– Спокойно, господа! Спокойно! Всё идёт по плану, – не отводя от плитки лупы, профессор победно поднял вверх руку, – Лизонька! Берите карандаш, записывайте. Соколов Александр Семёнович. Родился в 1820 году. Умер в 1888.

– Отец прадеда.

– То есть ваш прапрадед.

– Да.

Ринувшийся к стремянке Илья предпринял попытку сдвинуть ещё одну из плиток. И вновь удача.

– Всего должно быть восемь.

Держа в руках схему генеалогического дерева, Екатерина Алексеевна сгорала от нетерпения озвучить результат собственных соображений.

– Почему восемь? – глянул на жену Владимир Николаевич.

– Потому что на схеме восемь мужчин, и все они обозначены как главы семейств. Если убрать прадеда, деда Лизы и отца, получается восемь.

– Почему убрать прадеда?

– Потому что на плитках указаны не только даты рождения, но и даты смерти. Не мог же Соколов, будучи живым, указать день собственной кончины. И потом, он покинул Россию задолго до того, как уйти в мир иной. Выходит, увековечить себя надписью на плитке Андрей Александрович не мог по определению.

Столь на первый взгляд сложное и в то же время простое объяснение вызвало всеобщее одобрение.

Держа наизготовку лупу, профессор, подойдя к камину, поднял голову вверх.

– Скажите, Илья! Вы, когда плитки снимали, случаем не обратили внимания, есть за ними пустота?

– Обратил. Ничего такого. Обычная кладка вперемешку с растворной стяжкой.

– Как же тогда были прикреплены плитки, если вы их так легко сняли.

– Специальный крепёж. Каждую плитку можно как легко снять и так же легко установить.

– В таком случае возникает вопрос, зачем было придумывать крепёж, если за плитками кирпич и никаких пустот?

– Не знаю, но на некоторых плитках рисунок почему-то нанесён в обратном направлении.

В течение нескольких минут с камина были сняты шесть плиток. Обозначенные на них имена занесены в список: «Соколов Матвей Иванович, Соколов Илья Матвеевич, Соколов Фёдор Ильич, Соколов Алексей Фёдорович, Соколов Степан Алексеевич, Соколов Семён Степанович, Соколов Александр Семёнович».

Илья попытался сдвинуть другие плитки, но те оказались прикреплены к кирпичной кладке так, что не оторвать.

Надежда на успех умирала на глазах, оставляя в ещё большем неведенье. Как быть? Что делать? Не найден ни тайник, ни пути к его поискам.

Находясь в отчаянии, Элизабет беспрестанно требовала от Ильи хоть каких-то действий. На что тот, разводя руками, повторял одну и ту же фразу: «Что я могу, если дальше сплошная стена».

– Не надо отчаиваться, – предпринял попытку успокоить француженку Владимир Николаевич. – Надо хорошо подумать и ещё раз всё проверить.

– Что, если разобрать камин? – понимая состояние Элизабет, внёс предложение Илья.

– Какой смысл? Знать заранее, что тайник там, тогда ещё куда не шло.

Мгновения ожидания тянулись настолько долго, что казалось ещё чуть-чуть и можно будет услышать звук натянутых до предела нервов.

Элизабет, прижавшись спиной к стене, выглядела бледнее самой стены.

Илья, находясь на стремянке, опершись рукой о камин, боялся пошевельнуться.

Владимир Николаевич, стоя возле дивана, наблюдал за действиями супруги, которая представлялась колдуньей, готовившей приворотное зелье. Вот-вот должно было последовать заклинание, означающее начало волшебства. Не хватало только тумана и ползущих по стенам теней приведений. Остальное точь-в-точь, как в сказке: тишина, затаённое дыхание и еле слышимое тиканье часов.

Оторвав взгляд от плиток, Екатерина Алексеевна, устало вздохнув, сняла очки, протёрла те рукавом халата, после чего, развернувшись лицом к камину, еле слышно произнесла: «Здесь не хватает плитки с именем Ивана Соколова, того самого ловчего, которому суждено было стать основателем фамилии».

