Даже Лютер выразился однажды, что мир обязан своим возникновением забывчивости Бога: дело в том, что если бы Бог вспомнил о «дальнобойном орудии», то он не сотворил бы мира. Но по временам та же самая жизнь, которая нуждается в забвении, требует временного прекращения способности забвения; это происходит, когда необходимо пролить свет на то, сколько несправедливости заключается в существовании какой-нибудь вещи, например известной привилегии, известной касты, известной династии, и насколько эта самая вещь достойна гибели. Тогда прошлое ее подвергается критическому рассмотрению, тогда подступают с ножом к ее корням, тогда жестоко попираются все святыни. Но это всегда очень опасная операция, опасная именно для самой жизни, а те люди или эпохи, которые служат жизни этим способом, т. е. привлекая прошлое на суд и разрушая его, суть опасные и сами подвергающиеся опасности люди и эпохи. Ибо так как мы непременно должны быть продуктами прежних поколений, то мы являемся в то же время продуктами и их заблуждений, страстей и ошибок и даже преступлений, и невозможно совершенно оторваться от этой цепи.

Ф.В. Ницше. "О пользе и вреде истории для жизни".

Предисловие

Согласится ли с нами читатель или нет, но старую, еще кантовскую антиномию о предопределении и свободе воли, мы разрешим здесь и сейчас (хотя бы только для видимости) в пользу свободы воли. Это означает, что мы, по крайней мере, верим в то, что ткань нашего будущего плетем мы сами. А поскольку мы, или, точнее, согласно предпринятому в этой книге рассмотрению, наше государство, его народ прошли определенный исторический путь, прежде чем стать тем, чем они являются в настоящий момент, то, стало быть, этот их исторический путь и содержит ответы на главные вопросы: кто мы есть; и куда идем? И как кажется, все, что нужно для того, чтобы ответить на них – это проявить интерес к своей истории.

Для чего мы предприняли этот труд? – История, взятая как чистый академизм, то есть как предлагаемый к запоминанию набор событий, имен, дат, цифр нас не интересует. Нас интересует история, взятая как диалектика человеческой жизни, как феномен причинно-следственных связей, как работающий по определенному алгоритму генератор событий. Любая эпоха, любой исторический период имеют определенные качества – свою форму и свое содержание, свою эстетику, свою красоту… Почему одно с течением времени переходит в другое? Почему что-то изначально было одним? А затем, по прошествии времени, стало чем-то новым? Время течет и приводит к изменениям в жизни человека и эти изменения несут в себе толику очарования. В одних случаях результатом становится терпкое чувство ностальгии о чем-то давно утерянном, о минувшем и о лучшем сравнительно с тем, что стало. В других случаях, результатом оказываются куда более важные вещи – рождается своего рода генетическая память, объединяющая людей в народ и позволяющая думать и чувствовать одинаково. Нет, и не может быть русских людей, так и не открывших для себя красоты в русской старине и не испытывающих удовольствия от вида луковичных куполов, от колокольного звона, от быстро скачущих троек с бубенцами, от тульских пряников и от самоваров. В более широком смысле, чем приведенный пример с национальной культурой, история России выступает связующим звеном между миллионами русских. Через одинаковое чувство истории эти миллионы представляют единый народ.

Нам все же кажется, что настоящие русские люди не могут разделять того взгляда на свою историю, который ставит в вину Российскому государству пройденный им исторический путь, а его народу ставит в вину приобретенную им за этот период самобытность. Мы не считаем Россию плохой страной. Мы не считаем Россию также несчастливой страной, татарское иго – позором, деспотизм и религиозность Московии – мракобесием и уродством, а советский строй – преступлением против человеческой природы. Не считаем, прежде всего, потому, что и первое, и второе и третье стало неотъемлемой частью русской истории. И у нас нет другой истории. – Без ордынского ига, без крепостничества николаевской России, без сталинской коллективизации, без суздальцев и новгородцев убивавших друг друга в 1216 году в Липицкой битве, а также без красных и белых истреблявших друг друга в гражданской войне 1918-1922 годов. Мы – результат всего перечисленного и находимся сейчас на самом конце этого длинного и сплетенного из множества нитей полотна событий. И с этой точки зрения лишено всякого смысла бичевание русской истории и всякое очернение ее.

Однако это бичевание и очернение, следует отличать от критического осмысления. Разница заключается в уважении. В первом случае, уважения нет, во втором – оно присутствует. Критический анализ не только допустим, он необходим, это то единственное, что позволяет использовать знания о прошедшем в интересах будущего. С одной стороны, мы не должны допускать мысли, что в историческом отношении есть кто-то лучший, чем мы, но с другой стороны, мы точно также не должны допускать мысли, что мы сами лучше кого-то другого. Не ненавидеть, не презирать, а понимать, оставаясь собой – таков принцип. Историческое самоуничижение и совершенно некритичное отношение к себе, без малейшего желания видеть что-то вокруг – в действительности явления одной природы. Историческая система сложна как раз тем, что в ней никто сам себе до конца не принадлежит. Россия не была рождена одной Россией, Франция, точно так же, не была рождена одной лишь Францией. Любой народ и любое государство – это всегда плод коллективного труда. Слишком уж большое количество факторов влияют на общий исторический результат, чтобы можно было позволить себе смотреть на этот вопрос узконационально.

