День третий. Любовь и стихи. Учитель и тайные жильцы.

…Спал я, по-видимому, долго, проснулся с тяжелой головой и тревогой внутри. Тебя нет… Какой сегодня день – ах, да – воскресенье. Все стало ясно: суббота и воскресенье – это дни, в которые ты меня когда-то покидала. Стало немного спокойнее – ведь завтра – как и тогда – завтра ты можешь вернуться, нежно обнять меня и сказать: прости, прости, прости… А я тебе отвечу: “На розах блистанье росы новогодней прекрасно, Любимая – лучшее творенье господне – прекрасно. Жалеть ли минувшее, бранить ли его мудрецу? Забудем вчерашнее! Ведь наше cегодня – прекрасно!” Подумав об этом, я поморщился, почувствовав себя этим самым ненавидимым мной стариком – ведь это же так похоже на его стишонки. Вспомнил свою последнюю идею – критиковать его за все – и жадно открыл исписанные листки.

Так, начнем. Правда, те, вчерашние, – перечитывать нет сил. Будем следующие: что-то там насчет “милости Вечного” пел. Хорошо. Кто такой – или что такое – этот “Вечный”? Если это бог, тогда бы сразу так и сказал, зачем намеками? А это –  “или покой души за чашей обретал”. Ну уж – дудки: или вино или церковь, нестыковочка, уважаемый. Люди – у него – “жалкие ослы”, “пусты как барабаны, но заняты делом”! Сам ты – барабан! Трезвонишь только, пьешь, сад толком не охраняешь, вон – даже слесарь тебя ругает колхозный. А это… Но тут меня прервал наш “оракул” – незаметно подойдя (с вином и яблоками на тарелке), он заявил:

Никто не соединился с возлюбленною своей,

Пока не изранил сердце шипами, как соловей,

Пока черепаховый гребень на сотню зубов не расщеплен,

Он тоже не волен коснуться твоих благовонных кудрей.

Спорить с ним сразу же расхотелось – ум захватила мысль о “соловье”. Надо запомнить – обдумаю, когда буду один. Петрович присел рядышком – лицо вежливое, благообразное, спросил, каково было ночью, поднес вино и яблоки. Я с удовольствием отведал того и другого. Захотелось его отблагодарить, и я сказал, что некстати вчера нам помешал слесарь Володя, влез, неуч, в такую интересную беседу. Можно было бы и продолжить сегодня. На мое удивление, старик заметно погрустнел:

– Не мое это дело – учить уму-разуму, вы уж простите, разошелся вчера не на шутку, а с чего – сам не знаю. Прав он – сад стеречь надобно, а не вином и стихами баловаться. С библиотекарем, Владимиром Василичем, знаемся, вот он по-дружески меня и развлекает, а я – всех остальных. Только не слушает никто, вы, вот, исключение.

Я, все еще в надежде его разговорить:

– Расскажите тогда без поучений, о себе что-нибудь.

– Пойдем, прогуляемся, – говорит, – может, что и получится.

Идем… без тебя… Деревья как деревья, ничего особенного, все внимание на спутнике. Он молчит, лицо задумчивое, грустное, постарел заметно за ночь. Подошли к речке, смотрим на сияющее солнце, опять молчим, я почему-то вспоминаю тебя. Он вдруг оборачивается, лицо изменилось – порозовело, помолодело и говорит:

– Хочу тебя (опять – на ты!) утешить, чтобы ты помнил старика, когда дальше пойдешь.

Будь весел! Чаянья твои определил – вчерашний день.

Тебя от прежних просьб твоих освободил вчерашний день.

С кем спорить? Ни о чем тебя не расспросил  вчерашний день.

Что завтра сбудется с тобой – не приоткрыл вчерашний день.”

Я молчал, всеми силами стараясь запомнить его слова – бальзам для моей души. Поражаюсь – как это все близко и понятно мне!  Он тем временем неспешно, тихим задушевным голосом продолжал:

Душой, перенесшей страданья, свобода обретена.

Пусть капля томится в темнице – становится перлом она.

Не плачь: если ты разорился, богатство еще возвратится,

Пускай опорожнена чаша – опять она будет полна.

От таких слов сердце мое затрепетало, я чувствовал, что начинаю любить этого чудаковатого старика-поэта. Как же я вчера был неправ! Нет, конечно же, все его стихи надо заново прочесть, заново понять и запомнить наизусть.

– …Пока в дорогу странствий не сберешься, – не выйдет ничего,

Пока слезами мук не обольешься – не выйдет ничего.

