Работы А. Маркова и С. Дробышевского за последние 10 лет дали читателям прекрасное представление того, как много открытий происходит в области антропогенеза (процесс формирования homo/ человека). Стоит заметить, что если вы откроете научную публикацию по антропологии или генетике, то даже в выводах может столкнуться с тем, что буквы окажутся для вас знакомыми, они будут строиться в слова и даже предложения, но смысл написанного будет совершенно неясен. Поэтому труд А. Маркова и Е. Наймарк, в каком-то смысле – это перевод с научного на общеупотребляемый язык.
Хотя это 3-ий том, но суть написанного можно понять и без знания прежних томов. При этом постоянно имеются ссылки на первые книги. Несмотря на объем, читается легко.
Работу можно разделить на две равные части. Первая посвящена антропогенезу. Где не столько уделено вниманию обзору выявления всех новых останков homo, сколько результатам генетических исследований. Вторая половина отвечает на вопрос, почему у человека так развился мозг и интеллект? Есть ли тому объяснения в животном мире? Эта часть в основном посвящена наблюдениям и экспериментам с животными.
Из того нового, что достигнуто в процессе познания антропогенеза, мне было интересно узнать, как вписывается в человеческую историю алтайский или денисовский человек. Помню, что скептически относился первоначально к такому открытию. Дело в том, что выявление видов homo, как и изучение начальных стадий палеолита (древний каменный век) носит определенный политизированный характер. Например, ввиду того, что территории Англии и Америки выпадают из начальной истории человечества, Великобритания и США активно финансируют антропологические и археологические исследования в африканских районах «колыбели человечества». Тем самым лишний раз, повышая свой статус, и показывая свою цивилизованность и заинтересованность в вопросе появления человека. Старался в этом преуспеть и Советский Союз. Но в основном в пределах своих границ. Однако даже со среднепалеолетическими объектами у нас негусто, а основное их число приходилось на территории южных республик. Поэтому выявление на Алтае костных останков древнего человека, еще и нового вида, конечно же, дает пусть маленький, но все-таки плюсик в авторитет и статус Российской Федерации. Сам руководитель экспедиции, потративший чуть ли не всю свою научную жизнь на исследования Денисовой пещеры – А. Деревянко, в бытность директором Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН, являлся не только и не столько ученым, как политиком. Поэтому, почему бы не подкинуть неосведомленным чиновникам сенсацию?! И хоть я слушал доклады академика в живую, но доля скептицизма во мне жила до знакомства с «Достающим звеном» С. Дробышевского, где четко и внятно было указано место денисовского человека в эволюции гоминид. Ну а теперь в рассматриваемой книге уделено масса внимания этому человеку.
Однако замечу одну деталь, на которой бы стоило остановиться авторам, и которая звучит в выступлениях и публикациях ряда новосибирских археологов, включая самого А. Деревянко. Они воспринимают денисовцев, как пример автохтонного развития homo. Т.е. противопоставляют идею эволюции гоминид из одного места, его параллельному развитию в разных местах. Тема, понятно, политически «скользкая». Даже в данной книге авторы иногда указывают, что не все исследования можно проводить, из-за того, что их могут принять расистскими. В контексте рассматриваемого вопроса, и учитывая, что написано о денисовцах в книге, вроде мнению археологов неверно. Но, по-моему, этот вопрос требует просвещения. Хотя, возможно, все банальней. – Авторы просто не знакомы с такими публикациями. Зачем уделять внимание историкам, когда антропогенез может считаться сугубо объектом естественных наук?
