Событий тех печальных дней я не запомнил. Теперь кое-что отрывочно возникает в моей памяти, словно в плотном тумане, а некоторые подробности я вообще восстановил для себя лишь по рассказам Светланки.
Она оказалась крепче меня. Именно на ней всё держалось в то очень трудное время. Я же расклеился на все сто. Светланка рассказывала потом, будто я был в страшном состоянии. Просто невменяем.
– Сашка, ты эмоционально беззащитен! – потом рассказывала она. – У тебя совсем нет кожи! Всё через сердце, а оно ведь не железное. Его беречь надо, глупенький ты мой. И меня надо беречь… Как я без тебя жить буду?
Светлана могла водить меня всюду, куда было надо, ведь мы пережили похороны отца. Могла кормить, возить, даже укладывать спать – я во всём ей подчинялся беспрекословно, ничего не понимая, как живой манекен, не больше. Совсем ничего не понимал. На вопросы отвечал как-то странно, не разобрать. Сам же ни о чём не спрашивал и не говорил.
«Страшно мне было глядеть на тебя!» – потом созналась Светлана.
О собственных ощущениях тех дней я рассказывать не буду. Хотя понимаю, кому-то воспоминания сумасшедшего могут быть интересны.
А уж потом, – рассказывала мне Светлана, – уже семнадцатого октября, я вообще за тебя испугалась. Ты сам-то хоть помнишь? На девятый день, когда много народу собралось помянуть твоего отца, хорошо хоть его завод что-то взял на себя, уже твоя мама не выдержала долгого напряжения. И все наши похоронные ужасы повторились заново. А ты был как кукла! Ничего не понимал!
В общем, мы тогда через такое прошли, Сашка, – рассказывала мне Светлана, – что никакому врагу не пожелаешь. Мои тогда, Геннадий Петрович и Антонина Сергеевна, во многом нам помогли, глядя на мои с тобой страдания.
Геннадий Петрович даже организовал тебе консультацию у известного врача. Страшно сказать, ходила я с тобой к психиатру. Но он-то, как раз, меня немного успокоил. Убедил, что сдвиг сознания у тебя произошёл из-за сильнейшего стресса. Почти наверняка, он окажется временным и скоро пройдёт сам собой. Обязательно пройдёт! Надо только терпеливо ждать. Ну, и из лекарств кое-что тебе выписал. Сказал, будто они на всякий случай, для ускорения процессов, но не навсегда. И то уже казалось мне хорошо.
Надежда – это, конечно, прекрасно, да только дни уходили, а сдвиг твой оставался. Я вся на нервах! Руки опускались. Представляешь? Впрочем, такое ты представить не сможешь! Я ведь только нашла тебя, думала уже, что судьба моя наладилась, а тут опять всё рухнуло! Да еще как рухнуло! Ты находился весь день рядом, да только совсем не ты! И не знала я, как мне быть? Не знала чем тебе помочь и себе? И болезнь у тебя какая-то странная была – хуже, пожалуй, и придумать-то трудно! Есть человек, и нет человека!
На девятый день, то есть, в день памяти теперь уже твоей покойной матери, двадцать пятого октября, повезла я тебя на кладбище, и среди тех крестов ты как будто стал оживать. Вижу, уже понимаешь происходящее, взгляд стал осмысленным, но молчишь, стараешься, вижу, сам разобраться во всём.
А сама-то я думаю, это очень хорошо, что проснулся, да как бы ты, разобравшись во всех случившихся наших трагедиях, опять не сдвинулся, да еще сильнее. Это же какая нагрузка на психику?!
А на следующее утро ты засобирался на работу. Видимо, не всё вполне понимал. Я тебе тогда объяснила, что на работу тебе не надо, потому что ты и я в отпуске. Так оно и было. И тебе ведь дали какие-то отгулы, и мне Геннадий Петрович отпуск устроил.
Рассказывала я тебе то, да сё, а сама не могу не плакать, вот тогда ты и очнулся окончательно. Стал меня утешать! Пожалел меня! Видно, сильно любишь, вот и выздоровел, чтобы больше меня не терзать! Такая у нас с тобой история, Сашка ты мой хороший, приключилась.
«Давно это было, – подумалось мне. – Столько лет прошло! Чтобы все сосчитать, так и пальцев не хватит!»