О чем скорбишь? Покамест, как влюбленный,

Ты от себя совсем не отречешься, – не выйдет ничего…

При этих словах сердце мое не выдержало, и я воскликнул:

– Учитель! – Он вскинул брови. – Как же ты прав – я ведь и собрался в дорогу странствий!

Он понимающе улыбнулся:

– Видел я твою дорогу странствий, рука об руку сидели у меня. Правда, чтобы тебе к ней прийти придется ногами немало прошагать.

– Да нет же, – возразил я, – я хочу узнать: что такое Истина? Он взял меня за руку и, посмотрев куда-то глубоко вовнутрь, произнес:

– Узнать – это увидеть и понять. Смотри же на нее, и, если сможешь, – пойми ее”.

Пока я размышлял над сказанным, он перешел на лирический лад, шутливо обращаясь ко мне:

В любви к тебе не страшен мне укор,

С невеждами я не вступаю в спор.

Любовный кубок – исцеленье мужу,

А не мужам – паденье и позор.

Ум мой не поспевал за его словами, но душа, видимо, напротив, все изреченное воспринимала мгновенно, то ликуя, то смущаясь, то грустя, то скорбя…

– Огонь моей страсти высок пред тобой, – так да будет!

В руках моих – гроздий сок огневой, – так да будет!

Вы мне говорите: "Раскайся, и будешь прощен".

А если не буду прощен, будь что будет со мной! – так да будет!

Мне богом запрещено – то, что я пожелал,

Так сбудется ли оно – то, что я пожелал?

Коль праведно все, что Изед захотел справедливый,

Так значит, все – ложно, грешно, – то, что я пожелал.

Сколько времени мы так провели вместе – не помню, шел рядом с ним как зачарованный, ничего не видя ни перед собой, ни по сторонам, до тех пор пока он не остановил меня и не сказал:

– Запомни самое важное:

Солнце пламенного небосклона – это любовь,

Птица счастья средь чащи зеленой – это любовь,

Нет, любовь не рыданья, не слезы, не стон соловья,

Вот когда умираешь без стона – это любовь.

После чего сразу как-то обмяк, ссутулился и стал извиняться за назойливость, перейдя вновь на “вы”. Я пытался его похвалить, приободрить, но он замолчал и более уже не разговаривал до самого вечера.

Вечером пообщаться с Петровичем не довелось – приехал сам председатель колхоза – то ли слесарь наябедничал, то ли такой деловитый он у них – и они вместе долго сидели у костра и о чем-то спорили, если, конечно разговор начальника с подчиненным можно так назвать. Я не слушал их беседу, лежал под яблоней и перебирал услышанное за сегодня. Я был благодарен старику за стихи и сожалел о своих вчерашних критических рассуждениях. Мягкий вежливый голос оторвал от раздумий:

– Здравствуйте, меня зовут Александр… – отчество я не расслышал из-за шума листвы. – Я председатель колхоза, на чьей территории вы находитесь. Если будет желание – заходите к нам в село. Петрович вас хвалит, а это для меня много значит.

Я поблагодарил его, и он ушел. Пока я раздумывал – надо ли мне идти в село, и будешь ли ты со мной завтра, о, жемчуг моей души! – старик затворился в своем жилище и затих. Костер не горел. Я тоже улегся спать.

…Было слышно, как мягко плескались волны, удивительно пела какая-то одинокая ночная птица, на небе сияли звезды, а я смотрел на все это, слушал и думал – а что же нужно мне, чтобы такая  же гармония наступила в душе?

Душа моя, душа – что же ты такое есть на самом деле? Когда ты радуешься – я как на крыльях, когда ты страдаешь – места себе не нахожу. Сколько лет я прожил в спокойствии и относительном благополучии, и вот – прилетел откуда-то с небес мой ангел, пролетел мимо, взмахнул своим нежным крылом, и – что же с тобою стряслось? Затрепетала, заволновалась, заплакала, а после – устроила мне такой пожар, такое землетрясение! – внутри все сожжено, сам еле живой, сижу на руинах, смотрю по сторонам – пусто, дым стелется, ум мой горестно взывает: что случилось, что случилось? – и не может найти ответа…

Не спится мне сегодня – в этом мире спокойствия и гармонии. Опять придется думать. Знает ли дедушка ответ – не в стихах, а вот так – как обычные люди говорят. Вот ведь, получил такой совсем недавно: дескать, я – ненормальный эгоист, оторвался от реальности, причиняю зло себе и другим… Сходи в церковь и покайся в своих грехах. Все просто и ясно. Ум сходу это понял и принял как штамп, как клеймо “идиот”. Тут бы и успокоиться, но эта загадочная, непонятная душа – против, не принимает, сжимает горло, стегает разум плеткой, гонит его далеко вдаль – а куда? К деду, что ли, сходить, разбудить его и спросить в лоб, может, знает.

