У нее возникло странное ощущение, что маньяк рядом и готовится нанести новый удар. Только теперь жертвой может стать сама Настя. К счастью, это ощущение быстро прошло. Она опять присела за свой столик. Какое кошмарное утро! Воровство в больнице, неприятный разговор с Вероникой Артемовной, новое страшное убийство в городе…

У Насти снова сильно заломило виски. Пора домой, мама уже проснулась… Девушка не сразу заметила, что к ней подошел Игорь:

– Вам нехорошо? Может быть, что-то нужно?

– Не волнуйтесь. Мне гораздо лучше, – соврала Настя.

Зверское преступление произошло спустя две недели по приезде Онежского в Алексеевск. Милиция и прокуратура города были поставлены «на уши», начальство требовало немедленно поймать опасного маньяка. Работали лучшие специалисты, но пока вся их работа результата не приносила. Правда, новых кровавых злодеяний, подобных убийству в лесу, пока не происходило. Но ведь между первым и вторым преступлениями маньяка тоже прошло некоторое время. Он временно залег «на дно»?

Виктор просматривал материалы дела, когда к нему зашел Рыков. Григорий Семенович сочувственно покачал головой:

– Ни минуты покоя, Виктор Иванович?

– Да, – согласился Онежский. – Знаете, о чем я думаю? О личности убитой. Почему жертвой стала именно она?

– Ах, Виктор Иванович, – вздохнул Рыков. – Разве нам дано проникнуть в фантазии больного человека?

– То есть вы считаете, на месте Самсоновой могла быть любая другая женщина?

– Безусловно. Вы ведь уже ознакомились с показаниями Анны Ильиничны Родионовой? Старушка уверяет, что она предупреждала Самсонову не выходить на прогулку в ночной лес. Предупреждала о большой преступности. Самсонова не послушала. Преступность! – вздохнул Рыков, – к сожалению, это проблема сегодняшнего дня.

– Анна Ильинична считает, что жертва была чем-то взволнована.

– Нет, нет, Виктор Иванович, давайте уточним, я ведь также внимательно ознакомился с протоколом: ей ПОКАЗАЛОСЬ, будто Анфиса Константиновна НЕМНОГО ВОЛНОВАЛАСЬ.

– И где же тут противоречие?

– Давайте посмотрим на дело с несколько иной стороны: возраст у Анны Ильиничны почтенный. Она слишком потрясена произошедшим. В таких случаях люди, особенно пожилые, начинают выдавать желаемое за действительное. И когда она говорит, что «немного волновалась», ключевым является слово «немного». На самом деле Анфиса Константиновна могла быть совершенно спокойной.

– Григорий Семенович, вот точные слова Родионовой: «Она была будто не в своей тарелке, когда пошла в сторону леса, несколько раз оглянулась…»

– Предположим. Но почему, точнее, после чего убитая стала оглядываться?

– ?!..

– После предупреждения старушки-соседки о большой опасности. Такие «пророчества» кого хочешь напугают. Анна Ильинична ведь не думала, что окажется провидицей.

– Почему вы так упорно отметаете версию, что убить хотели именно Самсонову?

– Конечно, ни отметать, ни опровергать ничего нельзя. Однако, дорогой Виктор Иванович, послушайте совета опытного человека, который хорошо знает обстановку в городе. Мы проверили биографию Самсоновой… Нет, мы перевернули всю ее производственную и личную жизнь! Никогда никакого криминала за ней не числилось. Ее убил маньяк, потому что он ХОЧЕТ УБИВАТЬ. Почему незадолго до этого он убил гражданку Евдокимову? Кому помешала скромная продавщица? Кому могла помешать медсестра из роддома? Допустим (только допустим!) Анна Ильинична права: Самсонова действительно из-за чего-то волновалась. Что следует из этого? Ничего. У человека неприятности на работе, плохое самочувствие и так далее. Наконец, она могла волноваться из-за того, что не складывается, например, личная жизнь.

Онежский с любопытством посмотрел на Григория Семеновича:

– Как вы все четко разложили по полочкам.

– По-прежнему не согласны?

– Надо все обдумать.

– Думайте, Виктор Иванович. Но не сегодня.

– Не сегодня?

– Работа работой, но мы с вами приглашены в ночной клуб «Волшебный сон» на выступление Глории.

– Право слово…

– Нельзя, нельзя отказываться Виктор Иванович. Наше начальство там будет.

– Раз начальство…

– Кроме того, она ведь вам понравилась.

– Кто?

– Мария Нестерова, то бишь Глория.

– Любопытная информация.