Прошелестевшее по комнате безмолвие стало свидетелем того, что всё вокруг жило надеждой на продолжение.

– Прадед Элизабет не мог оставить без внимания того, кому род был обязан всем. Плитка с именем Ивана Соколова должна быть обязательно. Вопрос в том, куда мог её поместить тот, кто создал механизм, и кто был инициатором схемы построения имён? В схеме заложен смысл.

– Я думаю, плитка с именем основателя рода в центре, – произнесла Элизабет, глядя на центральную часть камина. – Коснись меня, я бы поместила её там. Наподобие иконы.

Перетащить стремянку заняло меньше минуты. Ещё столько же потребовалось для того, чтобы Илья смог приступить к исследованию плиток. По истечении пяти минут плитка с именем Ивана Соколова заняла почётное место во главе рода.

После того, как завершение обряда было встречено всеобщим возгласом одобрения, взгляды Владимира Николаевича, Екатерины Алексеевны и Элизабет обратились к Илье.

Посвятив фонариком, тот сунул в образовавшуюся пустоту руку. После непродолжительных манипуляций внутри камина, произнёс: «Здесь что-то есть».

– Что именно?

Мысли Элизабет, Екатерины Алексеевны и Владимира Николаевича слились в одном возгласе.

– Рычаг.

– Так поверни же его, – не выдержала француженка.

– Повернул.

– И что?

– Ничего.

И вновь пустота во взглядах. Зловещая, терзающая душу тишина, тяжёлые, похожие на приговор вздохи. Думать, думать – стучало в висках, заставляя сопоставлять мысли с достигнутым.

Прошло какое-то время, прежде чем Элизабет решилась начать рассуждать вслух.

– Такое ощущение, будто мы опять что-то упустили, точнее сказать, забыли о чём-то таком, о чём забыть не должны были ни в коем случае.

– Что вы имеете в виду?

Сконцентрировав внимание на словах француженки, Владимир Николаевич, глянув на Илью, перевёл взгляд на камин.

– Должна быть плитка, с обозначением имени человека, о котором мы не удосужились не только упомянуть, но и вспомнить. Человеку тому отведена роль главного ключа, без которого тайник не откроется никогда.

– Но ведь мы нашли всех указанных в схеме глав семейств.

– Тем не менее.

Профессор, повернув голову, глянул на жену.

– Чего молчишь, Екатерина? По глазам вижу, есть в мыслях нечто такое, в чём не уверена, но гложет.

– Верно. Уверенности никакой. Зато есть ощущение, что что-то подталкивает Лизу сделать главный в её жизни шаг.

Развернувшись лицом к столу, Екатерина Алексеевна провела рукой по плиткам так, словно совершала обряд, который мог помочь определить направление рассуждений.

– На плитках нанесены только мужские имена. Ни единого женского. В то время, когда без женщин род Соколовых не мог состояться в принципе. У ловчего Ивана жена вместе с мужем являлась основательницей фамилии. Прадед Элизабет, задумывая тайник, не мог не помнить о тех, кому был обязан всем, и в первую очередь своим рождением. Будучи человеком организованным и, конечно же, религиозным, он не мог не увековечить прапрабабушку, как увековечил основателя рода – Ивана Соколова. Исходя из вышесказанного, вывод напрашивается сам собой, – Шерше ля фам, господа! Ищите женщину!

– Ищите женщину? – воскликнул профессор. – Верно! Надо искать женщину! Ну, ты Екатерина, даёшь –гений, да и только!

Поиски недостающей плитки заняли не больше трёх минут. Как и предполагалось, та оказалась рядом с той, на обратной стороне которой значилось имя Ивана Соколова.

– Знакомьтесь, молодые люди! – убирая в сторону лупу, произнёс Владимир Николаевич. – Перед вами символ рода Соколовых – визитная карточка Пелагеи Анисимовны – жены Ивана Соколова, царского ловчего, положившего начало знаменитому на всю Русь роду Соколовых. Родилась в 1649 году, умерла в 1702.

