Подполковник Марченко проводил взглядом взлетевший «Ил» не прощаясь с дежурным, сел в машину и уехал. Через полчаса он связался по телефону с Киевом и доложил об отправке группы.

Еще через пятнадцать минут один из руководителей военной контрразведки Украины связался по спецсвязи с Москвой.

– Виктор Николаевич? Наша группа около часа назад стартовала. Встречайте.

– Спасибо, их уже ждут. Мне нужно, чтобы на месте они были к полудню девятого февраля.

– Это уже зависит от ваших людей и от обстоятельств.

– Буду держать вас в курсе. До связи.

9 февраля 1995 года, четверг. 11-30 по Киеву, Центр общественных связей УВД.

Пессимист – единственный человек, который радуется, если его предположения не сбываются. В общении с ЦОСом – я пессимист и скептик. Но в данном случае подробности мне сообщили. Это плюс. Однако сообщили в виде протокольного образца. Почти совершенно понятно: что, где, когда, но с души воротит мгновенно. Сколько бы сатирики ни издевались, язык милицейских протоколов состоит из ста пятидесяти слов, и ничего тут не поделаешь. Инцидент со стрельбой в поезде выглядел так:

«8 февраля, около 13-30, в поезде «Москва—Симферополь» в результате возникшей ссоры гражданин России выстрелами из пистолета ТТ убил двух жителей Москвы, 1966 и 1961 года рождения, и попытался скрыться, сорвав стоп-кран. В результате оперативных мероприятий за это преступление был задержан житель Курска, 1963 года рождения, у которого был изъят пистолет ТТ. Ведется следствие».

Песня! Сказка! Просто хочется декламировать, как белые стихи! Однако, и на том спасибо. Совершенно спокойно могли бы ограничиться последней фразой: «Ведется следствие», что в переводе на общедоступный язык означает: «Никому ничего не сообщим, пока не передадим в суд». А в суде, кстати, информацию можно будет официально запросить только после вынесения приговора. Года через полтора после содеянного. За это время меня совершенно свободно выпрут из газеты, не глядя на заслуги. Так что я совершенно искренне сказал «спасибо» капитану Феоктистову, рассыпался в благодарностях перед полковником Кравчуковым и убыл в поисках телефонного аппарата. В принципе, только в принципе, я могу позвонить с одного из ЦОСовских телефонов.

Выглядело бы это приблизительно так. Я сажусь за стол напротив начальника Центра общественных связей, набираю телефон Гены Котляра из линейного отдела милиции и спокойно начинаю вытягивать из него сведения, украшенные грифом «Для служебного пользования». После такой выходки не то что ЦОС, душевный друг Гена перестал бы со мной общаться. Даже если бы остался на своей должности.

Именно по этой причине я и вышел из областного управления милиции и, по щиколотку утопая в мокром снегу, отправился к кафе. Во-первых, там можно попить кофе, а во-вторых, там масса телефонов-автоматов.

В этот день мне здорово везло. Кофе был в наличии, телефоны работали, а капитан Котляр находился на своем рабочем месте.

– Здравствуйте, товарищ капитан, – вежливо сказал я.

– Слушает капитан Котляр, – официально отозвался Гена.

– Тебя беспокоит Заренко Александр Карлович.

– Слушаю вас, – не менее официально сказал Котляр, и я понял, что его сосед по комнате, кадровик ЛОМа, находится на месте.

– Слушай, Гена, а ты не хочешь срочно прибыть в кафе «Айсберг» на встречу, скажем, с группой представителей средств массовой информации?

На том конце провода Гена задумался, а потом сообщил, что сможет быть на назначенном месте через полчаса. А я пошел обратно в кафе, чтобы скрасить свое одиночество еще одной чашечкой кофе. Но в зале оказалось, что свое одиночество я могу скрасить не только кофе, но и обществом Сергея Мосина из братски конкурирующего «Полдня».

– В ЦОСе был? – осведомился Мосин и возбудил во мне нехорошие подозрения.

– В ЦОСе, – сказал я. – А ты?

– А я туда только иду. Нужно проверить кое-что.

– А я иду оттуда, чтобы кое-что выяснить, – съязвил я. Мы помолчали. Время шло, и мне совсем не хотелось допрашивать Котляра в присутствии Мосина. А мощный талант садиться «на хвост» – единственное достоинство Мосина, которое внушает мне уважение. Об интимном вытягивании информации из сотрудника и речи быть не могло в присутствии долговязого конкурента. И вообще, пусть сам ищет информацию, например, в Центре общественных связей.

Но настроение у Мосина было превосходным, он явно что-то знал о поезде и успевал эту информацию сунуть в ближайший номер. «Полдень» верстался на день позже нашего еженедельника.

– Ты уже разнюхал про стрельбу в паровозе? – неожиданно спросил Мосин.

– Ну…

– Я разговаривал с ментом на вокзале. Как в детективном фильме. Прикинь, два ханурика едут в «люксе», открывается дверь и с пушкой заруливает хмырь. Изрешетил обоих и свалил с поезда. Они с ним чего-то там в ресторане не поделили. А когда его взяли, оказалось, что он ехал в Крым кого-то мочить.

– Это тебе все постовой рассказал? – Мосин меня достал, но делать уже было нечего, все карты у него в руках и, кроме того, он успевал все опубликовать вовремя.

– А у него кум на дежурстве был в тот день. Так что стрельба была между Городом и Узловой. А насчет Крыма – так у хмыря во время обыска, кроме патронов и пистолета, нашли еще фотографию с Ялтинским адресом. А ты успел в номер сдать эту информацию? – заботливо спросил Сережа Мосин. – Скотина такая!

– Ну, я пошел за официальной информацией, – сообщил Мосин и убыл, разминувшись в дверях с Котляром.

