– Безопаснее… В этом вы правы. Стучать у нас любят. Как правило, не по делу. Так, сведение личных счетов. Но мы здесь в этом разбираемся. Вообще-то, вы мне все больше нравитесь. Вы – личность. Помните, как точно определил Бхагван Шри Раджниш, или проще – Ошо, индийский духовный наставник, гуру: «Тот, кто может быть счастливым в одиночестве, является настоящей личностью. Тот, чье счастье зависит от других, – есть раб по своей натуре». Люблю я индийских философов. А вы?

– Не знаю.

– Жениться не собираетесь?

– Нет.

– Ну и ладушки. Хотя в вашем возрасте… Извините. Здравия желаю, Владимир Николаевич.

– Привет, Леонид. Садись. Не помешал

– Никак нет. Вот, познакомьтесь, Сергей. Беседуем. Симпатичный парень. Своеобразный.

– Здравствуй, Сергей. А что это ты с чемоданчиком?

– Так это он в баню собирался, товарищ генерал.

– В баню – это хорошо. Одобряю. Я любил попариться. Ещё до инфаркта. Нынче же остается только завидовать. Помнишь, Леонид, анекдот был. Докладывает Берия, что Рокоссовский на фронте с женой Симонова живет и ещё с кем-то. «Что делать будем, товарищ Сталин?»– «Что, что… Завидовать будем»… С юморком был…Ты, Сергей, Сталина, конечно, не любишь?

– Не знаю. Я маму люблю.

– Это ты сто раз прав! О чем беседуете, друзья?

– Так, о жизни. Вот спросил, не собирается ли Сергей жениться. Говорит, рано ещё. Не собирается.

– А зря. Вот я женился на четвертом курсе Военмеха… Хорошее было время. Сколько тебе лет, Сергей?

– Двадцать один.

– О! И мне было двадцать один. И ничего. До сих пор с супругой живем душа в душу. Так и ты, Леонид, где-то в этом возрасте обзавелся…

– Так точно. Примерно в этом.

– А девушка, Сергей, есть?

– Нет.

– Ну, это плохо. Нельзя таким анахоретом жить. Время застолий, увлечений, споров – время юности, молодости. Веселый вечер в жизни нашей запомним, юные друзья; шампанского в стеклянной чаше шипела хладная струя… Это – Пушкин, а он понимал толк в жизни, не правда ли?

– Не знаю.

– Что-то ты хмурый какой-то… А спорить любишь?

– Нет.

– Мой тебе совет: обзаведись девушкой и поезжай с ней в Крым или, скажем, за границу… Ты был за границей?

– Нет.

– А хотел бы?

– Нет.

– Что так?

– Мне и здесь хорошо.

– Это понятно. Мне тоже здесь хорошо. Здесь всем хорошо… Но, помню, как я мечтал выбраться за границу. Посмотреть. Хотя бы в Болгарию. Только значительно позже, уже по службе, направили в Индонезию. А я мечтал в Италию… Неужели не хочешь посмотреть Венецию, Флоренцию, Падую… вся мировая история, культура, музыка… Ты же – музыкант.

– Он, товарищ генерал, изучает Бетховена.

– Очень хорошо! Музыка революции. «Обнимитесь, миллионы…» Так из Италии можно и в Вену махнуть, и в Бонн… Потом, может, увлечешься Верди или Россини, Пуччини опять-таки… А Респиги? «Пинии Рима» – О! Я бы на твоем месте мечтал… бы…

– Спасибо. Мне и здесь хорошо.

– Неразговорчивый клиент попался…

– Товарищ генерал, Сергей ведь понимает, где он находится.

– Вижу.

– И чемоданчик не для бани.

– Это я сразу понял. Неконтактный ты человек, Сергей. Это и хорошо, и плохо. Не хочешь понять с полуслова. Это даже лучше. Давай прямым текстом. Ходить вокруг да около с тобой бесполезно. В тупого играешь. Ладно. Скажу по сути. Фьоренца с тобой учится. На одном курсе. Этого ты отрицать не будешь?

– Нет.