– В один год с мужем, – подхватила слова профессора Элизабет. – Что лишний раз доказывает, что люди жили в состоянии неразделимой любви.

Взгляд Владимира Николаевича на Элизабет не был удивлённым, в большей степени напоминал вздох восторга, чем любопытство.

– Прожив жизнь, Пелагея и Иван оказались не в состоянии воспринимать будущее друг без друга. Не знаю, как вы, а я им завидую. Не потому, что умерли в один год и, возможно, в один день. Завидую потому, что жизнями своими заложили фундамент собственной будущности. Настолько сильна была вера в родную кровь, что путь длинною в четыре столетия не только не ослабил жизненный потенциал, но и перерос в возможность одержать победу над вечностью и перерасти в преемственность поколений.

– Простите, – голос всё ещё пребывающего на лестнице Ильи заставил всех троих вздрогнуть, – что отрываю вас от столь серьёзных рассуждений, но мне кажется, что я нащупал ещё один рычаг.

Элизабет и Владимир Николаевич, как по команде, кинулись к камину.

К тому времени внутри того что-то заскрежетало. Левая часть начала отходить в сторону, образовав проём шириной не больше полуметра.

– Ну вот, молодые люди, – дождавшись, когда Илья покинет стремянку, профессор, приблизившись к открывшемуся пространству, заглянул внутрь, – перед вами дорога в прошлое. Можете войти. Однако, прежде чем сделаете это, помните – пролететь вихрем, не значит достичь цели. Создать своё, чтобы ваши правнуки когда-нибудь так же, как вы сегодня, колдовали над задачей предков, и есть познание жизни.

Богданов словно окаменел. Показывая француженке глазами на проход, он как бы говорил: «Ну, давай же, иди. Ты так долго об этом мечтала».

Элизабет, подойдя к камину, собралась было войти в образовавшийся проход, но в последний момент, раздумав, сделала шаг назад.

– Я боюсь.

– Боишься? – Илья, не понимая, чего именно боится француженка, отстранив ту, заглянул внутрь камина. – Там внутри никого нет.

– В том-то и дело, что нет. Я это чувствую.

– Столько лет было, и вдруг нет?

– Не знаю. Но мне почему-то кажется, что тайник пуст.

– Так! – подойдя к Элизабет, Владимир Николаевич, взяв за плечи, развернул к себе лицом. – В вас, уважаемая, живёт страх оказаться слабее, чем вы есть на самом деле. Вы сами его в себе вырастили. Теперь же, когда пришло время избавиться, страх этот цепляется за всё, что можно зацепиться. Сделайте шаг, войдите в тайник. Увидите то, о чём думали, о чём мечтали, и боязнь исчезнет сама собой.

Растерянность на лице француженки заставила профессора перевести взгляд на жену.

Екатерине Алексеевне ничего не оставалось, как развести в стороны руки.

– Если Лиза не в состоянии преодолеть страх, ей надо помочь. И сделать это должен Илья.

Заглянув внутрь камина, Богданов перекрестился. Он успел настроить себя на преодоление барьера между прошлым и настоящим, как вдруг раздавшийся за спиной возглас Элизабет, заставил замереть.

– Не надо. Я сама.

Не обращая внимания на недоумённый взгляд Богданова, француженка, дождавшись, когда тот отойдёт в сторону, вошла внутрь камина.

Владимир Николаевич, подойдя к жене, обнял ту за плечи.

– Наслаждайся, дорогая. Мы присутствуем при рождении мгновения вечности. Ещё минута, и взору нашему предстанет то, что когда-то дышало дымом Отечества, тем самым, что, по утверждению поэта, был столь сладок и приятен.

– Не предстанет, – чуть слышно проговорила Екатерина Алексеевна.

– Что значит не предстанет? – не понял Владимир Николаевич.

– То значит, что тайник пуст.

– Как это пуст?

