Женщина не ответила. Она стала погружаться в полусонное состояние, ее веки тяжело опускались и поднимались, будто прихваченные клеем.
– Значит, два на два, голоса поровну, – подытожил Юрий. – Так голосовать не получится. Нужен перевес хотя бы в один голос.
– Время! – прозвучал голос Ах, и взгляды всех четверых устремились на экран.
– Ваше решение, зрители? – задала вопрос девочка, теребя уголок платья. – Кто за то, чтобы я больше не была вашим менеджером?
Юрий поднял руку первым. После секундного замешательства Алексей последовал его примеру. Ах уперла руки в бока, ее лицо было бесстрастным.
– Еще есть желающие?
Юрий мельком взглянул на Жанну, потом перевел взор на пожилого режиссера. Медленно и тягуче поползли секунды. Внезапно Жанна расправила плечи.
– Есть, – сказала она и подняла руку.
Ах надула губы и шаркнула ножкой:
– Кто против?
Теперь все смотрели на Рэда. Юрий – с холодным безразличием, Алексей – с плохо скрытой неприязнью, взгляд Жанны вообще ничего не выражал.
Правая рука режиссера медленно вытянулась вверх, словно корабельная мачта. Неожиданно по круглому лицу Ах прокатилась слезинка.
– Не ожидала, что ты поддержишь меня, – призналась она.
Локко пожал плечами и опустил руку.
– Не знаю, что тебе светит за результат этих так называемых выборов… – невозмутимо проговорил он. – Но я всегда страшился неизвестности. Тебя, Ах, в конце концов, мы более-менее знаем. Если тебя накажут за то, что мы проголосовали против, то… в общем, я не хотел бы никакого насилия.
На щетинистом лице Юрия появилась волчья ухмылка:
– В это трудно поверить, смотря твои фильмы.
Рэд оставался бесстрастен и спокоен.
– Кино есть кино, реальная жизнь складывается несколько иначе, – сдержанно изрек он.
– И что дальше? – моргнув, с глупым видом спросил Алексей.
– Дальше у вас будет другой менеджер, – ответила девочка. – Ваши голоса лишь подтвердили, что я не справилась с обязанностями. А теперь смотрите фильм и ищите отличия, – закончила она.
Жанна вновь подняла руку:
– Я знаю, чем эта версия отличается от оригинала.
Ах, уже было севшая обратно на велосипед, оживилась:
– Да что ты? И в чем же суть отличия?
– В фильме, то есть… в финальных титрах… было имя, – Жанна говорила сбивчиво и запинаясь, словно растерявшийся студент, которому профессор на экзамене задал вопрос не по теме. – Среди других актеров было имя… Воробьева Ирина. Ее нет среди нас. И в оригинальной версии имя этой женщины не упоминалось.
Ах захлопала в ладоши, но при этом ее лицо оставалось мрачнее тучи.
– Браво, – сказала она, закончив аплодировать. – Свой приз ты получишь перед сном. А сейчас кино. Его никто не отменял. Аха-ха.
И прежде чем кто-то успел опомниться, картинка с Ах исчезла, после чего на экране замелькали кадры «Седой ночи».
Стрелка наручных часов, по которым мазнул взглядом Фил, замерла на двенадцати ночи.
– …И сказал Тайсон Золушке: «Запомни, Золушка. После двенадцатого удара твоя физиономия превратится в тыкву», – нараспев проговорил он, и Карпыч захрюкал от смеха.
– Я рад, что у тебя хорошее настроение, – кивнул Фил. Он разглядывал свои руки в бледном свете выглянувшей из-за туч луны. Засохшая кровь, которой он измазался, пока затаскивал пожилую женщину в багажник, была похожа на чернила, и от нее пахло медными стружками.
– А вот и Воропаево, – встрепенулся Карпыч. – Как там она сказала?
– Дом у колонки, – ответил Фил и стиснул крепкие пальцы в кулак. – Колонка, колонка… есть колонка музыкальная, а есть колонка в архитектурном ансамбле. Существует колонка в газете. Также есть колонка, из которой набирают воду. Как ты думаешь, какую она имела в виду?
– Братуха…
Фил бросил на приятеля изучающий взгляд.
– У тебя еще остались эти колеса? – спросил Карпыч, словно извиняясь.
– Для тебя ответ положительный, – краем рта улыбнулся тот.
«Мицубиси» съехал с трассы, и машину тут же заболтало на вязких ухабах и выбоинах. Сильный ливень превратил и без того разбитую сельскую дорогу в непроходимую слякотную кашу, но машина упорно продвигалась вперед.
– А мне понравился «Cannibal corpse», – сказал Фил, закуривая. От резкой тряски кончик сигареты никак не хотел окунаться в огонек зажигалки, но Фил был терпелив. Наконец он глубоко затянулся. – Как ты там говорил? «Замученный при родах»?