– Какие у тебя с ней отношения?

– Никаких.

– Так и никаких? На одном курсе…

– Встречаемся на лекциях, в коридоре. Здороваемся. Один раз в компании были. На ноябрьских.

– Возможно. Верю. Но не поверю в то, что ты не замечаешь, не чувствуешь, что она в тебя втюрилась. Ну! Отвечай!

– Не обращал внимания.

– Хорошо, ещё раз – допустим. А теперь абсолютно честно. Конфиденциально. Ты знаешь, кто ее папа?

– Нет, вернее, слышал, – какой-то босс.

– Правильно. Большой босс. Миллионер. Вкладывает огромные деньги в нашу экономику, промышленность. Конечно, не коммунист, но наш друг. На сегодняшний день, во всяком случае. Бизнесмен: знает, как и где можно хорошо заработать. Поэтому большой друг. Пока. Так вот. Его дочь – эта Фьоренца – девушка весьма настырная. И она забодала своего папашу. Вынь да положь ее любимого – то есть тебя, мой друг. Жить она без тебя не может и не хочет. Джульетта, мать твою… Извини. Ее папаша связался с нашим Самым Верхом, понимаешь, Самым Верхом и попросил не мешать вашим отношениям. И с Самого Верха, понимаешь, с СА-МОТО ВЕ-Р-Р-Р-ХА – выше не бывает – нас попросили, способствовать этому, так сказать, союзу. ПОПРОСИЛИ – это серьезнее, чем приказали. Ты со своими родителями ее знакомил?

– Нет.

– Познакомь! Приведи и познакомь.

– Она испугается. И они тоже.

– Она чего?

– Их комнатки.

– Товарищ генерал, я узнавал. Родители Сергея живут в одной комнате коммунальной квартиры без удобств. Вместе с Сергеем.

– Это поправимо. Сережа, хочешь жить в отдельной квартире с родителями в центре города?

– Нет. Нам и на Пестеля хорошо.

– Господи, почему ты на нас волком смотришь? Мы к тебе с добром. А родители-то чего испугаются? Она же симпатяга. И оч-чень богатая. Мечта, а не невестка.

– Иностранка. А связь с иностранцами карается. За браки сажают.

– Ну, это раньше было. Глянь, Высоцкий даже Марину Влади отхватил. И ничего. На воле. Сейчас можно. Если, конечно, с нашего согласия. Точнее, уведомления. Всякие иностранцы бывают, сам понимаешь. А здесь – высшие офицеры КГБ к тебе сватами. Сказка, а не жизнь!

– Да.

– Да – да. Ладно, молчун. Скажи честно, она тебе нравится?

– … Э… Да.

– Слава Богу! Вот и чудненько, вот и чудненько…

– Я знаю, гражданин начальник, что вопросы здесь задаете вы. Но я бы хотел спросить.

– Слушай! Забудь ты про эти дурацкие советские фильмы про КГБ и прочую муру. Здесь можешь спрашивать про что угодно, можешь спорить, говорить, что хочешь… Только честно! А ты парень честный, это видно. Не скрываешь своего отношения. Мы же люди, соотечественники… И перестань с этим «гражданин начальник»!

– Я вам нужен как агент в семье?..

– Нет! Ты нам вообще не нужен. Женись и уезжай в свою Италию. Ты нас больше не увидишь, и мы – тебя. Тоже мне, агент влияния… Бетховеновед. Прости.

– Почему вы решили, что я уеду? В любом случае я не уеду. Мне и здесь хорошо.

– Здрасте! Такого ещё не бывало, чтобы советский молодой человек не воспользовался возможностью свалить отсюда… Ну, посмотреть, как там плохо. Свалить и вернуться, конечно. Впрочем, может, я и ошибаюсь. Женись. А там жена, глядишь, и уломает твою гордыню.

– Извините, нет. Если она меня любит, то будет жить со мной там, где я захочу.