Но дальше-то я и сам всё помню. Мозги постепенно заработали. Только оглядываться в прошлое я и потом опасался. Очень уж тяжелые в нём события остались, а их последствия не сгладятся, пожалуй, пока жив буду.
Мне ещё, можно считать, повезло! Ведь остался бы я на всей планете Земля в одиночестве, если бы не моя Светланка. Сдали бы меня в дурдом! Даже представить страшно! А она все дни, дольше двух недель, со мной как с маленьким… Единственный родной человек у меня на свете остался.
Можно было бы надеяться, что после тех бед наши проблемы должны были бы рассосаться. Вполне достаточно вымучили! Но, как бы ни так! Они лишь добавлялись, вот только стоит ли теперь о том вспоминать?
Впрочем, веселее остальных оказалась одна проблема (мне неудобно даже говорить). Она со всего размаху ударила, так сказать, по моему мужскому достоинству.
Надо же! Эти проклятые стрессы всё успевают разрушать!
После полного осознания своего нового качества, или как это можно назвать, меня основательно перетрясло. И Светка опять за меня испугалась. Она ведь уже насмотрелась, как я умею сходить с ума. Не дай-то бог кому-то пережить подобное! Оно и понятно, человек жениться надумал, а тут – на тебе! Сюрприз с неизвестным продолжением и печальным приложением! Какой жене такой мужик нужен?
Однако урологи, когда узнали причину моего недуга, сравнительно быстро привели меня в порядок. И за то им большое спасибо! А я уж думал, будто наша медицина давно лечить перестала – только рапортует о неведомых никому успехах, а в то же время стремительно сокращает больницы, поликлиники, финансирование, персонал.
И всё же вышло так, что я и перед медициной оказался виноват! Больно уж круто ее обругивал! И, говорили мне, будто обругивал не заслужено. Мол, она-то пыталась тебя лечить, не отказалась, а ты о ней такого наговорил…
Возможно, они в чем-то правы! Однако ни отца моего, которому и пятидесяти не исполнилось, ни мать ведь не спасли. С отцом ещё можно понять – очень уж стремительно всё развивалось, а инфаркт у матери можно было и предотвратить, если бы только предвидели ситуацию. Но никто вовремя не подумал. Ни медицина, ни окружение. Даже лекарства сердечного не нашлось под рукой. Вот ведь как странно получилось! Водку привезли на кладбище, а первую помощь для больного сердца почему-то не взяли!
Возобновить работу на хлебозаводе мне не удалось. Меня с него попросту попёрли. Я, естественно, захотел выяснить причину нарушения трудового законодательства, но ответ получил в худшем стиле грязного саратовского рынка:
– Вас же долго не было, а народу хлеб нужен! Неужели и этого не понимаешь?!
Пожалуй, то был намёк на моё психическое состояние. В общем, мне всё, конечно, было понятно, кроме одного, пожалуй: «Почему всюду стало побеждать невежество, подлость и беззаконие?!»
В отделе кадров меня вообще унизили, нагло отказав вернуть трудовую книжку («У нас ее и не было никогда!) и дать расчёт за отработанные дни. Я едва сдержался, чтобы не плюнуть в лицо этой разжиревшей тётке на должности начальника отдела кадров. Ворьё!
Пришлось возобновить поиски какой-нибудь устойчивой работы, но по прихоти торгашей жизнь в стране уже полным ходом неслась в сторону новогодних праздников, сулящих им невиданные барыши. В такой жизни мне рассчитывать было не на что, если не считать случайного калыма. А перед приближающимся праздником как раз сильно возросла нужда в таких специалистах как я.
Светланка завязала со своим отпуском тоже раньше срока, загадочно добавив, что все не догулянные дни скоро нам могут пригодиться. Я смысла той фразы не понял, но переспрашивать показалось неудобно, потому промолчал, надеясь разобраться в будущем.
Поначалу мы жили в Светкиной квартире, давненько и уютно оборудованной самой хозяйкой, хотя силами и средствами Геннадия Петровича, а уж потом, когда я немного успокоился, переселились в родительскую двухкомнатную, где я вырос.
И хотя мы со Светкой по приходу с работы находились совсем рядышком, как супруги, но последние трагические события, моя болезнь и незатухающие тяжелые переживания мешали нам забыть обо всём.