– Виктор Иванович, я старше вас едва ли не в два раза. Мой опыт – это мой опыт. Я заметил, как тогда в машине вы смотрели на ее афишу.

– Ах, это…

– Именно, Виктор Иванович! Вы были на ее концерте?

– Нет.

– Вот видите! Срочно исправить ошибку! – уже в который раз Григорий Семенович залился таким знакомым смехом.

Виктор согласился принять предложение, он считал, что давно пора зайти в этот клуб и посмотреть на Глорию. Вновь и вновь он вспоминал странный сон своей юности. Что за таинственная нить связывает его с незнакомой танцовщицей из Алексеевска?

Ночной клуб «Волшебный сон» сиял огнями, швейцары при входе учтиво кланялись публике, в основном, местной элите. Внутри все столики были заняты; столбом стоял табачный дым, из которого, как челноки из тумана, появлялись изящные официантки. Они не шли, а порхали, будто бабочки, под сладкие взгляды посетителей мужчин.

– Нам сюда, – Рыков обнял Виктора за плечи, подвел к столику, что стоял в углу недалеко от сцены. Здесь уже разместились трое: непосредственный начальник Онежского Василий Леонтьевич Струков, невысокий, седоволосый мужчина, на лице которого никогда не проявлялось никаких эмоций, руководитель так называемой «конторы» Алексеевска Денис Денисович Пушкарев, полный, с большой, лысой, похожей на мяч головой и еще один человек, которого Онежский ранее лично не встречал, но прекрасно знал по многочисленным фотографиям в местной прессе и выступлениям по телевидению. Человек этот тут же протянул Онежскому руку:

– Рад нашему знакомству. Слышал, с каким рвением вы взялись за дела.

– Стараюсь, – немногословно ответил Виктор и внимательно всмотрелся в самого богатого человека в городе Дмитрия Алексеевича Верникова. И сразу понял, человек этот волевой, что чувствовалось по сильному пожатию руки, по пронзительному взгляду больших черных глаз. У Виктора возникло странное чувство, будто два различных существа, две противоположных силы соединились в плоти Дмитрия. Когда он улыбался, то превращался в скромного, даже застенчивого относительно молодого еще человека (ему вероятно нет и сорока), с игравшим, как у ребенка, румянцем на щеках. Но стоило ему повернуться в профиль, как хищный нос вкупе с огненными глазами ясно говорили: перед вами тот, кто при желании подомнет под себя любого вставшего у него на пути.

– Товарищ полковник, – начал было Виктор, обращаясь к своему непосредственному начальству, но Верников его прервал:

– Извините, Виктор Иванович, извините, господа, но может мы сегодняшним вечером без чинов и докладов? Василий Леонтьевич?..

– Я не против, – с традиционной невозмутимостью ответил Струков.

– Вот и прекрасно! Присаживайтесь, господа, присаживайтесь! Виктор Иванович, я взял на себя смелость заказать кое-что из спиртного.

– Я пью мало.

– Я тоже, но иногда следует расслабиться. Тем более, на сегодняшнем выступлении. Глория, это настоящее чудо города. Главный бриллиант в нашей короне, хотя «бриллиантов» у нас, как вы успели заметить, много. Здесь, в Русском Черноземье, столько богатств! Только бери их и используй во благо России и ее замечательного народа.

Официантка наполнила бокалы опоздавших Рыкова и Онежского, Верников поднял свой и несколько извиняющимся тоном произнес:

– По старшинству, по занимаемому положению должны говорить либо наш уважаемый Денис Денисович, либо Василий Леонтьевич. Но разрешите мне. Хочу произнести тост за человека явно недюжинного ума, который вливается в наш замечательный коллектив. Да, да, Виктор Иванович, я тоже член коллектива, поскольку по возможности помогаю правоохранительным органам Алексеевска.

– Дмитрий Алексеевич решает целый комплекс вопросов, связанных с материальным обеспечением, – вставил Струков, – новые машины, обмундирование. Раз государство не в состоянии…

– Государство нынче бедное, – вздохнул руководитель «конторы».

– Не будем о грустном, – умоляюще произнес Верников. – Итак, за нового центуриона нашего города! Надеюсь, мы подружимся.

– Хорошие люди должны дружить, – дипломатично ответил Онежский. Правда, он не выпил, а просто пригубил, несмотря на недовольные возгласы: «До дна! До дна!» Руководитель «конторы» пробурчал:

– Настоящие мужики так не поступают.

