пана Станислава на Фелиции.

Первым делом он бросил взгляд на запад – не подошла ли флотилия капюшонов вплотную к берегу? (Пес по-прежнему не оставлял надежд сбежать от своих спасителей – теперь он предпочитал называть их так – при первой же возможности.)

Ничего подобного. Берег виднелся едва различимой серо-желтой фата-морганой, до него было километров восемь.

«Ну что же, – подумал Пес. – Позабочусь-ка о дне сегодняшнем, а завтрашний – пусть огнем горит!»

Он открыл ящик с продуктами и обстоятельно наметил меню грядущего завтрака. Минеральная вода «Белозеро». Саморазогревающийся печеный картофель с салом по-деревенски. Салат из маринованной репы с изюмом. Рулеты «Вальдшнеп», как уверяла этикетка, из мяса болотной дичи.

Пес никогда не жаловал русскую еду. И ставил вездесущие русские рестораны где-то наравне с китайскими – набившая оскомину экзотика, да еще и для пищеварения нелегкая. Но аппетит у него разыгрался зверский. Стоило ли перебирать харчами?

В общем, он съел всё. И не отказался бы от добавки… если бы не вполне естественные соображения экономии. Сколько им еще плыть? Неделю? Две?

Пес сыто поглаживал покрытый густой порослью живот, по-курортному развалившись в геометрическом центре плавучего острова, когда его слух уловил зарождение какого-то неясного, тревожащего звука.

Повертев головой, Пес определил, что звук доносится с северо-запада.

Там, в накаленном солнцем полуденном мареве, что вуалью висело над далеким берегом, чернела теперь маленькая оспина.

«Вертолет!» – обрадовался Пес.

Но сразу же одернул себя.

Чему было радоваться, если любой бороздящий воздушные просторы Фелиции летательный аппарат был потенциально опасен? В лучшем случае он мог бы принадлежать ученым, в среднем – дипломатам Объединенных Наций. Ну а в худшем – корпоративной охране концерна «Дитерхази и Родригес», брошенной на поиски «Дюрандаля» и двух ценных беглецов.

Но даже ученым и дипломатам попадаться на глаза было крайне нежелательно. Стоит ему, Песу, позволить спасти себя от капюшонов, и всё, пиши пропало, он станет частью их сложного учено-дипломатического сюжета. Его куда-то повезут, начнут расспрашивать, лечить, устраивать, конечно, придется им что-то объяснять, а значит юлить и врать. Он справится, ведь он опытный, тренированный старый лис. Неисправимо лишь одно: так или иначе, это будет их сюжет, сюжет ученых или дипломатов. А у него, пана Станислава, был свой.

Вертолет шел прямо на них. Пес забеспокоился.

Хорошо бы спрятаться. Но куда?

Единственным решением было схорониться под островом-гнездом и переждать.

Пес поморщился – как же не хотелось ему, обгорелому, измученному, лезть в прохладную воду! Опять вся одежда будет мокрой, суши ее потом! А если воспаление легких?

Но вертолет приближался.

Пес решился на компромисс. Он споро скинул брюки, стянул свитер и ботинки. Уложил всё это в ящик с едой и замаскировал его под особенно густой кочкой. И в одних трусах – на случай, если его всё-таки обнаружат (вот она – старомодная польская стыдливость!) – спустился в воду, держась за край плота.

Остров-гнездо оказался многослойным.

Восседая на нем сверху, заметить это было нельзя. Но от уровня воды при дневном свете открывался вид на несколько полостей-пещерок, укрытых под свесами из хвощевидных гирлянд.

В одну из таких пещерок он и забрался, не без труда подтянувшись на руках. Едва успели его пятки скрыться, как вертолет с грохотом промчался прямо над гнездом.

Пересилив детское желание съежиться и зажмуриться, Пес осторожно выглянул в просвет между плетением стеблей.

Это был новехонький вертолет H-112 южноамериканского производства. Его винты, выполненные по соосной схеме, казалось, работают нехотя, с ленцой. На самом же деле они гнали воздух с такой силой, что плот ощутимо раскачало на поднятой ими волне.

Пес хорошо знал эту машину. Одно из конструкторских бюро, принадлежащих «Дитерхази и Родригес», проектировало для него электронную начинку. На основании договоренности между родным концерном Песа и фирмой-производителем вертолета, «Дитерхази и Родригес» покупал его почти по себестоимости…

Вертолет, что было свойственно его винтокрылому племени, развернул фюзеляж на девяносто градусов и продолжил лететь левым бортом вперед. В его правом борту, повернутом теперь к Песу, чернел проем раскрытой грузовой двери – там вертел головой летный наблюдатель. Поблескивали рачьими глазами нашлемные очки всережимного видения.

HERMANDAD – кричала огромная белая надпись на хвостовой балке вертолета.

«Эрмандадой» называлась корпоративная охрана нескольких крупнейших южноамериканских концернов.

Пес когда-то слышал, что слово это древнее. В испанских городах времен Реконкисты так звали стражу, отличавшуюся бескомпромиссностью и особенной жестокостью…

Теперь уже сомнений не было – это посланцы «Дитерхази и Родригес». Оперативность их появления на Фелиции можно было понять – за один день лишиться двух ведущих инженеров! Пес знал себе цену. И она была достаточно высока. Но цену гению Эстерсона он знал и подавно… Нет, так просто концерн «Дитерхази и Родригес» с создателем «Дюрандаля» не расстанется…

«Ну давай, метла поганая. Покрутилась – и лети отсюда. Ничего интересного тут нет. Только дикие твари-капюшоны. Мигрируют со своими гнездами, набитыми безмозглыми личинками. Что с капюшонов взять? Они „Дюрандалей“ не строят…» – бормотал Пес.

Но вертолет заклинаний шаманствующего инженера не слушался.

Он продолжал кружить над флотилией, опустив остекленный нос. Словно бы принюхивался.

Вдруг вертолет снизился так решительно, будто собрался сесть на одно из плавучих гнезд. В какой-то момент Песу показалось, и впрямь собирается.

«Но это же идиотизм!» – недоумевал инженер.

Вскоре экипаж вертолета продемонстрировал-таки настоящий идиотизм.

Нет, они не сели на плот. Но…