– Это было бы прекрасно. Но в этой коммуналке, вида которой она испугается…

– Извините, гражданин начальник, но если там много лет живут мои родители – не шантрапа или пьяницы – ветераны войны, заслуженные люди, отец – ученый, я – блокадник и так далее, то почему какая-то девица не сможет. Не сможет – разведемся. Если женимся, конечно…

– Ну только этого нам не хватало… Разведемся… Впрочем, давай не будем забегать вперед. Нам надо, чтобы ты бы выполнил нашу просьбу – женился, а там уже не наше дело…. Понятно?

– Товарищ генерал, я же говорил, что Сергей – умный парень и не забывает, где он находится.

– Хорошо. Ты прав. Я понимаю, Сергей, поворот слишком крутой и неожиданный. Пришел в тюрьму садиться, а тут Италия, зять миллионера… Ты должен подумать и сориентироваться. Время есть. Но его мало. Подумай. Если решишь нам помочь, а я на это сильно надеюсь… иначе… сам понимаешь… нам позвонишь по этому телефону. Через два дня у вас будет веер смотровых адресов в том же Дзержинском районе. Лучших адресов. В старых особняках после капремонта. И одна личная просьба. На свадьбу или хотя бы на запись пригласить меня и Леонида Николаевича. Хочется на итальянского миллионера посмотреть. Не оповещая, конечно, о нашем служебном положении. Ну, иди. Вот пропуск на выход. Будь здоров… И соглашайся. Не порти свою жизнь… Личную и вообще…

– До свиданья.

– Вот именно. До скорого свиданья. Пока…

– … Ну что? Что докладывать будем?

– Пока рано докладывать, товарищ генерал. Что он выкинет, не ясно.

– До чего дожили?! Совсем недавно я бы стер этого сосунка в порошок, не задумываясь, в пыль. А теперь нужно уговаривать жениться на миллионерше.

– Политика, товарищ генерал. Ничего не поделаешь. И долг. Что прикажут, то и сделаем. Прикажут, так и в Господа Бога поверим, креститься начнем. Служба…

– Ну это вряд ли. Креститься… Хотя в 401-й школе нас и этому учили. Хорошо учили. Главное же, чтобы мы приказывали, а не нам. А там будем посмотреть.

– Пока же приказано этого хмыря уломать, товарищ генерал. Женить.

– Понимаю… только обидно. Думаешь, не согласится стать зятем-миллионером? Тем более что эта девица – красавица. Я видел фото.

– Не знаю. Этот скрытный, уже зомбированный антисоветчиной молодняк – они непредсказуемые. Всё может…

– А если она согласится жить здесь?

– Ну это вряд ли. Поиграет месяц-другой в декабристку и взвоет. Лишь бы он фортеля не выкинул. Он – упрямый.

– Упрямый и принципиальный. Как сидел: прямо, в глаза смотрел. Не врал, но ничего не сказал толком. Закрытый, но не конфронтационный. Вообще-то – наш кадр. Я бы его взял в органы. Что выкинет?..

– Не повесится?

– Не дай Бог! Тогда нам головы не сносить. Юрий Владимирович такое не прощает. Хотя… Это – мысль. Только не так. Что-либо бытовое. Несчастный случай, автомобиль…

– И квартиру сэкономим.

– Не мелочись. Здесь надо все просчитать. Неизвестно, как там отнесутся. Проработай, как один из вариантов. Не более того! Лучше бы, чтобы согласился. И нам двойная выгода. Итальянские миллионеры на углу не валяются.

– Будем биться.

– Обнимитесь, миллионы… У-у-у… Блядь!

* * *

Не отрекаются, любя. А не любя? Отречение – это грех, беда, необходимость, блажь, случайность? И от кого отрекаются: от другого – любимого или нелюбимого, от веры, от страны, от себя, – или во имя себя, во имя родины, веры, любимого? И что тяжелее и непростительнее: отречение от веры или от нации? И что есть отречение?

Отречение от веры… Отречение от веры во Всевышнего или от ритуалов, присущих данному способу веры? Отречение есть потеря пути к Нему или нахождение, открытие другого – верного, а если не самого верного, то наиболее близкого душе «маршрута»? Если маршрут, то куда? К Нему – это понятно, а от него – куда? И возможно ли, и что за это платят?..