Замысел данной работы родился исключительно из этого соображения. – Из желания сравнить себя с другими или просто оглядеться вокруг. Не будем развивать и тем более доказывать эту старую как мир истину, что все познается в сравнении, а вместо этого скажем уже несколько слов по существу. Непосредственная задача была в том, чтобы объединить в одном труде, под одной обложкой, описание как отечественной, так и зарубежной истории. Задача весьма нелегкая, если не сказать рискованная. Нам во всяком не известен никто, кто бы на полном серьезе предпринял точно такую же работу. Речь подчеркнем, идет именно о совместном описании российской и зарубежной истории, в их взаимосвязи, или как минимум, во временном наложении друг на друга. Может быть, таким подходом нарушается академический принцип единства предмета? Действительно, если пишешь о России, то пиши о России, если пишешь о Германии, пиши о Германии, если пишешь о Франции, пиши о Франции, но не мешай одно с другим и не сваливай все в одну кучу. Может быть, дело еще и в том, что совместное рассмотрение российской и зарубежной истории, рассмотрение панорамное, глубокое, предъявляет чересчур высокие требования к содержанию работы. Нельзя преуспеть в равной степени одновременно во всем. Научной может быть только специализация, а там где ее нет, соответственно не может быть и науки. Не будем скрывать, что если бы автор ощущал свою принадлежность к высоким и скучным академическим кругам, он никогда не отважился бы на эту работу. Не будучи же их частью, все оказывается проще. В таком случае действует принцип: «нечего терять». Можно позволить себе сойти за дурачка, за юродивого… Пусть думают и пишут, что хотят, от автора все равно ничего не убудет.

Временной период, рассматриваемый в этой работе – Раннее Средневековье, но без XI века. Можно сказать, что в фокусе исторического повествования находятся IX и X века – это первые два столетия официальной русской истории. Относительно более ранние периоды рассматриваются только для того, чтобы отследить общее течение исторического процесса и установить взаимосвязи между разнесенными во времени (и в пространстве) историческими событиями. Данное предисловие было написано уже после того как работа была окончена. Ее результаты самого автора удовлетворили лишь отчасти, хотя сам процесс не разочаровал. Муки творчества, в некотором роде, приятные муки. Что удалось и, что не удалось? Мы получили в итоге сравнительное описание истории европейских народов и их государств. В таком итоге, нет, и не может быть ничего предосудительного, если не замахиваться на большее, и не пытаться с самого начала выстроить систему, доктрину или теорию. Системы у автора не получилось, но с определенной точки зрения, это может быть даже плюсом. Эклектика, конечно, препятствует пониманию, но зато она всегда честна и не вынуждает автора притягивать к умозрительным конструкциям исторические факты за их длинные уши.

Учитывая объемы наработанного поколениями историков материала и то, что обо всем, о чем можно было рассказать, уже давно рассказано и пересказано, представленная работа, конечно же, не содержит чего-то принципиально нового, ни с точки зрения фактического материала, ни с точки зрения озвученных (а если быть точным повторенных) исторических гипотез. Последние, кстати, не самоцель, а необходимое зло, так как мы имеем дело с затянутой непроглядным туманом начальной русской историей. Нам не очень-то нравится строить предположения, но утверждать, что-то наверняка, при отсутствии к тому достаточных оснований еще хуже. Поэтому мы воздерживались как могли от утверждений всякий раз, когда не чувствовали за собой права их делать по причине недостатка источников. Наречия «возможно», «по-видимому», «вероятно», «не исключено», которые читатель сможет встретить на страницах данной работы, сигнализируют ему о том, что следующие за ними выводы, ни в коей мере не являются утвердительными по форме. Испытывая внутреннее недоверие к жанру «folk history», мы менее всего хотели бы прослыть в образе первооткрывателей на этом скользком псевдоисторическом поприще. И та критика, которая иногда (хотя и не часто) озвучивалась нами в адрес некоторых научных подходов, взятых на вооружение некоторыми нашими историками, не имеет ни в коем случае своей целью выход автора за границы академического поля. Поводом к этому служило лишь стремление отстоять многообразие исторических подходов и неприятие автором такого положения дел, когда умозрительные теории утрачивали бы свою служебную роль, и исторические факты призывались бы на службу этим теориям. – Если есть вопросы, которые историческая наука не в состоянии разрешить из-за недостатка сведений о том или ином событии, нет ничего плохого в том, чтобы оставить эти вопросы нерешенными.

Учитывая широкий временной охват и значительные объемы исторической научной литературы, приходилось на чем-то экономить: какие-то вопросы не осветить вовсе, а о чем-то рассказать вскользь. Недостатком изложения внимательный и пристрастный читатель может признать некоторую несбалансированность работы. Истории Византии посвящено значительно больше места, чем, скажем, истории любой из отдельно взятых стран (либо частей) Западной Европы. Применительно к Франкскому королевству остался без рассмотрения его меровингский период. Длительное время мы размышляли, уделять ли внимание шотландской истории? Критериями отбора служили связь тех или иных событий с древнерусской историей, либо влияние этих же событий в целом на мировую историю.