В середине XVI в. в России завершается формирование новой системы центрального управления, состоявшей из таких учреждений, как приказы. Можно условно сравнить приказы с современными министерствами, и, развивая это сравнение, можно таким образом назвать Разбойный приказ своеобразным аналогом современного Министерства внутренних дел.
Разбойный приказ был первым в истории России центральным государственным учреждением, которое осуществляло борьбу против тяжких уголовных преступлений (убийство, разбой, кража, а также профессиональная преступность) на большей части территории русского государства в XVI – начале XVIII в. посредством контроля и обеспечения необходимой нормативно-правовой базой местных губных органов и других представительств, противостоявших преступности на местах. Кроме того, приказ, если не брать в расчет суд царя и боярской думы, обычно выступал в роли высшей судебной инстанции по преступлениям, входившим в его юрисдикцию.
Первое достоверное упоминание о Разбойном приказе в исторических источниках относится к 1552 г., хотя он, скорее всего, уже существовал еще и в конце 1540 гг.
История этого учреждения уходит своими корнями в 1539 г., когда появляются первые губные избы, боровшиеся с преступностью в провинции. Губные избы были подконтрольны комиссии бояр по разбойным делам, которая была непосредственной предшественницей Разбойного приказа.
Первоначально губным избам 1530–1540 гг. разрешалось преследовать и наказывать разбойников, татей, а также тех, кто связан с преступниками (становщиков и скупщиков краденого). Однако в документах упоминаются и ведомые лихие люди, под которыми можно понимать профессиональных преступников вообще. При этом губные старосты, судя по всему, могли преследовать убийц и поджигателей лишь в тех случаях, когда эти преступления являлись отягощающими по отношению к разбою и татьбе. В дальнейшем указная книга Разбойного приказа 1617/18 года прямо упоминает поджог и убийство как преступления, относящиеся к суду Разбойного приказа.
К Соборному уложению 1649 г. и Новоуказным статьям 1669 г. окончательно сформировалась триада основных преступлений, подведомственных Разбойному приказу, – разбой, татьба и убийство. Причем эти опасные правонарушения толковались законодателями довольно обширно. В частности, ряд преступлений (например, браконьерство в Соборном уложении и Новоуказных статьях) рассматривался как частный случай разбоя или татьбы. Что касается поджога, то он упоминается в данном памятнике косвенно, при этом сам факт борьбы Разбойного приказа с поджигателями не вызывает сомнения. Важным изменением, отразившимся в Соборном уложении, стало исчезновение из него расплывчатой категории ведомых лихих людей, что сделало юрисдикцию Разбойного приказа более ясной, изъяв из нее профессиональных преступников вообще.
Особо следует сказать о колдовстве, которое приблизительно в течение последнего десятилетия правления Алексея Михайловича преследовалось Разбойным приказом и его агентами. В наказе, выданном воеводе Городецка и Бежецкого верха в 1667 г., впервые среди тех, кто был подсуден Разбойному приказу, упоминаются ведуны. Актовый материал конца 1660 годов не оставляет сомнения в том, что Разбойный приказ целенаправленно взялся за дела, связанные с колдовством. В наказной памяти шуйским властям по грамоте из Разбойного приказа требовалось выяснить и сообщить в Москву о том, какие сведения о порче местных жителей имеются у посадского человека Никифора Степанова, предлагавшего сжечь колдуна Григория Трофимова. Интересные данные содержатся в двух грамотах, выданных в сентябре 1669 г. Первая была отправлена на Вологду о сыске угрожавших порчей людей, а вторая позволяет предположить, что приказ в этот период времени мог заниматься и сыском раскольников, на что указывает грамота на Балахну о сыске по «еретическому делу».
Власть Разбойного приказа в основном действовала на территории европейской части России, не распространяясь на Поволжье, Сибирь и ряд отдельных регионов. Кроме того, в компетенцию этого учреждения входило управление московскими большими тюрьмами и местами заключения в провинции.
В первом упоминании Разбойной избы содержалась информация о ее местоположении. 11 декабря 1552 г. литовский посол Ян Гайко был приглашен на аудиенцию у митрополита. Въехав в Кремль на коне, он спешился на Соборной площади «против Пречистые (т. е. Успенского собора) и Грановитые палаты», потом, пройдя между Успенским собором через церковь Ризоположения, он через Малые ворота вошел в Малую палату резиденции митрополита. После аудиенции он был приглашен митрополитом к столу, которого он с приставом дожидался «в Розбойной избе на площади». При этом неясно, о какой площади идет речь в данном случае – о Соборной или об Ивановской. В контексте документа безымянное название площади употребляется в самом начале как в отношении Соборной площади, так и в отношении места расположения Разбойной избы. Необходимо также учесть и тот факт, что, вероятно, изба, в которой литовский посол дожидался стола, должна была находиться где-то относительно неподалеку от митрополичьих палат.