– Очень просто. Кто-то забрал реликвии до того, как Элизабет было сообщено про завещание.

Владимир Николаевич попытался заглянуть жене в глаза.

– Знаешь или предполагаешь?

– Чувствую? – произнесла та, глядя в пустоту открывшегося перед взором пространства.

Владимир Николаевич собрался было привести десятки доводов по поводу того, что внутреннее состояние человека объясняется целым рядом причин, но, заглянув в глаза супруги, предпочёл не вдаваться в полемику, тем более что всё в скором времени должно было разрешится.

Прошло чуть больше двух минут. Элизабет всё ещё находилась внутри камина.

С одной стороны, данный факт радовал, с другой настораживал. Тишина, отсутствие возгласов восторга создавали ощущение нервозности.

– Может, стоит проверить? – не выдержал Илья.

– Подождём, – подал жест Владимир Николаевич.

Ждать пришлось недолго. На вышедшей из тайника Элизабет не было лица.

– Что? – не дожидаясь, когда француженка присядет на край дивана, воскликнул Илья.

– Ничего, – проговорила та и чуть ли ни ничком упала на диван.

– Воды! – вскрикнула Екатерина Алексеевна.

Подскочив, она приподняла голову Элизабет и несколько раз ударила ладонью по щекам.

Элизабет, отрыв глаза, устало улыбнулась: «В тайнике ничего нет».

Со стаканом воды в руке профессор входил в комнату, когда Элизабет рыдала навзрыд.

Екатерина Алексеевна, прижимая голову француженки, проводила рукой по волосам, приговаривая: «Ничего. Всё образуется. Найдутся твои реликвии. Никуда они не денутся».

Владимир Николаевич оглянулся. В комнате не было Ильи. Поняв, что тот решил убедиться в отсутствии содержимого тайника, профессор собрался было последовать его примеру. Передав стакан с водой жене, он даже успел включить принесённый с кухни фонарик, как вдруг из темноты проёма появилась сначала голова Богданова, затем он сам.

– Пусто, – произнёс Илья. – Были сокровища и сплыли. Кто-то побывал здесь до нас. И судя по тому, в каком состоянии находятся стеллажи, произошло это лет десять назад.

– Стеллажи? Какие стеллажи? – переспросил Владимир Николаевич.

– На которых расставляют коробки для хранения. Пыли на полках в сто слоёв, в местах же, где хранились вещи, намного меньше. Кроме того, можно различить следы.

– Так, – присев на край стула, многозначительно проговорил профессор. – Ночь восторга переходит в рассвет разочарования. Интересно знать, кто и когда смог открыть тайник.

– В 1985 году, – как бы, между прочим, произнесла Екатерина Алексеевна, повергнув всех в состояние недоумения.

У Элизабет слёзы высохли сами собой.

Владимир Николаевич, выпучив глаза, открыл рот. Не зная, что сказать, остался сидеть в кресле с видом полного отсутствия мыслей.

Илья, стоя у стола, вцепился в край, будто боялся, что ноги не выдержат, а значит, придётся опуститься на пол.

– Ты, Владимир, тогда был с экспедицией в Туркмении, – стараясь говорить уверенно, чтобы уверенность передалась остальным, произнесла Екатерина Алексеевна. – Я почти месяц со студентами пробыла в лагерях на Волге. Возвратившись домой, поначалу не обратила внимания, что пол весь покрыт пылью, в то время, когда вокруг камина и в коридоре тщательно вымыт. Я, безусловно, всё проверила. Ни тебе следов хождения по квартире, ни следов поисков. Знай я тогда, что внутри камина спрятаны сокровища, я, конечно, бы обратила внимания и на плитки, и на место, где открывается проход, но мне в голову не могло прийти, что кто-то проявляет к нашей квартире особый интерес. Поднимать шум не стала. Факт ограбления отсутствует, стало быть, предъявлять что-либо некому.

– Почему об этом ничего не знаю я?