Какое уж там счастье? Счастья-то, как раз и не было. Была обостренная больная память, и были незабываемые тяжелые потери! В других условиях мы, конечно, пребывали бы на седьмом небе, но не тогда.
Мы были взаимно нежны, мы были заботливы, но между нами непреодолимым препятствием стояли прошедшие дни, не позволявшие приблизиться друг к другу. Может, еще и оттого мы испытывали дополнительную подавленность и необъяснимую виноватость. В общем, настроение постоянно оставалось траурным, как у недобитых.
Наконец, я, постоянно придавленный ощущением не отступающей беды, пересилил себя и нежно прижал Светланку к себе:
– Вот что я решил, хозяйка моя! Плохо это или хорошо, но нам нужно начинать жить. Жить, глядя не в прошлое, каким бы оно ни было, а жить своим настоящим и своим будущим. Пора сбросить с себя этот непосильный груз, иначе он нас задавит! Сколько бы я не тащил его на себе, потерю родителей это не возместит!
Светланка ничего не ответила. Ведь она прошла через такую беду в возрасте пяти лет, и потом несла ее много лет, разъедающую душу. Она знала, что ослабить боль не получится. Потому, давно сострадая мне и не зная как помочь, она лишь легонько прикоснулась своими губами к моим губам. Потом ещё раз прикоснулась, едва уловимо, молча отвернулась и отошла в сторонку.
Меня потрясла изящная простота, в которой моя Светка была абсолютно прозрачна в каждой своей мысли, в каждом намерении, в каждом деянии. Она же святая! Только святой доступна столь великая и бессловесная душевность.
А она вдруг зашептала:
– Ты прав, Сашка! Ты у меня снова молодец! А я тебя люблю еще сильнее! Действительно, пора нам строить свою жизнь!
– Иди ко мне… – я был потрясён происходящим волшебством своего возрождения.
– Нет, Сашка! Только ночью. Ровно в полночь мы начнём с тобой новую жизнь! Счастливую жизнь! И в ней всегда будем вдвоём!
– Почему же вдвоём? Мы никогда не расстанемся, но у нас же будут свои дочки и сыночки! Будут?
– Подчиняюсь беспрекословно! – засмеялась Светлана, становясь в положение «смирно». – Неужели теперь я – настоящая жена? – счастливо хохотнула она. – Я и не мечтала дожить до такого счастья! И я не просто какая-то там жена – я твоя жена!
– Самая настоящая! Но нам надо спешить в ЗАГС. Завтра же подадим заявления. Согласна?
– Всё хорошо! – засмеялась Светлана. – Всё хорошо! Всё будет хорошо!
«Какая же ты умница! – подумал я. – Как же мне повезло тебя встретить!»
Но через минуту мои мысли стали более приземлёнными: «А на какие шиши мы существовали всё это время с огромными расходами?»
«Спрашивать Светку нельзя, – решил я выяснить самостоятельно. – Впрочем, и теперь уже ясно, что нельзя нам и дальше сидеть на нуле. И как только Светка со всем справлялась? Родители помогли! А мне надо усиленно искать работу и активизировать калым! И надо спросить, не влезла ли Светка в долги? Если так, то всем и всё вернуть».
В общем-то, мы стали оживать. Заявление в ЗАГС мы тоже подали.
И ещё одна «радость» объявилась на нашу голову. Уж не знаю, кому мы ею обязаны, но скоро получили письмо из этой мэрии или ферии – всё уже перелицевали на американский лад. Письмо предназначалось Светке. Смысл его такой, что в виду замужества, которое, между прочим, у нас еще не состоялось, ей предлагалось сдать в распоряжение администрации однокомнатную квартиру, полученную в виду утраты статуса круглой сироты… Якобы потому, что после заключения брака и в соответствии с какими-то пунктами какого-то договора, и так далее, она утратила свой прежний статус.
Терять квартиру, нам было жаль. Геннадий Петрович обещал всё где-то уладить, но и у него ничего не вышло, на что Светка среагировала предельно мудро: «Ну, так что ж! Эта квартира в своё время мне очень помогла! Спасибо ей! Может, теперь она поможет ещё кому-то!»
