– У нас была дочка. Сашка. Не дожила до девятнадцати лет всего шесть дней, – вымученно проговорил Виктор. – Она… она любила походы. Да. Могла костер разжечь с помощью пакета с водой, представляешь? Находила угол и как линзу его при лучах солнца держала… Ориентироваться научилась без компаса… Мальчишки за ней табунами ходили…

Из глаз Смолина закапали слезы. Грязной рукой он вытер лицо.

– Они пошли в поход, на две недели в Финляндию. Их было человек пятнадцать, они остановились в каком-то кемпинге. Я постоянно держал с ней связь. За день… – голос Виктора дрогнул, – за день до возвращения… это случилось. Они легли спать в палатку. Три девчонки, среди которых была моя Сашка. А ночью в их лагерь пришел медведь. Он разорвал палатку и вытащил мою дочь наружу. Начался переполох. Проснулся весь лагерь. Кто-то зажег фонари. Все разбежались по кустам и смотрели, как медведь на куски рвал мою дочь. Мою любимую Сашку. А она кричала и звала на помощь. Только потом кто-то догадался позвонить в полицию.

Виктор перевел преисполненный мучительной болью взгляд слезящихся глаз на егеря:

– Медведя застрелили, но мне-то что? