Глава 2

О силе женского взгляда, съемках фильма и сценариях из мусорного бака.

1982 год – я студент Одесского холодильного института. Полная аббревиатура этого учебного заведения ОТИХП (Одесский институт холодильной промышленности),но мы ее расшифровывали, как Одесский театральный институт хохмы и пляски. У нас в голове не скучные формулы, а афоризмы наших соседей из университетской команды КВН.

На летние каникулы я устраиваюсь на работу в Одесскую киностудию.

– Будешь работать в “Разбеге”, – говорит мне строгая кадровичка.

Разбег – это, наверное, что-то вроде курьерской службы, думаю я про себя, и направляясь в нужное помещение.

Нет “Разбег” это фильм. Отец нашего космоса – академик Королев, свою юность провел в Одессе. Здесь он познакомился с летчиками гидросамолетов. Отряд, которых базировался под Одессой. Здесь начал конструировать первые летающие модели, здесь же увидел, что сверху облака кажутся золотыми.

Так я впервые приобщился к таинству кино. А я увидел как, работает кинорежиссер-постановщик Геннадий Владимирович Глаголев, впервые снялся в фильме, да и вообще, это было два месяца удивительных открытий и непрекращающегося счастья.

Съемки велись в разных местах. На натуре, в районе Фонтанки была выстроена база для гидросамолетов и главный герой пробирался туда чтобы познакомиться с летчиками. В переулке Чайковского, чтобы подчеркнуть значимость момента первой встречи молодого Королева с летчиками, было организовано грандиозное действие. Набрали двести человек массовки, посадили несколько артистов в кожаных куртках на коней и даже грузовичок, на заднем плане, пустили с красноармейцами. И все это для того чтобы во время первомайской демонстрации главный герой мог произнести глядя на проходящих по улице летчиков:

– Я тоже хочу, как и вы, летать!

– Подрасти парнишка. Потом и полетаешь, – ответили ему летчики.

Сцену снимали четырнадцать раз. Было холодно, но так как предполагалось, что был жаркий летний день, вся массовка была в белых рубашка. В конце съемочного дня они были все синие от холода. Дирижировал всей этой массой народа режиссер, с помощью мата и мегафона. На двенадцатом дубле оператор, который ходил греться с помощью спиртного в специальный вагончик, упал вместе с камерой. Слова, которые тогда прокричал на всю улицу режиссер в мегафон, не как не вязались с обликом интеллигентного человека. Жаль, что я не записал его тираду. Кино искусство нервное. С тех пор я участвовал в съемках сотни раз, и не помню, ни одного съемочного дня чтобы все было гладко.

Несколько раз меня тогда оставляли помочь со съемками на студии. К примеру, разобрать старинную мебель на складе. Потрясающее место – склад старой мебели на студии. Это лучше чем музей, так как старые вещи там можно было и потрогать, и посидеть на викторианских креслах, и полежать на кушетке времен Людовика XIV. Ты приобщаешься к истории через тактильные ощущения и мир запахов. Это пробуждает фантазию.

А еще я помогал делать комбинированные съемки. Вращал маленький самолет, на тончайшей проволоке, привязанной к шесту. Крутил, потом резко дергал и самолет падал в низ. Так создавалась иллюзия гибели самолета над городом. Там же произошла и удивительная встреча с знаменитой актрисой. Она была вызывающе прекрасна. Гордая осанка, прищуренный, насмешливый взгляд и тончайший запах французских духов. Убийственное сочетание – подобное удару молнии.

Она снималась в сцене с Конкиным.

– Будете смотреть на него влюбленными глазами, – сказал ей режиссер.

– Чтобы я смотрела с любовью на этого идиота? Никогда. Можете меня застрелить.

– Вы же читали сценарии! Что ж отменять из-за вашего каприза съемку? – возмутился режиссер.

– Ладно, давайте поставим вместо Конкина. Кого-то другого. Все равно я одна в кадре.

– Кого?

– Да вот давайте хоть этого, – актриса указала на меня стоящего среди зрителей.

Десять дублей я стоял не жив ни мертв, а одна из первых красавиц страны смотрела на меня влюбленными глазами.

Это было потрясение. Женский любящий взгляд, это колоссальная энергия, которая точно вино разливается по телу и отшибает напрочь голову. Ощущение высоковольтного разряда, который пронзил тебя насквозь. Ты точно умираешь и тут же возрождаешься и так много, много раз. Взгляд, точно тоннель соединяющий прошлое и будущее, неведомые дали и тепло родного очага. Вечность и обещание бессмертия. Ощущение покруче секса.

После этого я не спал всю ночь. А под утро заснул и проспал работу.

Главный художник, в распоряжении которого я находился, глянул на мое помятое лицо и спросил:

– Что напился вчера?

