В общем, пересел на другой поезд более или менее спокойно, если не считать небольшой истерики, которую я закатил у коменданта дорожных сообщений. Молодой такой лейтенант, вроде меня, только уже успел набрать килограммов тридцать лишнего веса. Сидит, зараза, за пуленепробиваемым стеклом и в щель всем отвечает:

– Билетов нет, могу подсадить только на проходящий!

– Ну, так подсаживай! – кричу ему.

А он:

– Что-что вы сказали?

Дебил, точно, как Левушка из психиатрички, в которой я на пятом курсе тайком подрабатывал санитаром. Точно, как Левушка, только Левушке на заводе бетонное перекрытие уронили прямо на голову. С того самого момента он беспросветный органик: половина мозга мертвая, и все ответы его мимо. Как у этого лейтенанта. И даже такой же, как Левушка, этот лейтенант жирный. Только Левушка от болезни, а этот от чего?

Бывало, спросишь Левушку:

– Левушка, бабу хочешь?

– Уф, уф, – скажет Левушка, посмотрит на тебя и добавит, – Германия, – и заплачет.

Так и этот лейтенант. Ты ему:

– Билеты есть?

Он в ответ что-то о температуре воздуха на участке трассы Гори-Тбилиси.

В общем, мне надоел этот липофильный тип, я как заору ему в клетку:

– Я везу чемодан гормональных препаратов против ожирения! Меня больные ждут! Это спецкомандировка, срочно подсаживай!

Майор, что стоял рядом со мной у окошка и все пытался всунуть в щель удостоверение медалиста за службу Родине третьей степени, как бросится в сторону. Видимо, я достаточно громко заорал, или его ухо оказалось очень близко. Но не это главное. После моих слов лейтенант выскочил из своего убежища и стал вымаливать у меня хотя бы пару ампул для себя. Но я не мог дать ему ни одной ампулы, ведь гормоны под роспись выдают, как он не понимает? Ведь гормон добывают из гипофизов быков и вообще крупного рогатого скота. А гипофиз весит какой-то грамм. Когда я объяснил все это лейтенанту, он сбавил обороты и стал просить адрес, по которому можно заказать этот липолитический гормональный препарат. Я дал ему адрес, от балды, чтоб отвязался, билет-то он мне сотворил в одну минуту.

Потом вновь пересадка, уже в Сухуми. Но там полегче. Я, по совету соседа по купе, пересел в автобус. Чуть было не пожалел, но все обошлось. Дело в том, что, согласно местным обычаям, билет не дает права на посадку на место, указанное в нем. Поэтому, если место до твоего прихода уже занято, то никакие меры не заставят сидящего на нем освободить кресло для законного пассажира. Так и получилось. Я еще подивился, чего это местные так рвутся в автобус? Мужики в отдельной очереди от баб, и все как на штурм Бастилии ломятся.

Я подождал, все же погоны обязывают, когда все набьются в автобус, и полез сам. Смотрю, на моем месте сидит огромный такой, обрюзгший грузин и к тому же пьяный. Вот дурак! Разве можно в такую жару наливаться вином. То-то и стало ему потом дурно. Но это позже, а когда я разобрался, что он занял мое место, то, естественно, попросил товарища уступить его. Грузин посмотрел на меня так, будто неделю назад я изнасиловал его дочку. А со всех сторон как начали меня поносить, да так дружно, мол, какой я бесстыжий, и как я могу старого человека обижать, и вообще, что мне, военному, на ихней земле надо? И возвращайся, говорят, назад в свою Россию.

Тут-то я их и поддел:

– А я не русский! – говорю.

– Все равно, русский, раз военный. Все оттуда русские!

Я, правда, не понял, откуда это оттуда все русские. Но отвечаю спокойно так, как на экзамене:

– Моя фамилия Адам, и я немец.