И мы решили сразу после регистрации брака Светкину квартиру освободить от вещей, обеспечив им участь, которой они были достойны – что-то взять себе, что-то отдать Пашке, что-то отвезти Геннадию Петровичу, а что-то выставить просто так, кому пригодится, – а жить захотели в моей квартире. Дай-то бог, нас не попрут и из нее под каким-нибудь странным, но якобы вполне законным предлогом! Ордер-то на эту квартиру когда-то получал отец, а не я. Вот и станут мне околесицу городить!
В общем, я решил тогда, что нас основательно обложили! Только и осталось повторять популярную глупость, будто всё, что в мире случается, нам всем идёт на пользу! Но я в эту оптимистическую формулу никогда не верил в силу ее примитивизма.
Именно в те дни ко мне удачно подкатил Пашка, обуреваемый жаждой приобретения и освоения компьютерной техники. Я об этом уже рассказывал. А потом состоялось и моё невероятное знакомство с родственником бывшего американского президента сэром Кеннеди. С ума сойти, на какую тропу меня вдруг вынесло!
Похоже, подумал я тогда о последствиях решения, принятого под психологическим нажимом сэра Кеннеди, жизнь поставила нас с женой на рельсы, которые куда-то обязательно выведут, но ведь рельсы сделают это, не интересуясь нашими желаниями. И куда они выведут?
Не побывав на конечной станции, на такой вопрос нам не ответить! Но, даже побывав там, отвечать, скорее всего, будет некому! Не напрасно же говорят, будто конечная станция потому и конечная, что дальше пути нет, но и назад вернуться бывает невозможно! Короче говоря, дав своё согласие американцу, я с каждым днём всё больше сомневался в правильности своего решения.
Так поступать или иначе? Были сомнения или была абсолютная уверенность? Я выбрал рельсы или рельсы выбрали меня? Всё это не столь уж важно для конечного результата! Важно было лишь то, что моё решение в глазах этого сэра обрело конкретность, которая станет без всякого спроса править моей судьбой.
В тот же день я обо всём рассказал своей Светке. И главным местом в моём рассказе стало моё бестолковое согласие, данное сдуру и без согласования с женой этому прилипчивому Кеннеди.
Я очень беспокоился, что моя самодеятельность вызовет между мной и моей Светкой неразрешимые разногласия. И мне заранее становилось стыдно от понимания того, с каким укором непонимания она будет глядеть на меня.
«Сам ведь дурак! – терзался я. – Мог бы зажать своё решение! Мог ответить через пару дней. И уважаемый сэр потерпел бы! С другой стороны, я ведь так и собирался сделать! Более того, я вообще не думал соглашаться, но он меня прокрутил каким-то психологическим приёмом! Я и поплыл и, видимо, приплыл, куда он и подгребал!»
Светланка слушала меня молча и, не моргая. Я же по мере рассказа всё острее чувствовал размер допущенной мною глупости. «Всё потому, что привык жить бобылём, не согласовывая свои действия ни с кем!»
Когда я закончил на том, как ловко сэр вытянул из меня нужное ему согласие, лицо Светланы просветлело. Было заметно, что она ожидала чего-то значительно худшего, и потому сказала мне совсем просто:
– Значит, Сашка, так тому и быть! Как ты решил, так я, твоя жена, целиком и принимаю!
– Правда? – вырвалось у меня с такой радостью, что жена засмеялась:
– А ты мог представить, что может быть иначе? Или ты во мне сомневаешься?
– Нет, малыш мой, но всё равно перетрясся. Я ведь не должен был принимать это решение за тебя.
– Мог! Вполне мог, Сашка! Ведь, куда ты, туда и я! Даже если в самое пекло – всё равно только вместе!
– Ты моё чудо! Я знаю, что люблю тебя до невозможности, но ты всё равно достойна большего!
– Я рада, если так! И мне нравится быть женой гения, которого приезжают вербовать за тридевять земель! До сих пор представить себе такого не могу! Выходит, и я тебя недооценила! – уже с дальним прицелом подвела итоги жена. – Ну, что ж! Будем собираться в дорогу! Надеюсь, с тобой я там не пропаду!
После таких слов моя жизнь стала другой, но я, нам же на беду, детально не представлял, что нас ждёт не какая-то там туристическая поездка, а долгая и не простая жизнь в совершенно чужой стране. А в жизни бывают не только взлёты, но и катастрофические падения. Одним словом, нас ждала неизвестность!
О проекте
О подписке