Цитаты из книги «Потерянный дом, или Разговоры с милордом»

мье является не сохранение добрачной любви между ними, а строительство собственного дома. Под этим словом я понимаю и новую систему отношений между супругами, и рождение и воспитание детей, и помощь друг другу в жизненных делах, и создание собственного гнезда, наконец. Все это требует много сил и времени, на это уходят годы; добрачная любовь становится краеугольным камнем, на котором развертывается строительство, а не памятником молодости, который хотят сохранить супруги, пока вдруг не заметят, что бродят по кладбищу собственных чувств, не занимаясь созидательной работой. Если при этом строительство дома настолько поглощает супругов, что у них не остается сил и времени на рецидивы любви «на стороне», то совсем хорошо. Но даже эти нечастые рецидивы не способны поколебать незыблемость дома, если он выстроен правильно. Их можно сравнить с землетрясениями, превращающими в развалины лачуги, но бессильные против прочных зданий антисейсмической конструкции. Более того, такие небольшие землетрясения иногда полезны для дома, ибо помогают увидеть недостатки конструкции, подлатать обнаруживающиеся щели и, пережив грозу, жить еще счастливее, чем прежде.

Осень стоит такая, что хочется заточить ее в рамку и повесить над щегловой клеткой в моей мастерской

когда людей перестали ценить за дела, а стали ценить за связи; когда ум спасовал перед хитростью, а совесть – перед корыстью; когда демагогия смеялась над правдой, а страх за свое место стал сильнее чувства долга; когда на всех этажах власти появились услужливые хамы с пустыми глазами; когда, наконец, думать серьезно и свято о своей стране стало признаком умственного расстройства.

После паузы проговорила: «Я не хочу терять старого друга. Муж ты никакой, а друг хороший. Менять старого друга на нового мужа не стоит».

Слишком велик приток со стороны, – сказал Демилле. – Ленинграду каждый год требуется пятьдесят тысяч новых рабочих. Приезжают люди из глубинки, необразованные, малокультурные… Дело, видимо, в этом. – В Ленинград всегда приезжали. Немцы, шведы, чухонцы… Да те же скобари из Пскова. Но тут они переставали быть скобарями. И довольно быстро. Нет-нет, что-то другое случилось. Мы перестали уважать свое прошлое. Хамство не имеет роду и племени.

Но до войны слова «ленинградец», «ленинградка» имели совершенно особый смысл. Это прежде всего означало не то, где человек живет, а то – чем он живет, как он воспитан… Но нас слишком мало осталось еще до войны, а в блокаду почти все вымерли… Я до войны часто гостила в Пскове. Ничего не хочу сказать худого. Но теперь мне часто кажется, что я живу во Пскове, а не в Ленинграде. В довоенном Пскове… Атмосфера была другой. Конечно, хамы были, есть и будут. Но раньше вокруг них возникала аура отчуждения. Вы понимаете? Хамство не вызывало ответного хамства, не распространялось вокруг. Оно задыхалось в атмосфере тактичности. Хам натыкался на стену ледяной вежливости – по отношению к нему, разумеется…

слабый не может заставить себя – хотя иногда заставляет других. Мягкий может сделать с собой что угодно, и в этом его сила.

водою, мыло (то же проделывал в своей комнате генерал), развел его в воде, и через минуту они с генералом уже выдували друг другу навстречу радужные пузыри, которые тихо скользили вниз, в темную пропасть щели. Ирина не могла скрыть улыбку, ушла в другую комнату, там растерянно усмехнулась: вот тебе и еще один член семьи… свято место пусто не бывает. А из детской доносились восторженные возгласы: «Ну и шар! Прямо монгольфьер! Егор, ты опять меня объегориваешь!». Егорка смеялся, как колокольчик. Ирина принялась готовить обед, а когда пришло время, автоматически позвала: – Мальчики, идите обедать! И

напитки, содержащие алкоголь, утратили у вас ту служебную роль, какая предназначалась им в прошлом, и перестали быть приятным средством увеселения на празднествах

На моих глазах за четверть века произошло практическое перерождение общественных идеалов, когда людей перестали ценить за дела, а стали ценить за связи; когда ум спасовал перед хитростью, а совесть перед корыстью; когда демагогия смеялась над правдой, а страх за свое место стал сильнее чувства долга; когда на всех этажах власти появились услужливые хамы с пустыми глазами; когда, наконец, думать серьезно и свято о своей стране стало признаком умственного расстройства. Каждый год приносил успехи цинизму. Его чудище росло, как на дрожжах, символом чего стали Звезды Героев, за которые раньше платили жизнью, а теперь стали выдавать в подарок ко дню рождения.