В этом я вижу тот комплекс проблем, который наблюдал еще в первых двух книгах, и который стал столь очевидным в этой. Если речь идет о вопросах появления и становления человечества, то нельзя эту проблему рассматривать только в рамках естественных наук. Антропогенез изучается и историей первобытного общества (или дописьменной историей, как принято это называть в англоязычных странах). Однако во всех научно-популярных работах А. Маркова наблюдается игнорирование обществоведческих наук. Человек, его повадки рассматриваются с чисто биологических позиций, поведенческих, психологических и т.п. Например, во 2-ом томе приводятся результаты исследований, которые свидетельствуют, что такие качества как «доброта», «милосердие», в т.ч., основанное на религиозной вере, и даже пристрастие к консерватизму или либерализму, имеют генетические задатки. Правда, корректность этих исследований вызывает сомнения, т.к. их сравнение с историческими реалиями попросту не выдерживает критики. Но авторов это не смущает. Вот и в данной книге они пытаются на опять-таки некорректных исследованиях доказать, что в генах заложен уровень снижения агрессивности к особям собственного вида. Однако указывают, что с людьми это не очень работает. Мол, на основе анализа погребений, в средневековье люди были слишком жестоки друг к другу, чем в другие эпохи. Хотя очевидно, что: а) средневековых костяков попросту больше, особенно в сравнении с палеолитическими, б) нет в человеческом обществе связи генов с уровнем агрессии. Сколь бы не убивали в палеолите сапиенсы друг друга, но это ничто в сравнении с тем, что творили генетические продвинутые и цивилизованные люди в годы мировых войн, и даже сейчас, когда в одном месте, якобы братья, старательно что-то себе доказывают.
Во второй половине этого 3-его тома мы видим нечто … если корректно выразиться, то назвал бы это фееричное. Для примера только названия некоторых тем: «Социальное обучение черепах и культурные традиции синиц», «Вездесущее социальное обучение: от шмелей до лосей». Т.к. я оглавление не читал, и столкнулся с этими названиями по ходу текста, то смеялся (нет, ржал) в голос. Откуда это все? Вижу две причины.
Первая – неопределенность в терминологии. В биологии вдруг все животные объединяются в общества, социумы, имеют культуру. Читаешь книгу о динозаврах, рассказывают об обнаружении окаменелостей целого коллектива звероящеров одного вида. – Все, значит, они были социальны. Ага, возьмите ящериц, киньте их в одну коробку, и любуйтесь их социальными взаимоотношениями! Конечно, науки перенимают друг у друга термины, используя их потом в другом смысле. Например, археологи заимствовали у биологов классификационные термины «тип», «вид» и больше ста лет в рамках методологии пытаются дать правильное определение этим понятиям. Но стороннего человека это мало касается. Однако есть такие термины, которые оказывают влияние на ценностное человеческое восприятие. Хотя подавляющее кол-во людей, и даже многие представители той же исторической науки, не смогут дать определение терминам «общество» и «культура», тем ни менее образованные люди понимают, о чем речь. И вот когда они читают, что социум есть у рыб и черепах, а культура у шмелей и птиц, то уже подсознательно создается образ того, что человек просто животное. Он имеет некоторые отличия от других зверюшек, но в целом все у него так же как в Природе. А раз так, то все человеческие ценности, это надстройка, надуманные излишества. Пей, гуляй, чё та там делай с гусями. Мне, конечно, авторы могут возразить, что они вовсе ничего такого не имели. И вообще, они же дают ссылки на литературу, где биологи объясняют значение использованных из обществоведческих наук терминов. Но, во-первых, слово уже сказано, сказано не проходимцем, а ученым, еще и доктором наук, во-вторых, многие ли полезут читать все указанные источники. Наконец, в-третьих, а кто сказал, что этот источник прав? О том, что использование для биологии социологических терминов ведет к деградации человеческих ценностей, писал Ю. И. Семенов еще в 1989 г. в книге, посвященной антропогенезу «На заре человечества». Эту позицию он отстаивал и позднее. Причем замечу, что средь старого поколения биологов, включая тех, кто изучает муравьев и пчел, не принято использовать по отношению к животному миру такие термины. Мне вообще непонятно, почему вдруг привычные и нейтральные слова «коллектив» и «коллективное» в данной книге попросту игнорируется! Вот пример, на стр. 426, говоря о животных, в 34 строках текста 8 раз использовано слово «социальные» и 3 раза термин «система принятия социальных решений (СПСР)». И ни разу слово «коллективные»! Это глава 10 «Социальность и интеллект» (стр. 421 – 458). Первый и чуть ли не единственный раз, когда в этой главе упоминается это слово, как бы ни смешно выглядело, упомянуто на 432 стр. по отношению к людям в словосочетании «участие в коллективных затеях». То есть у людей коллектив может быть, а животные, даже шмели выше какого-то там коллектива!