– Ага. Есть еще неплохой альбом, «Bleeding». Кровотечение то есть. Эти ребята любят тему смерти. Собственно, как и темы пыток, абортов и суицида.
Найти нужный дом не составило большого труда. Село Воропаево состояло из трех улиц, и через несколько минут молодые люди уже выбирались из машины, припаркованной у ржавой водопроводной колонки.
Карпыч брезгливо смотрел на приземистый дом, буквально вросший в землю, который виднелся за покосившимся штакетником, настолько прогнившим, что было непонятно, зачем он вообще нужен.
Они открыли ветхую калитку и поднялись на крыльцо. Раскисшие от сырости ступеньки заскрипели под тяжестью нежданных гостей. Фил постучал в облезлую дверь.
– Будет облом, если ее внучка окажется страшной, – вполголоса сказал Карпыч, но Фил лишь поднес к губам указательный палец и ничего не ответил.
Через мгновение в глубине дома послышались шаги, и женский голос с тревогой спросил:
– Кто там?
Студенты посмотрели друг на друга.
– Извините за поздний визит, – начал Фил. – Вы, случайно, не Оля?
Заскрежетал замок, и старая дверь с усилием отворилась. Темнота мешала разглядеть возникшую перед ними женщину, они видели лишь контуры ее тела и глаза, блестевшие в темноте серебристыми монетами.
– Да, меня зовут Ольга. Что вам нужно? – с легким беспокойством спросила она.
Фил откашлялся и торопливо заговорил:
– Вы живете с бабушкой?
– Да, с бабушкой… С ней что-то случилось? Она должна была уже давно прийти!
– Вы только не пугайтесь. Дело в том, что мы были свидетелями небольшой аварии, – продолжал на ходу выдумывать Фил. – Вашу бабушку на дороге случайно зацепила машина, но вы не переживайте. С ней все в порядке.
Женщина ахнула, покачнувшись.
– Где она?!
– Можно, мы войдем? – вкрадчивым голосом поинтересовался Карпыч, и хозяйка машинально отошла назад, пропуская в дом молодых людей.
Фил аккуратно закрыл за собой дверь. Теперь, когда Ольга была на свету, они смогли рассмотреть ее. Относительно молодая, лет двадцати пяти, с простоватым, но миловидным лицом и громадными серыми глазами. Густые темные волосы тяжелыми волнами ниспадали на ее плечи, но взоры Фила и его друга были прикованы к огромному животу хозяйки дома. Ольга была беременна, причем, судя по животу, вот-вот должна была родить. На ней был старый выцветший халат.
– Где бабушка? Что с ней?! – заговорила молодая женщина.
Из комнаты бесшумно вышла тощая кошка дымчатого окраса. Остановившись у босых ног женщины, она равнодушно уставилась на молодых людей.
– Вы не волнуйтесь, – подал голос Карпыч и нервно хихикнул. – Вашу бабушку отвезли в больницу. Но она попросила навестить вас и сказать, что с ней все хорошо.
– Она просто ушибла руку, – поддержал приятеля Фил и сально улыбнулся.
– Ну, не только руку, – зевнул Карпыч. – Еще спину. Совсем чуть-чуть. Старые кости – они такие хрупкие… одно неловкое движение, и – хрясь!
Только сейчас Ольга запоздало поняла суть происходящего. Вскрикнув, она попятилась.
– Стой, куда же ты! – пропыхтел Фил. – Клубничка пухленькая…
Ольга развернулась, пытаясь укрыться в одной из комнат, но Карпыч успел вцепиться в ее волосы. Она завизжала. Испуганная кошка, мяукнув, метнулась куда-то в темный угол.
– Оля. Оля, – произнес Фил, словно пробуя имя на вкус. – Оленька! – Он приблизился вплотную к беременной, остановив свое потное ухмыляющееся лицо в нескольких сантиметрах от ее горла, на котором трепыхалась голубая жилка. – Красивое у тебя имя.
Фил плотоядно улыбнулся, пока Карпыч наматывал на кулак волосы молодой женщины.
– Вас только двое? – спросил Фил, подняв глаза, и Ольгу обуял животный ужас. Ей казалось, что на нее немигающим взором смотрит кобра. Еще чуть-чуть – и она сделает смертельный бросок.
– Нет… нет, скоро должен муж прийти, – выдавила она. – Он… после смены.
Фил наотмашь ударил ее по губам, брызнула кровь. Ольга закричала от боли.
– Врать нехорошо, – покачал головой Карпыч. – Меня вот в школе так учили. А тебя что, не учили тому, что обманывать нельзя?
– Мне кажется, Оля в школу не ходила, – предположил Фил и следующим ударом в челюсть сразил Ольгу наповал. В последний момент Карпыч успел подхватить обмякшее тело молодой женщины.
– Грубо, Фил, – заметил он.