И вот, подбираюсь в темноте к хижине, глядь – в лунном свете – лежит у входа его книжица, старая, потрепанная. Вот так находка! Выронил старый любитель кувшинных истин! Может, там отгадка? Несу ее как драгоценное сокровище в свое яблоневое убежище, включаю фонарик, открываю: стихи, стихи, стихи… Более ничего. Почитаем, не торопясь, наугад. Так, что открылось? Ах, ты – знакомое уже!

«Будь весел! Чаянья твои определил – вчерашний день.

Тебя от прежних просьб твоих освободил вчерашний день.

С кем спорить? Ни о чем тебя не расспросил  вчерашний день.

Что завтра сбудется с тобой – не приоткрыл вчерашний день».

Обо мне, конечно же, обо мне! Да, еще совсем недавно, были и “чаянья” и “просьбы” – еще какие! Сейчас их нет, действительно, нет. Куда подевались? – на атомной бомбе подорвались. Стало смешно. Свободен я теперь от них? Да. Есть с кем спорить? Нет. Есть о чем переживать? Нет.  Что завтра сбудется – не знаю. Есть повод быть веселым – есть. Что же – хороший стих, запомним, пригодится. Что там еще выпадет?

«Если сердце захочет свободы и сбросит аркан,

То куда же уйти ему, кравчий? Ведь мир – океан!

И суфий как сосуд узкогорлый, – неведенья полный,

Если выпьет хоть каплю – ей-богу, окажется пьян».

Свободно ли мое сердце? Нет. Занято. Чем? А как ты, мой друг, думаешь? Но – есть ли на нем аркан? Тоже нет. Сгорел в пожаре. Значит, по-дедушкиному, получается что оно и свободно и несвободно. Не буду с ним спорить, буду думать как он. Тем более что спорщик я никакой, ты же знаешь. И вот оно, свободное сердце, удивляется вновь открываемому миру, его необъятности, так что даже суфий (наверное, какой-нибудь мудрец) пьянеет от самой малой капли. А мое – полусвободное, как же? Открывается? Не одному, а если только с тобой, вместе с кем мы отправились неизвестно куда?

«Кто слово разума на сердце начертал,

Тот ни мгновения напрасно не терял.

Он милость Вечного снискать трудом старался –

Или покой души за чашей обретал».

Опять знакомое! Сожалею, что его вчера ругал, это от злости. Да, я несовершенен. Как я мог злиться на дедушку за то, что он сказал мне правду, даже сам не зная этого? Сейчас совсем по-другому ощущается. Слово разума – не в голове (этого “добра” у всех хватает) – а на сердце. Нельзя терять ни мгновения! Милость Вечного – это если твоя жизнь, твои мечты и дела не пойдут прахом, а останутся жить и после тебя, принося радость и счастье. Покой души за чашей – красиво… но мне пока неведомо. Скорее, наоборот (кольнуло!). И опять стало смешно – вспомнил кто мне совсем недавно “слово разума на сердце начертал”! Хочется добавить – “выгравировал”. Значит – стих этот также про меня. Учим, учим, учим.

«Пока в дорогу странствий не сберешься, – не выйдет ничего,

Пока слезами мук не обольешься – не выйдет ничего.

О чем скорбишь? Покамест, как влюбленный,

Ты от себя совсем не отречешься, – не выйдет ничего».

Уже в дороге я, мой дорогой дедушка! Облился слезами, и не единожды, мой оракул! Отрекся, отрекся, отрекся – клянусь! Влюбленный… Все – про меня. Все условия имеются. А что же должно выйти? Почему ты не написал?! Стало немного досадно, расхотелось дальше читать, тем более что следующий стих имел такое указание:

«…Будь мудрым, остальное все не стоит

Того, чтоб за него свой век сгубить».

Ум вяло пережевывал эту мысль, слова расплылись в своих значениях и в своих сочетаниях: “мудрый”, “остальное”, “сгубить” – вызывали один – единственный вопрос: что они означают? Я захлопнул книжечку,