На самом деле во всех многочисленных примерах того, как коллективные действия и те виды взаимодействия между животными, что приводят к решению интеллектуальных задач (порой речь идет о дрессировке), нет ни малейших примеров социального! В общем то и по отношению к человеку известно, что не каждый коллектив есть обязательно социальное объединение. И даже если мы заводим речь о культуре, не смотря на то, что человек не может жить в некультурном пространстве, все равно не все его действия можно оценить как культурные. Например, каракули маленького ребенка на листах бумаги, это еще не культура и не искусство.
Но авторы такими «мелочами» не озадачиваются. В книге несколько раз они касаются вопроса появления первобытного искусства. Но что это такое, какая здесь существует проблематика помимо проблемы датировки ранних проявлений этого искусства, они не говорят. Не вдаваясь в суть, скажу только то, что не все, что мы определяем как искусство, таковым являлось для древнего человека. Да и то, что однозначно для нас является искусством, видимо, древним человеком делалось не из-за эстетических чувств… Но авторы рассуждают о том, что раз человекообразные существа в пещере о. Сулавеси, где найдены одни из самых ранних пещерных изображений, нарисованы размером с животных, которые в реалии имеют небольшие размеры, то это какие-то духи. Увы, любой специалист по первобытному искусству вам скажет, что древний человек не озадачивался соотношением размеров изображаемых.
Еще одно неверное употребление термина – «орудийная деятельность» (хотя сам термин авторы, к счастью, избегают, но о такой деятельности говорят много). А. Марков заявляет, что приматологи нашли примеры орудийной деятельности южноамериканских обезьян. Провели раскопки, оказывается, обезьяны тысячелетиями в этом месте долбили камни. Отсюда, казалось бы, логичный вывод – а не являются такими же камнями те артефакты, что археологи относят к самым ранним палеолитическим объектам? Мол, обезьянки камни набили, а глупые археологи отщепы увидели, и сочли, что это дело рук древнего человека.
Будучи археологом (хотя моя специализация связана с гораздо более поздними временем), сделаю некоторые разъяснения. По вышеуказанным причинам, выявление любого палеолитического объекта, и, тем более относимого к ранним стадиям, это даже в научной среде событие. Необходимо приложить немалые усилия в доказательстве палеолитического возраста находок. А для ранних периодов той эпохи порой все сводится к соглашению. Например, якутские археологи заявляют, что у них есть археологические объекты возрастом в несколько сот тысяч лет. Ведущие в сибирском палеолитоведении специалисты из Новосибирска отмечают, что есть для этого региона довольно ранние объекты (возрастом в 50 тыс. л.н.), но со столь древними датировками они категорически не согласны. Что нужно для доказательства? – Правильное залегание древних почв, имеющих достоверные геологические датировки, где выявление артефакта в соответствующем слое уже является весомым аргументом. Есть еще ряд моментов, но самое главное – это то, что тобой найдено именно орудие, и оно изготовлено в традициях той эпохи.
Авторы, много раз говоря о культурных традициях, и даже упоминая работы археологов, не обратили внимания на следующую немаловажную деталь. Изготовление каменных орудий для своего времени это было ноу-хау, которое, не исключено, на заре человечества было доступно не всем. Сохранение знаний обработки камня передавалось из поколения в поколение. Инновации долгое время исключались. Поэтому, когда археологи говорят о культурах каменного века, фактически речь идет о традициях каменной индустрии. Потому что все остальные свидетельства культуры доходят в столь обрывочном состоянии, что оснований для выделения этой самой культуры попросту не находится! Что же касается самих орудий, то техника обработки, как это доказано экспериментальной археологией, требовало большого умственного труда и определенного уровня абстракции. Древний мастер подсознательно вынужден был выполнять целый ряд сложных математических (!!!) операций. Поэтому камень, на котором мы наблюдаем скол, еще не является орудием. Как и не является картиной, упомянутые нарисованные каракули ребенка. Что камнем обезьяна долбит орех или черепаху, это тоже не орудийная деятельность. Как и не является, кинутый человеком в человека камень пулей или снарядом. То есть главным фактом наличия древней стоянки является выявление именно каменных орудий. Обезьяны орудия не делают и использование ими колотых или целых камней, вовсе не может называться «орудийной деятельностью» и не является культурой!