– Ага, – с радостью подтвердил я. Ведь объяснять, что был сражен, взглядом актрисы было бы невмоготу.

– Ладно, иди, работай. Там тумбы надо старинными афишами обклеить, – смилостивился художник.

Я с радостью побежал клеить афиши. Одну из них я не удержался и спер. Она много лет висела у меня на стене, напоминая о тех счастливых временах.

Кроме афиши я еще вытащил на память из мусорного бака несколько режиссерских сценариев. Это были сценарии фильмов еще не вышедших на экран. Я прочел их, а потом уже посмотрел фильмы. Могу заметить интересную особенность. Сценарии были гораздо интереснее, чем фильмы по ним. На экране многие особенности сценария не находили хорошего режиссерского решения.

Сейчас когда, множество замыслов и планов, это тоже еще разбег. А я надеюсь, будет и взлет… Сколько бы лет Вам ни было – живите на взлете! И смотрите в глаза любимым. Ведь как говаривал Михаил Булгаков:

Основная ваша ошибка заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз. Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза – никогда!

* * *

Глава 3

О круговороте любви в природе

В лепестках моих – радужный свет,

но от страха дрожу и бледнею –

здесь колибри и бабочек нет…

для чего здесь тогда орхидея?

Еле дождался трамвая. Каждый раз, дожидаясь трамвая, чтобы сэкономить полтора рубля, плююсь и даю себе слово больше этого ни когда не делать. Но, тут не смотря на толпу, рванувшую в трамвай, удалось даже сесть. Это было для меня очень важно, так как с двумя сумками ехать было трудно, тем более что в оной из сумок стояла дурацкая ваза, да еще с водой. Через пару остановок возле меня остановилась худенькая женщина с мальчиком лет трех. Мальчик рыжий и серьезный, с круглым веснушчатым лицом спокойно держался за мамину руку. Минуты две я колебался, потом предложил женщине сесть.

– Спасибо. Не надо. А то на руках он уснет. Потом я его не добужусь, – улыбнулась женщина.

Молодая, симпатичная, но что-то выдавало, что живут они не богато.

Мальчик стоял, широко раскрыв голубые глазища и чуть подрагивая рыжими ресницами. Мамин любимиц. Вообще-то я не люблю детей. Да, да, не люблю. От слова «люблю» по отношению к чужим детям, на мой взгляд, попахивает какой-то неискренностью, если не хуже… Да и дети не нуждаются в любви от чужих дядь и теть, которым доводится их воспитывать. Дети нуждаются в уважении и внимании к их проблемам.

Женщина с ребенком улыбкой и фигурой напоминала подругу моей бывшей жены. Подруга жила в другом городе и изредка приезжала на несколько дней в Одессу. Хорошая была женщина, умная и красивая и с ней можно было проговорить всю ночь. Хотя почему же была? Она и сейчас там же живет и растит сына.

Я посмотрел на рыжего серьезного мальчика и протянул ему апельсин.

–Скажи спасибо дяде, – сказала ему мама. Мальчик с серьезным видом кивнул, и мы улыбнулись друг другу. Через остановку они вышли, и мальчик помахал мне рукой с апельсином, второй он крепко сжимал мамину ладошку.

Через некоторое время и я вышел навстречу капризной апрельской погоде. Сделав пару шагов, я остановился, размышляя. Тащить вазу домой было совершенно нельзя. Дома мама, она мне своими расспросами все нутро вывернет. Если еще происхождение лягушачьих лапок я кое-как объяснил и кое-как мы их скормили соседке, то уж с вазой разговоров будет на целый год. Угораздило ж меня! А может быть тихонько поставить сумку с вазой возле скамейки – кто-то найдет и будет ему радость. Нет, сейчас вечер, уже холодно и орхидеи в вазе просто погибнут. Да я и забыл сказать, что в вазе плавало два десятка орхидей. Дорогой и экзотический цветок. За это их и люблю. Если уж не удалось быть первым, кто подарил этой женщине цветы, можно стать первым, кто подарил орхидеи. А на счет цены, это правильно. Но у меня на хлеб может денег и не быть, а на орхидеи есть всегда. К тому же это особенные орхидеи, жалко, что эту особенность и оценить то некому. Ну почему некому? Да та которой они предназначались, повела себя не так как я рассчитывал. Помните фильм "Москва слезам не верит"? Тот эпизод, когда Гоша приглашает главную героиню на пикник чтобы познакомить ее со своими друзьями. Так вот я попытался сделать нечто похожее, а она не пришла. Может быть, надо было проявить больше настойчивости? Не знаю. А вы знаете, где проходит граница между настойчивостью и навязчивостью? Все это очень тонко. У меня горечь и обида. А она останется без цветов. Но это не беда – на свете есть много других женщин.

Конец ознакомительного фрагмента.