Но добил меня в тот день все-таки душевный человек Гена Котляр, капитан милиции и выпускник журфака Киевского университета. У него было слишком мало времени для разговоров, и он по доброте душевной презентовал мне второй экземпляр своей заметки в областную молодежку. Об убийстве в скором поезде и задержании опасного преступника.

Таким образом, я и мой любимый еженедельник оказывались минимум третьими, кто будет писать о двойном убийстве. Причем через неделю после события. И я отправился в редакцию как можно медленнее. Мне нужно было придумать, как все подать Главному. Совершенно не хотелось очередного наезда на меня лично, на мой отдел, дышавший на ладан. И в конце концов, кто в этом городе самый крутой журналист?

Начнем по порядку. Имя убийцы, как сообщил Котляр, служебная тайна. Фамилия, адрес, а также род занятий ялтинского жителя – тоже мне неизвестны. Все, что мне по дружбе выложил Генка, и что не упоминалось в сводке, сводилось к следующему. Ехал себе поезд № 133, ехал и приехал на станцию Город-Пассажирский. В 12-15 он отправился на Юг, а два пассажира вагона № 14 и один пассажир вагона № 12 отправились навстречу друг другу и встретились в вагоне-ресторане между вагонами № 12 и 13. Встреча состоялась в теплой дружеской обстановке, поскольку пассажир двенадцатого вагона, подсевший в Курске, был уже изрядно навеселе и в вагоне-ресторане успел до Города побывать дважды. Что конкретно произошло в ресторане, осталось для меня загадкой. То ли пара из «люкса» послала курянина, то ли житель Курска оторвался на «люксовцах», но разошлись они не на шутку, звучали повышенные тона и обещания еще встретиться.

Ровно в 13-30, через полчаса после разборки, курянин собрал сумку и, одевшись, прибыл в четвертое купе вагона номер 14. Без стука открыл дверь и с истошным криком: «Я вас, суки, предупреждал!» – разрядил всю обойму в пассажиров «люкса». После чего сорвал стоп-кран – благо, он расположен между вторым и третьим купе – и выскочил во чисто поле.

Через час он на стоянке нанял машину до Запорожья и отправился дальше в южном направлении. В дороге развлекал себя и водителя стрельбой из пистолета по птицам. Взяли его на блок-посту на Симферопольской трассе спящим. Проснулся он от ласкового приветствия омоновца с автоматом. И вот тут началась истерика. Он требовал, чтобы сожгли фотографию ялтинца, предлагал деньги и угрожал. А в вещах у него обнаружили почти тысячу баксов. Так что картина ясная, загулявший киллер сорвал выполнение заказа мафии. Писать о таких делах – одно удовольствие, особенно если, как Генка, имеешь всю информацию прямо от непосредственных свидетелей. Так что в дураках остался не только я, но и хитроумный Мосин.

Редакция, как и разговор с Главным, приближалась, и мозг мой, как мозг старого кавеэнщика, работал все интенсивнее и интенсивнее. И возле бывшего Дворца пионеров, а ныне Дворца детского и юношеского творчества, меня озарило. Об убийстве напишут все, об убийце напишут многие, но, скорее всего, об убитых, так некстати подвернувшихся под пули, не напишет никто, кроме меня. Небольшое исследование на тему «от судьбы не уйдешь» позволит мне не повторять избитого и выгодно выделиться из общего потока.

Тут же, очень кстати, оказался и телефон-автомат.

– Здравствуй, Гена, – второй раз за день ласково поздоровался я.

– Привет, – сказал Гена, видимо, его сосед по комнате, кадровик, вышел по своим кадровым делам, и Котляр мог объясниться спокойно.

– Гена, я с удовольствием и с завистью прочитал твою статью, признаю фитиль и готов сказать это при всех. Все-таки, профессионал есть профессионал, с вами, кадровыми журналистами, не потягаешься. Слушай, Гена, только ты можешь меня выручить. Ты же не хочешь, чтобы меня выперли c работы? – Гена, естественно, этого не хотел и поэтому довольно быстро раскололся на информацию, практически не засекреченную, – имена и адреса убитых. А потом, чтобы проявить свою добрую волю, даже сообщил мне в качестве живых деталей статьи, что выстрелов было произведено восемь, из которых по два досталось пассажирам, а четыре попали в окно.

В редакцию я влетел птицей, сообщил Главному, что процесс пошел и принялся за счет редакции вызванивать в Москве своего бывшего сослуживца. В конце-то концов, что я, зря ему в восемьдесят втором в Польше жизнь спасал?

И таки спас. Правда, не под пулеметным огнем сторонников «Солидарности», а всего лишь в кочегарке, где Серега Парамонов был оператором большой совковой лопаты. Но, между прочим, угарный газ действует не менее эффективно, чем пуля. И лежащего между печами кочегара я нашел как раз вовремя, чтобы ему успели вернуть дыхание.

Так Парамонов мне жизнью обязан, а пользовался я этим совсем нечасто. Если быть точным, то только два раза – в августе 1991 и в октябре 1993, – когда он мне по телефону сообщал важные подробности по громким делам.

Если бы в тот момент я хотя бы догадывался, что звонок Парамонову так вывернет наизнанку мою жизнь, я был бы намного осторожнее в выборе тем для материалов. Но история не терпит сослагательного наклонения. А я так до сих пор и не выяснил: меня уже вели в тот момент или стали «пасти» только с 17 февраля. То, что с семнадцатого февраля у меня уже не осталось тайн в личной жизни, я знаю наверняка. Даже убедился документально. Парамонов мою просьбу выполнил и перезвонил. Правда, уже после того, как статья с названием «А кто мишень» и моей подписью уже увидела свет.