Другое дело, что приведенный авторами пример говорит о том, что археологи для раннеплейстоценовгого периода не могут фиксировать такие местонахождения. Может быть, австралопитеки и пользовались камнями и колотыми костями, но методы археологии пока не позволяют нам это доказать. Зато мы точно знаем, что обрабатывать камни, как это делали умелые люди, они еще не могли. Кроме того, рассматривая этот пример, авторы в определенной степени противоречат себе. Они часто в книге говорят о том, что животные, включая коллективных насекомых, многое заимствуют у других, таким образом, обучаясь и приспосабливаясь к изменениям среды. Понятно, что приматы, давно наблюдая за людьми, тоже могли сообразить, что камнем можно не только кидаться, его можно как-то расколоть, а расколотым камнем что-то сделать. Так что здесь непонятно, что первичней. – То, что сначала ранние гоминиды научились хоть как-то раскалывать камень, а первые пралюди стали уже создавать орудия, или все-таки первые homo сами додумались обрабатывать камень, а уж их близкие родственники потом заимствовали, как могли этот навык.
Наконец, касаясь культуры у животных. Авторы, опять же, смело вводя термин «культурные традиции», никак его не определяют. Что вообще они понимают под термином «культура»?! Конечно, терминов много, но среди них, применимо к предмету разговора важен такой, что культура – это самоограничение. Вот я говорил о традициях каменной индустрии. Способов обработки камня много. Но даже в позднем палеолите определенные группы древних людей, проживавших на широких просторах, предпочитали обрабатывать камень одним и никаким иным образом. Это элемент самоограничения. В последующие эпохи археологи определяют культурное разнообразие на основе традиций изготовления керамической посуды. Люблю приводить пример, что хронология Древнего Египта основывается на анализе письменных источников и эволюции керамического производства. Это сейчас мастер художник может слепить все, что ему угодно. В традиционных обществах, не смотря на проникновение инноваций, в целом это было табу – запрет. Важно так же помнить, что есть как материальная, так и духовная культура. Они неразделимы. Мастер изготовления каменных орудий имел в уме образ готового изделия и представление его изготовления. Это духовная культура. Считается, что к позднему палеолиту уж сформировались все основополагающие понятия человеческого менталитета: «не убий», «любовь», «дружба», «честь». Выявление захоронений не только средь сапиенсов со старыми людьми, которые при жизни был немощны, показывает нам о развитии духовной культуры. И о самоограничении, потому что рационально было бы избавиться от такого субъекта. Где мы видим самоограничение в мире животных? Пределы возможного ограничивают приобретенные навыки и инстинкт. Есть ли духовные представления? – Спорный вопрос. В зоопарках, в условиях неволи, когда не стоит вопрос выживания, животные могут демонстрировать заботу о других и милосердие. Но как только оказываются в условиях дикой природы, доброта исчезает мгновенно. У людей, правда, тоже такое наблюдается. Но выживают те, кто сохраняют законы общества.