В 1540–1550 гг. Ивановская площадь еще не была местом, где располагались почти все приказы. Очевидно, что ситуация изменилась к концу 1560-х – началу 1570-х гг., когда Штаден однозначно помещает основные приказы (в т. ч. и Разбойный) на Ивановской площади, которая легко идентифицируется благодаря упоминанию о соседнем с ней Архангельском соборе. Все эти факты в совокупности позволяют предположить, что, по крайней мере в начале 50-х гг. XVI в. Разбойная изба могла располагаться не на том же месте, где было ее местонахождение в конце столетия при Борисе Годунове и в XVII в.
В 1591 г. для приказов было построено новое каменное здание П-образной формы. Его можно видеть на первом подробном плане Московского кремля (т. н. Кремленаград), который принято датировать самым началом времени правления Бориса Годунова. На плане под цифрой 10 обозначено само каменное здание приказов, под цифрой 11 – каменная палата Посольского приказа, стоявшая неподалеку, а также под цифрой 7, как обозначено на примечании к плану – Rosbono pricaes, Tribunal aut Ius grassatorum («Разбойный приказ – трибунал или суд разбойников» – А. В.). Однако, скорее всего, по недосмотру составителя плана цифру 7 не успели нанести на план, так что о местонахождении приказа приходится судить исходя из более поздних источников. Причем сам факт вынесения Разбойного, как и Посольского, приказа в примечаниях к плану отдельной цифрой говорит нам о том, что они имели каждый отдельное свое собственное помещение.
На плане здания приказов 60–70 гг. XVII в. канцелярия Разбойного приказа и его Черная палата (тюрьма) занимали крайнюю часть первого этажа дальнего крыла (считая от колокольни Ивана Великого). Рядом с Разбойным приказом стояла его изба, в конце которой располагался вход в данный приказ. Неподалеку от избы находилось еще одно здание (в нем помещались Скорняшная палата и Новая четь), стоявшее у самого Архангельского собора. Таким образом, эта изба была напротив каменных палат Посольского приказа, поблизости от юго-восточного угла Архангельского собора.
Площадь канцелярии Разбойного приказа составляла 18 квадратных саженей (почти 84 м2), чуть меньшее пространство занимала Черная палата. Что же до избы Разбойного приказа, то о ее площади можно судить только приблизительно. Если одна из ее сторон была длиной в 4 сажени, можно определить площадь помещения либо в 8, либо в 12 квадратных саженей (соответственно 37 или 56 м2). Вероятно, в этой небольшой избе дожидались приема челобитчики.
Известно и общее устройство канцелярии Разбойного приказа, помещение которой состояло из двух частей. Первая, небольшая по размерам, представляла собой отделенную от остального пространства перегородкой казенку – что-то вроде рабочего кабинета для приказных судей и дьяков, где хранились коробьи и сундуки с делами, а также деньги. Во второй размещался остальной персонал приказа – около 40 человек (подьячие, приставы и др.), а также челобитчики. Приблизительно такое же число арестантов содержалось в Черной палате, причем самые важные из них находились за решеткой.
Применительно же к плану времени Бориса Годунова и учитывая все вышесказанное, Разбойный приказ следует отождествить с двумя небольшими смежными строениями у дальнего крыла здания приказов, противоположного той стороне, где стояла палата Посольского приказа.
К 1670 г. старое здание московских приказов обветшало настолько, что находиться в нем было опасно для жизни, поэтому в этом же году царским указом многие учреждения перевели в другие помещения. В частности, Разбойный приказ переехал на Новый английский двор, располагавшийся в Китай-городе. Скорее всего, именно там и находилось это учреждение вплоть до 1702 г., когда вскоре после упразднения на его месте обосновался Дворцовый судный приказ.
На новом месте в Китай-городе Разбойный приказ располагался неподалеку от Большой московской тюрьмы, где находилась значительная часть узников, а другие содержались в подвальных помещениях приказа. Известно, что перед воротами приказа находилась площадь, а за ней располагался двор, на котором наказывали преступников и зачитывали царские указы.