Владимир Николаевич явно был поражён, узнав то, что кто-то побывал в его доме и даже смог разгадать секрет камина, поэтому выглядел растерянным настолько, что на какое-то время забыл о присутствии в комнате Ильи и Элизабет.

– Потому, что забыла рассказать, – отвечая на возмущённый взгляд мужа, произнесла Екатерина Алексеевна. – Помнила, помнила и забыла. Ты приехал в конце октября. Случилось же это в августе. За два месяца в памяти и не такое могло стереться.

– И когда же ты вспомнила?

– Когда Лиза начала рассказывать про завещание и фамильные драгоценности.

– Ну, ты даёшь, – вздохнув, профессор провёл пятернёй по волосам. – Столько времени молчать.

– А что я должна была сказать? Что по возвращении домой обнаружила отсутствие вокруг камина пыли. Ты бы первый на смех поднял.

– Что, верно, то, верно. Фактов ограбления нет, стало быть – показалось.

Повисшее в тишине ночи напряжение стало свидетелем того, что на смену разочарованию пришло время пережить утрату надежд и мечтаний.

Как не крути, в душе каждый надеялся, что станет свидетелем возрождения чудес, тех, что, прожив девять жизней, должны были появиться на свет вновь. Такое даётся один раз, да и то избранным судьбой, по велению душ тех, кто, создавая эти самые чудеса, наказал тем жить вечно.

Открыть дверь в прошлое! Может быть что-то более величественное? Если только побывать в будущем!

Прошлое же жило в камине обычного Петербургского дома среди обычных людей. Греясь одним теплом, слушая одну тишину, они должны были сродниться и, возможно, сроднились бы. Не представилось случая познакомиться лично. И всё по вине судьбы.

Правду говорят, всё в этом мире относительно. Не бывает так, чтобы переживания и ожидания обходились без страданий, как и разочарование не может быть испытано, минуя время надежд. Утратилась возможность найти что-либо или познать кого-либо, прими утрату такой, какая та есть, ибо не ведает судьба такого понятия как жалость. И всё потому, что души у неё тоже нет.

Прокравшийся сквозь дверь звонок будильника поначалу лишь только тренькнул, после чего, вспомнив, что люди сами попросили разбудить их, зазвенел так, что стало ясно, этот не отстанет, будет орать до тех пор, пока человек сам своею же рукою не заставит его замолчать.

– Утро! – кинув взор на окно, проговорил Владимир Николаевич. – Жизнь начала новый разбег. Бежать следом, догоняя других, или плыть по течению в надежде, что когда-нибудь волна прибьёт к берегу? Решение должен принять каждый.

– Ты это к чему?

Голос Екатерины Алексеевны прозвучал подобно будильнику.

– К тому, что мы на пороге дня утраченных надежд. Завтра наступит новое утро, и мы вновь начнём восхождение к вершине грёз и ожиданий.

– Ты забыл про вывод.

– Вывод? – озарившее лицо профессора улыбка заставила улыбнуться остальных. – Вывод может быть один – следует жить. Не прозябать, не существовать, не соизмерять время с потерями, а искать, бороться и побеждать. Только в случае полного неповиновения судьбе у человека появляется шанс доказать, что он и есть вершитель перемен. Остальное есть приходящее, как, впрочем, и уходящее тоже. Главное наслаждение из отведённого человеку времени- уметь постичь мгновение. Точнее будет сказать, уметь им насладиться, ибо из этих самых мгновений и состоит то, ради чего надлежит жить.

– Интересно знать, – глянув на мужа удивлённым взглядом, чуть слышно произнесла Екатерина Алексеевна, – ради чего живёшь ты?

– Ради тебя, дорогая, – подмигнув Илье, Владимир Николаевич встал и, подойдя к жене, обнял ту за плечи. – А ещё ради того, чтобы заработать денег на собачонку и новый телевизор. Всё остальное у нас есть. Кроме коньяка, конечно.

– Какой коньяк, когда за окном утро? – сделала изумлённое лицо Екатерина Алексеевна.

– В том то и дело, что утро. Самое время выпить за возрождение надежд.