– Нам нужно принести ее бабулю, – деловито сказал тот. – Ей наверняка там уже скучно стало…
Карпыч с сомнением посмотрел в сторону выхода.
– Как ты думаешь, она соврала про мужа?
– Конечно, соврала.
– А если нет?
Фил усмехнулся:
– А ты что, зассал? Или только с бабами готов дело иметь?
Карпыч убрал в сторону волосы, рассыпанные по лицу бесчувственной женщины. Из разбитой губы продолжала сочиться кровь, скапливаясь на подбородке, на скуле набухал синяк.
– А она очень даже ничего. И… похожа на твою Лерку, – сказал Карпыч. – С которой у тебя постоянно скандалы.
Фил посмотрел на Ольгу.
– А по-моему, это и есть Лерка, – тихо промолвил он. – Разве ты не видишь?
Карпыч озадаченно почесал нос.
– Это – Лерка? А… она ведь не была беременной. И потом, как она оказалась здесь, если должна находиться на даче Кролика?
– Какой Кролик? – с холодной ухмылкой спросил Фил, и они расхохотались. В старом, окутанном сумерками доме смех этих двоих прозвучал как злорадное хрюканье.
– Свяжем ее? – предложил Карпыч, но Фил мотнул головой:
– Она никуда не денется. Давай принесем старуху. У тебя, наверное, уже весь багажник протек.
– Эй, Фил, смотри.
С этими словами Карпыч раздвинул полы халата, обнажая налитые женские груди будущей матери. Вызывающе торчали крупные соски, окруженные светло-коричневыми чашечками.
Фил облизнулся.
– У меня стояк, – признался Карпыч, не сводя завороженного взгляда с соблазнительной, матово блестевшей плоти. – Я еще никогда не трахал беременных…
– Предстоит знатная вечеринка, – цокнул языком Фил. – Идем за старухой.
И они поспешили наружу.
Часы показывали 00:00, и последний в этот день показ «Седой ночи» оборвался, когда до конца еще было одиннадцать минут – именно столько времени звучала сирена. Рэд уже понял, что если по каким-то причинам кино ставилось на паузу и из встроенных динамиков начинал извергаться зубодробильный скрежет, впоследствии фильм начинал идти с той самой секунды, на которой был остановлен. Соответственно, сдвигалось время трансляции, которое не всегда совпадало с распорядком дня…
В этот раз сирена включалась дважды. Первый раз из-за того, что Алексею приспичило облегчить кишечник. Слушая его натужное сопение и недвусмысленные звуки, Рэд едва сдерживал рвотные спазмы. Юрий хрипло и неразборчиво напевал какую-то песню, Жанна сидела, зарывшись лицом в сальные от грязи и пота волосы.
Второй раз внезапно отключился сам Рэд. Да, это его кино, он создал этот фильм, но всему есть предел, и от нескончаемой череды повторяющихся кадров Рэду уже хотелось выть и лезть на стенку, выдирая из черепа свои длинные седые волосы. Нескончаемое однообразие приводило в бешенство, которое тут же сменялось отупляющей апатией, и все по спирали повторялось вновь и вновь. Режиссеру стало чудиться, что его начинает окутывать некая плотная пелена, розовая и губчатая, словно влажная мозаика из внутренних органов. Кадры из фильма – потоками льющаяся кровь, отпиленные кисти руки, клочья плаценты, которой закусывали водку Фил с Карпычем, – казалось, все это вколачивается в череп стальными гвоздями. И Рэд не выдержал. Последовала резкая ослепительная вспышка, как проблеск холодной молнии, и он утратил связь с реальностью.
Пришел в чувство режиссер лишь после того, как его усиленно отхлестал ладонями по лицу Юрий.
– Не так скоро, старик, – прошипел он, увидев, как Рэд, застонав, приоткрыл глаза. – Я так понял, что все только начинается…
– Уйди прочь, – прошептал Локко. Все лицо горело и полыхало от пощечин. – Убери лапы, сукин сын.
Из-за неумолкающей сирены Юрий вряд ли услышал его слова, но, вероятно, смысл сказанного понял по шевелящимся губам режиссера.
– Да без проблем, – сказал он и, отойдя в угол, попросту сел на пол.
Рэд опустил голову и заткнул уши.
Алексей подобрал пустые ведерки из-под попкорна и, разорвав их, стал поочередно вылизывать их внутренние стенки. Из потухших глаз банкира, окруженных темными кругами, текли слезы. Ее Величество Боль, казалось, поселилась в каждом квадратном миллиметре его изможденного грузного тела. Но больше всего досталось позвоночнику, в него будто ввинтили десяток ржавых винтов, которые вибрировали в такт его судорожному дыханию, причиняя немыслимую боль. Нестерпимо болел копчик, и Балашов даже подумал, что, наверное, именно так себя чувствуют наказанные, которых сажают голой задницей в муравейник.
Жанна сидела неподвижно, крепко зажмурившись.
О проекте
О подписке