Тут же примолкли, будто я представитель нации, которая стоит над всеми. А что, хороший прием. Когда я среди хохлов, я представляюсь хохлом, правда, делаю сноску, что фамилия моей матери украинско-польская; когда оказываюсь среди евреев, то называю себя евреем. Адам, говорю, – польско-еврейская фамилия, и так далее. Немцем я стал себя называть после одного случая. Я сидел как-то на пятом курсе с девушкой в ресторане, и подсел к нам за столик, подвыпивший застенчивый такой типчик, лет под пятьдесят, и что-то начал буровить на непонятном мне языке. Я ему в ответ:

– Чего, дядя, надо?

– Так ты не знаешь эстонского?

– Нет! – говорю ему.

– А немецкого?

Я отвечаю:

– Я прочитал где-то, что Эстония занимает последнее место в Союзе по знанию русского языка.

Этот типчик продолжает гнуть свое:

– Зато по знанию немецкого – первое!

– Ну и что? – спрашиваю его.

– Эх! – махнул он рукой. – Нам нужны парни вроде тебя, чтоб смогли сразу пару десятков повязать!

– Зачем? – спрашиваю я.

Этот тип тяжело вздохнул и просит:

– Слушай, закажи мне водки, а то мне уже не дают.

Тогда-то мне все стало ясно. Только пьяному могло показаться, что мне удастся повязать пару десятков человек.

Водки я ему заказал, почему же не заказать, раз просят? Но сам я запомнил, что немцев продолжают бояться, поэтому, как только начинают про национальный вопрос в какой-нибудь компашке воздух трясти, я сразу:

– Знаете фамилию командующего армией, которая шла на выручку Паулюсу?

Естественно, кто ж историю у нас знает, отвечают хором:

– Нет, нет!

Я тогда говорю:

– Генерал-майор Адам!

– Ну и что?

– А то, что это фамилия моей матери.

Вот и тогда в автобусе рейса Сухуми-Поти я такой же финт выкинул, сразу стало легче жить. Этот грузин сгоняет с места какую-то бабу, усаживает меня и начинает рассказывать, как он только что закончил вторую бочку вина с каким-то Важей Кварацхелией. Черт его знает, кто такой Важа Кварацхелия, но потом я понял, что это начальник милиции какого-то района или города. В общем, местная знаменитость, или главарь мафии, или чего-то еще. Я так и не понял, что он хотел сказать. Но автобус уже тронулся, и меня стали больше всего донимать мухи. Я тогда в первый раз заметил, что мухи летят на тепло. Да сидела бы, зараза, на оконном стекле, так нет, летит ко мне, стоит на теле выступить испарине. Я, помнится, так остервенело, как с мухами, ни с кем не боролся, не считая, конечно, комаров, но о комарах особый разговор. Так вот, муха чем противна – как сядет на тело, так обязательно это почувствуешь, тяжелая, скотина, а попробуй убить, ни в жисть – улетит, насмехаясь. Кешик как-то утром с очередного бодуна вернулся, сел за стол у меня в кабинете и стал рассматривать убитую муху. Потом говорит:

– Она померла от «Примы», потому что ФОС ей все дыхальца склеил.

Тогда я в первый раз понял, что спуски на глубины свыше ста метров не прошли для Кешика даром, где-то в лобных долях засела у него пара пузырей. Но это все позже, а тогда, в автобусе, отгоню одну муху – другая летит, а под боком этот грузин про мафиози Кварацхелию треплется. Я еще подумал: «Чтоб тебя кондрашка схватила!». Как в воду смотрел – поплохело грузину.

Я хорошо помню цикл по фармакологии, на котором мы вводили кролику в вену морфин. Эффект на кончике иглы, кролик застывал, будто скованный невидимыми внутренними цепями. Я таким же скованным становился после каждого кросса. Стоило финишировать, как я из последних сил тащился к ближайшим кустам, в которых блевал до полного освобождения желудка. И кто только эти военно-спортивные комплексы придумал? Так вот, после освобождения желудка я застывал в какой-нибудь неестественной позе, как наморфиненный кролик, не в силах от усталости пошевелить ни рукой, ни ногой. Так что я могу теперь с первого взгляда определить, что происходит с человеком. Как доктор Ватсон или профессор Бодалев.