Важно понимать, что для животных способ адаптации к окружающей среде – это инстинкты и повадки. У человека – это культура. Культура материальная преобразует окружение, в котором находиться человек. Внутренняя преобразует самого человека, делает его как раз неживотным! Самое важное – человек не может существовать в некультурной среде. Поэтому судьба людей маугли, попавших в человеческое общество печальна. Они оказываются именно животными, и не способны приобщиться к культуре. Где мы можем такое наблюдать даже в среде приматов? Не смотря на все усилия авторов, их книга не приводит ни одного подобного примера! Почему проявление отдельных повадок животных, не мотивированных инстинктом выживания, вдруг оказываются культурой?! Хоть палеолитические культуры выделяются на основе каменных индустрий, но до нас доходят предметы из других материалов. Т.е. видно, что материальная культура окружала первых пралюдей уже в большом многообразии. В мире животных такого нет, и эпизодическое применение палочек птицами, камней обезьянами это представление не меняет. Кроме того, любая культура, не смотря на присущий традиционным обществам консерватизм, имеет развитие, она ограничена в пространстве и времени. Как сильно прогрессирует «культура» изготовления «удочек» для ловли термитов у шимпанзе? Может, приобретенный навык, в любой момент оказаться забытым? Ответ на первый вопрос – скорее никак, ответ на второй вопрос – вполне возможно.
Вторая причина, ошибочности позиций супругов Маркова и Наймарк, это, повторюсь, игнорирование работ обществоведческих наук. Конечно, авторы ссылаются на публикации археологов, где речь идет о конкретных фактах деятельности людей каменного века. Но даже в этом случае не замечают, что многие построения тех же генетиков с их довольно спорными датировками по генам, получают доказательства в том случае, если подтверждаются археологическими исследованиями. Что же касается аналитических обобщающих работ историков, археологов, этнографов, то они в поле зрения авторов книги уже не попадают. Меня даже позабавило, когда описывается, что один иностранный ученый сравнительно недавно выдвинул гипотезу, что промискуитет самок позволил снизить агрессивность внутри сообществ ранних гоминид, открыв тем самым путь на становление человеческих (социальных взаимоотношений). И вот те чудо – генетики тому находят доказательства! Это хорошо, что данная гипотеза превращается в теорию, т.к. появляются доказательства из области естественных наук. Но дело в том, что об этой гипотезе писал Ю. И. Семенов (и не он первый), в упомянутой мной книге, еще в 80-ых годах! Для историков было всегда очевидно, что становление человечества происходило не столько за счет способностей изготавливать оружия, сколько в изменении взаимоотношений в объединениях древних homo. Доступность к спариванию самок, как и потом переход к моногамии, были одними из важных этапов в формировании человека. Межполовые взаимоотношения – это один из фундаментов существования человечества. Но такие заявления сейчас тоже не политкорректны, потому что они вступают в конфликт со столь модной идеей «свободы половых отношений», основанием чему, тоже служат примеры из мира животных. В общем, антропогенез – это еще и формирование социальных взаимоотношений. Любопытно, что в последней главе при описании компьютерной модели антропогенеза авторы в целом правы. Но вводимые им исходные данные были не всегда корректны, прежде всего, по причине отсутствия знаний в области истории первобытных обществ. А если бы они их знали, то и не стоило заморачиваться моделированием. Проблема большей части всех этих компьютерных моделей, что в них можно всегда добиться желаемого результата. Понятное дело, что если авторы считают, что социальные взаимоотношения есть у пчелок, то антропогнез будет сводиться к простому процессу набора биологических изменений в анатомии человека.
Коротко, что этой критикой я хотел сказать. В ходе антропогенеза человек приобрел качества, которые до этого были СОВЕРШЕННО НЕ СВОЙСТВЕННЫ живой природе. А именно – культура и, как следствие, социальные взаимоотношения. Это не значит, что даже ныне существующий разумный человек не является животным. От этой объективной данности мы никуда избавимся (и не надо). Но культура стала тем эффективным способом адаптации к различным природным средам, благодаря которым человек заселил всю Землю, и быть может, будет способствовать распространению жизни в Космосе.
Поэтому, хоть я книгу прочел с интересом, вынужден констатировать, что авторы, вступив на путь широкого и необоснованного использования в области животного мира обществоведческих понятий, при игнорировании наработок самих этих наук, серьезным образом понижают научную значимость, как самой рассмотренной работы, так и проводимых ими исследований. Все просто, если культура и социум существует в любых проявлениях животного мира, то зачем вообще такие термины?! Их значение девальвируется до уровня ненужности.