Разбойный приказ вырос из боярской комиссии по разбойным делам, которая возглавлялась одним из бояр. В дальнейшем во главе приказа стоял судья, обладавший чином боярина или окольничего, или думного дворянина, или даже печатника, как было в случае с Б. И. Сукиным в 1573–1575 гг. Это неписаное правило несколько раз нарушалось в XVII в., когда данным учреждением руководили стольники кн. И. И. Дашков, кн. М. Л. Плещеев и кн. И. О. Щербатов. И все же, несмотря на редкие исключения, правительство старалось поддерживать обычай, по которому главный судья приказа назначался из состава Боярской думы.
Главе приказа помогал второй судья – человек более скромного происхождения и чина, назначавшийся в XVII в. из стольников, нередко имевших опыт службы сыщика по разбойным делам. Наличие двух судей, как видно из источников, было оправдано тем, что даже если в приказе отсутствовал один из них, то другой мог подменить его без ущерба для деятельности приказа.
В число «начальных» людей также входили два, реже три дьяка. Опираясь на документы второй половины XVII в., можно говорить о том, что дьяки надзирали за работой подьячих, контролировали соблюдение норм судо- и делопроизводства и следили за состоянием казны. Все же ключевые решения принимались судьями, которые слушали дела и по результатам этих слушаний выносили приговоры или указывали на необходимость проведения новых следственных действий.
Многие дьяки и даже некоторые судьи не понаслышке знали о борьбе с преступностью. Приведем некоторые из многочисленных примеров. Так, Григорий Теряев, похоже, был пожалован в дьяки Разбойного приказа прямо из губных старост, подьячий Дмитрий Шипулин в начале 1650 гг. служил с сыщиком П. Шетневым, был пожалован после Рижской службы в дьяки того же приказа, а будущие судьи В. Ф. Извольский и кн. И. И. Дашков в свое время были сыщиками, боровшимися с преступностью в разных уездах по назначению из Разбойного приказа. Таким образом, личный опыт в борьбе с преступностью на местах позволял руководству приказа эффективнее решать стоявшие перед ним задачи.
В непосредственном подчинении у судей и дьяков находились подьячие, на которых ложилось основное бремя делопроизводственной работы. Для суда, контроля и управления многочисленными губными избами требовалось немало канцелярских служащих. Уже в 1620 гг., как отметила Н. Ф. Демидова, «только в трех приказах (Большого прихода, Новгородской четверти и Разбойном) имелось от 22 до 27 человек». Численно эти учреждения превосходил только Разряд, Поместный, Большого и Казенного дворца приказы. Во второй половине XVII в. общее количество подьячих колебалось между 30 и 50, приблизительно треть из которых составляли неверстанные, т. е. служившие без жалования подьячие.
В отличие от судей и дьяков, подьячие часто служили десятилетиями, а потому неудивительно, что они были подлинными знатоками делопроизводства и законодательства. Эти чиновники черпали знания не только из поступавших к ним донесений. Именно подьячие Разбойного приказа часто отправлялись вместе с сыщиками для борьбы с преступностью на местах, случалось, что кого-то из них командировали для проведения следственных действий, например, такое случалось в Московском уезде, а к концу XVII в. некоторое количество старых подьячих регулярно ездило по городам, собирая пошлины и недоимки и занимаясь судебными делами.
Низшее звено сотрудников Разбойного приказа составляли приставы, исполнявшие отдельные поручения и содержавшие под стражей подозреваемых и преступников, сторожа, охранявшие помещения приказа, и палачи, пытавшие и казнившие по приговору судей.
Значимым событием в деятельности Разбойного приказа стало составление Указной книги 1555–1556 гг., структурно состоящей из одного царского указа, двух приговоров царя и Боярской думы (большая часть одного из которых вошла также и в дополнительные статьи к Судебнику 1550 г.), образцового наказа медынским губным старостам и одной памяти о правеже долгов. Самые важные нормы этого памятника сводились к расширению губных округов до уровня уезда и оформлению статуса губных старост как агентов правительства по самому широкому кругу вопросов, в том числе выполняющих полицейские функции. Руководили этим процессом бояре кн. Д. И. Курлетев и И. М. Воронцов, видимо, возглавлявшие Разбойный приказ в 1552–1555 гг. В ноябре 1555 г. главой Разбойного приказа стал боярин кн. И. А. Булгаков, упоминающийся на том же посту и в 1558 г., а в 1557/58 году судьей приказа был боярин В. Д. Данилов, который либо сменил Булгакова на некоторое время, либо управлял уже после него.
О проекте
О подписке