Грузин застыл на полуслове, как тот кролик, которому только что в вену протолкнули порцию морфина. Раскрыл мужик рот, будто подавился, и взгляд стал тускнеть на глазах. Весь стал съеживаться, как мумия, сереть лицом и медленно, вроде как в шутку, заваливаться к окну, на котором базировались мухи.

Первая мысль у меня была правильная: «Инфаркт!». Вот грузин подвис головой и взгляд его остекленел. В общем, настало мое время. Я поднял панику. Остановил этот дурацкий автобус и приказал каким-то малолеткам вытащить пациента на траву. И надо же, прихватило мужика на отрезке дороги, где даже селения не просматривалось.

Для начала я пощупал у пострадавшего пульс, потом оттянул веки и посмотрел на зрачки. Стало ясно – помер кореш Важи Кварацхелии. Не знаю, как кто, а я с потенциальными трупами обращаюсь очень спокойно. Как и любой психопат, я очень чувствителен к каким-нибудь вещам, на которые никто из нормальных людей и внимания не обратит, и наоборот, то, что приведет нормального человека к психозу, у меня не вызовет даже раздражения. А вообще нормальный человек – это такая серая личность. И еще неизвестно, что лучше: акцентуация на грани диагноза или полная норма.

Тогда почему-то вспомнилось, как я учился делать инъекции, или как говорят в народе – уколы. Ну, взрослым это куда ни шло, а вот детям… Он лежит перед тобой крошечный, розовенький, а тебе нужно ему в попку всадить иглу, которой его не только поперек, но и вдоль проткнуть можно. Так я представлял себе, что передо мной просто кусок телятины, в который нужно изо всей силы, но только на определенную глубину, всадить эту иголочку. И всаживал. Но парадокс – родители, да и сами детки, которые уже кое-что понимали, прибегали благодарить, говорили, что у меня рука легкая. А я не смог себе кожу проколоть скарификационной иглой, когда на кафедре нормальной физиологии изучали формулу крови. Попросил Серегу сделать прокол.

Вот когда грузин умер, я сразу подумал об уколе в сердце. А что, я смог бы в точку Ляррея попасть и на грузинском проселке, к тому же такой эффект! Тем более, мне не улыбалась перспектива исполнять грузину искусственное дыхание методом «рот в рот». От трупа так разило спиртным!

В чемодане у меня был и шприц, и ампула адреналина. Хотя, с другой стороны, чернявые, что меня окружали, могли подумать черт знает что, насмотревшись на мои действия, и вдруг кому-нибудь захотелось бы меня в окрошку?

А так ничего сложного: достаешь иглу, пусть даже не стерильную, тут лишь бы живу быть, вводишь иглу в полость сердца, далее, чтоб сердце перестало фибриллировать, нужно ввести хлористый калий, немного, пару кубиков, потом промыть иглу физраствором и немного покачать грудь, чтоб раствор дошел до клеток-мишеней. Потом через ту же иглу ввести хлористый кальций или адреналин, теперь можно иглу вытаскивать, и начинать «качать» грудь или нанести сильнейший удар по грудине или между лопатками. Обычно сердце при такой подготовке запускается. Что же меня тогда остановило?

Ну, конечно, не было хлористого кальция, а без него может быть извращенная реакция на адреналин. Я пошел по простому пути, или правильнее сказать, по традиционному: я подсунул грузину под лопатки чью-то сумку и как двину ему по грудине кулаком. Повезло, нужно отметить. Когда я наносил удар, все отпрянули, а какой-то грузинский идиот стал меня за руки хватать. Но пострадавший, труп этот, захрипел, заворочался, в общем, ожил. Хватило механической дефибрилляции.

Еще неизвестно, что могло сильнее взбудоражить толпу. Я стал хозяином положения, приказал ждать, пока я не отвезу пострадавшего в ближайшую больницу. Возвращаться не стал. Пока шло оформление и все такое, я успел пересесть на другой автобус, и знаю, что избежал большого нашествия почитателей. Да и хорошо, я так устал, что, когда подкатил к Поти, я хотел только одного – добраться до гостиницы и лечь спать.