– Каждый пьет в меру своих возможностей, – примирительно заметил Верников. – Я, Виктор Иванович, ознакомился с одной из ваших статей, любопытно, доложу вам, любопытно. – И руководителю «конторы». -Денис Денисович, вы не знакомы с теорией господина Онежского? Он утверждает, что любой убийца – человек с больной психикой. И что его можно опознать по определенным нормам и стереотипам поведения. Такого интересного специалиста я бы пригласил к себе, в свою фирму. Но не будем пока о делах. Вы видели выступление Глории?

– Нет. Но сейчас посмотрю на ваш бриллиант. Кстати, кто она? Откуда?

– Жена нашего главного архитектора. Вон он сидит с товарищем через два столика от нас. Нет, нет, не постоянно жующий толстяк, а тот, что рядом с ним.

Муж танцовщицы был полной противоположностью своему соседу: худой, с осунувшимся печальным лицом, в котором, однако, проглядывало благородство.

– Глория выступала в Санкт-Петербурге, – продолжал Верников. – Однако Михаил (ее муж) уговорил ее приехать к нам в Алексеевск. Я ее видел еще в северной столице, она поразила меня и специально для Глории я построил этот клуб. Назвал его «Волшебный сон». Знаете почему? Потому что Глория – это и есть волшебный сон!

Онежский посмотрел на Дмитрия и вдруг начал догадываться: она ему безумно нравится. А может они любовники?

Свет в зале стал потихоньку гаснуть, шум в баре сразу стих, воцарилась тишина, в которой ощущалось… напряжение. Все ждали чего-то необычного, и это ожидание невольно передалось Виктору, по его жилам, будто, пробежал электрический ток.

А затем грянули первые аккорды, несколько лучей упали на небольшую круглую сцену, вспыхнул экран, и появилась проекция удивительного по красоте сада;

деревья, казалось, застыли здесь в вечном цветении, благоухали цветы, от ярких красок которых рябило в глазах; подпевая в такт музыке волшебными голосами, порхали птицы; то тут, то там мелькали бабочки, когда камера приближалась к ним, перед зрителями возникали их крылышки, расцвеченные самыми невероятными узорами. Между деревьями – дубами, кипарисами, пальмами прогуливались животные. Кого только здесь не было: грозные короли звериного мира львы и стройные красавицы лани, блистающие красным золотом шкур лисицы и юркие зайцы, и многие-многие другие – все мирно уживались в этой чудесной долине Доброты.

«Очевидно, имеется в виду райский сад», – подумал Онежский.

Но вот среди царства Красоты появилось самое прекрасное Божественное творение – Женщина! Виктору показалось, что он оглох, и не удивительно, зал раскололся от аплодисментов. К зрителям вышла Глория.

Сначала Виктор решил, что она обнажена, но нет, ее нагота – обман, тело танцовщицы плотно облегало полупрозрачное трико, которое словно подчеркивало совершенство божественной фигуры. Онежский, как бы невзначай, перевел взгляд на Верникова; глаза Дмитрия были прикованы к сцене, губы что-то шептали, но различить этот шепот было невозможно.

А Глория вспорхнула и, подобно птице, полетела по сцене. Улыбка ее была чиста и невинна, движения – легкими, плавными и дополнялись шанэ, батманами, пируэтами. Сколько же в ней грации, изящества, будто совершенная женщина – прародительница Ева спустилась к современным людям, дабы подарить им хотя бы частицу своего совершенства.

Но ведь это и есть Ева, ее прообраз!

В музыке зазвучали тревожные аккорды, луч прожектора скользнул вверх, Виктор увидел, что прямо с колосников по лиане спускается огромный Змей, чешуя которого сверкает и переливается, точно украшенная крохотными изумрудами. Змей внимательно и упорно смотрит на Еву, а она, вместо того, чтобы бежать, сама не в силах оторвать взора от необыкновенного создания. Дерзкий гипноз продолжается. Тело актрисы становится мягким, податливым, Змей обвивает его, и в руках пленницы, словно невзначай, оказывается золотое яблоко. Ева по-прежнему смотрит на совратителя с доверчивой улыбкой, потом откусывает кусочек и глотает.

Аккорд в оркестре прозвучал так, будто удар ножа оборвал чью-то жизнь. Скрипки, тихо рыдая, уступили место медным инструментам. На лице Евы, сменяя друг друга, проносятся недоумение, беспокойство, стыдливость. Она с тревогой осматривает свое обнаженное тело и отчаянно ищет, чем бы прикрыть его. Спокойствие и умиротворение навсегда исчезли из ее глаз, теперь их переполняет страх.

И вот перед нами уже другая Ева: ее движения стали резкими, порывистыми. Как будто сжигаемая неистовым огнем, она мечется, мечется, хочет увидеть совратителя Змея, однако исчез враг рода человеческого, оставив ей долгие, неисчислимые страдания.