Отречение не от Него, а от пути, от способа Его постижения: переход из православия в католицизм, из иудаизма в лютеранство (наиболее верный и «безболезненный» вариант приобщения к христианству), из христианства в ислам (ныне все более распространенный вид смены вероисповедания) и так далее есть, как кажется, наиболее частый и типичный вид отречения в вопросах веры. Формально – это так. Во всяком случае, так было во времена ушедшие: от Него отрекались относительно редко. Чаще отрекались от «пути». Однако какая огромная разница, пропасть между, скажем, «новыми» христианами – обращенными: марранами, выкрестами, морисками, которые, несмотря ни на что, оставались явно или чаще скрытно преданными своей религии и своим верованиям, духовному миру предков – и отступниками – отпадающими- искренне, добровольно, самоотверженно, раз и навсегда уходящими от этого мира, от веры, в которой были рождены: от христианства (апостасия), от ислама (иртидад), от иудаизма, от религии как таковой (атеизм). С атеизмом вопрос сложнее, ибо не есть ли атеизм своеобразная форма религии, веры в отсутствие высших и непознаваемых сил, веры в самодостаточность объективного мира и самомотивированность его существования, веры в силу разума и созидательной деятельности человека как главного материального и естественного творца цивилизации. Именно – веры, ибо доказать отсутствие некоей Высшей Силы атеисты не могут, а агностики и не пытаются. Впрочем, эти важные, возможно, принципиально существенные, но частные особенности атеизма как специфической веры, не меняют и не отменяют суть глубинных различий в сущностях обращения – в той или иной степени насильственного и отступничества – относительно добровольного. Разница не только между этими явлениями как таковыми, но и между социально-психологическими типами обращенных и отпадающих, природой и ориентацией и, соответственно, мотивами их поведения.

Эти два вида отречения, при всей разноприродной сути, часто соприкасаются, пересекаются. Граница между ними бывает размытой, и с точностью определить, с каким видом отречения имеем дело, порой сложно. Да и само понятие «отречение», особенно, когда идет речь о conversos, имеет в ряде случаев размытое интерпретационное поле или просто ложное толкование, произвольную дефиницию и атрибутику. Можно ли назвать «выкрестом» человека, до крещения ни к какой религии не принадлежавшего, то есть атеиста, как, скажем, большого русского поэта Н. М. Коржавина, крестившегося в 65-летнем возрасте, никогда ранее никакого отношения к иудаизму не имевшего. Наверное, можно, если принимать активный атеизм, а именно таким атеистом в молодые, да и зрелые годы – до поры до времени – был Н. Коржавин («комсомолец-доброволец» в буденовском шлеме), за специфическую форму веры, верования. Но только в этом аспекте Коржавин – «выкрест», то есть сменивший одну «веру» – «атеистическую» – на христианство. Однако не это имеют в виду, называя – даже не в силу религиозной нетерпимости, а по безграмотности – Наума Моисеевича «выкрестом». Или однозначно безграмотная идентификация как «выкреста» о. Александра Меня, которого крестили в шестимесячном возрасте, или настоятеля церкви Христа Спасителя в Нью-Йорке протоиерея Михаила Меерсона, крещеного в 7 лет и др. Вот супруга протоиерея, матушка Ольга, – выкрест, отступник, то есть иудейка, принявшая иудаизм в совершеннолетнем возрасте – после эмиграции из Москвы в Израиль, и через иудаизм, через «ветхозаветные богородичные тексты» пришедшая к православию по собственному, никем не навязанному выбору, без малейшего принуждения, но не без влияния близких (не по крови, а по духу) людей, в первую очередь о. Ильи Шмаина, его дочери Татьяны и других. Удивительная фигура матушка Ольга Меерсон (урожденная Шнитке) – профессор русского языка и литературы Джорджтаунского университета, доктор филологии (диссертацию защитила в Колумбийском ун-те), регент церковного хора (до 1995 года) – отличный музыкант, литургический богослов, искусствовед, переводчик. Богом отмеченная личность. Выкрест – отступник.