Ева вновь улыбается, но в той улыбке проскальзывает что-то порочное. Она извивается, становясь подобием Змея, вихрем проносится по сцене и, наконец, застывает в позе отчаяния. Луч прожектора впивается ей в лицо, и зрители видят застывшую на нем маску ужаса.

Танец закончен, а зал несколько секунд приходит в себя и только после этого взрывается новым оглушительным громом аплодисментов, возгласами: «браво!», «бис!». Глория уходит, потом снова появляется, укутанная темной материей, снова кланяется. И так несколько раз, пока не исчезает за кулисами. Среди громких реплик: «Бесподобно…», «Великая танцовщица!..», «Как поставлен номер!..» и прочее, Виктор слышит простой вопрос Дмитрия:

– Ну, как?

Вопрос обращен к Онежскому. Что можно ответить?

– Блестящая женщина! Высочайший мастер.

– Вы абсолютно правы, – в словах Верникова вдруг послышалась некая грусть. – Она обычно открывает шоу. Танцует всего один танец. Иногда – два. Представление продолжится, но вряд ли вы сможете его смотреть. Все слишком буднично и неинтересно.

– Обычно ударный номер запускают в конце любого представления.

– Правильно. Но таково ее условие…

Номера следовали один за другим: фокусники, певцы, пародисты и т. д., однако у Виктора сложилось ощущение, что никто особенно не смотрел на сцену. Все вспоминали Глорию. Верников подозвал официантку, тихонько прошептал:

– Еще не ушла?.. Да, да, букет! Самый большой и красивый.

– Пригласите ее за наш столик, – предложил Виктор, которому так же не терпелось познакомиться с Глорией.

– Она не придет, – сухо ответил Дмитрий.

Разговоры о танцовщице как-то сразу прекратились, а спустя некоторое время, все вспомнили о позднем времени, о завтрашних делах и разошлись. Провожал Виктора Григорий Семенович, который опять без видимой причины заливался смехом, и, как бы между прочим, заметил:

– Хороший вечер. Такие знакомства вам не помешают.

– Не помешают, – согласился Онежский.

– Хотя… Вы, вероятно, не собираетесь долго у нас задерживаться?

– С чего вы решили?

– Не смешите, Виктор Иванович, молодой, карьерный человек, умеющий вести себя в любом обществе. Из таких как вы, выходят Генеральные прокуроры.

– Не преувеличивайте моих достоинств.

– Правда, правда. Кстати, вы ведь учились с одним из наших сотрудников? С Цветковым Сергеем Владимировичем?

– Да.

– Между нами: ваше мнение о нем?

– Когда я его знал, он был отличным парнем.

– Вы дружили?

– Дружили, и одно время – сильно.

– А потом?

– Как вам сказать, между нами возникло некоторое недопонимание… Но мы остались в хороших отношениях. Цветков человек достойный.

– Понятно. Вот и приехали. Кстати, вам пора подумать о собственной квартире.

– Меня устраивает гостиница.

– Да, да, одинокому мужчине лучше в гостинице. А почему одинокому? Столько красивых девушек вокруг. И у меня есть пара приятельниц… – Григорий Семенович просто давился от смеха. – Такие классные штучки.

– Целых две, Григорий Семенович? Многовато для меня будет!.. Спасибо, до завтра. Точнее, увидимся уже сегодня через несколько часов.

– До свидания, Виктор Иванович.

Виктор вылез и, как бы невзначай, обернулся. Даже в темноте видно, что Григорий Семенович не улыбается.

Онежский поднялся к себе в номер, разделся, лег в кровать. Однако, несмотря на поздний час, долго не мог уснуть, все анализировал последние события. Злодейское убийство женщины… Скорее всего, действовал маньяк. Рыков усиленно убеждает, что жертвы выбраны случайно. А если нет?.. Продавщица из магазина и медсестра из роддома – что у них общего? Ничего, кроме пола и возраста. Выходит, убивают женщин средних лет, и, по большому счету, Рыков прав?

А если нет?

Далее, почему столько людей напрашиваются к нему в друзья? Сначала Григорий Семенович, потом Верников («Надеюсь, мы подружимся!»)… Чем их так привлек новый следователь?

Разговор с Рыковым в машине… Явная попытка выяснить их отношения с Цветковым. Зачем? Обычное любопытство или здесь что-то еще?

Постепенно мысли Виктора сосредотачивались на удивительной танцовщице Глории. Виктору почему-то казалось, что ее глаза во время танца были обращены… к нему. Женщина о чем-то просила. Но о чем?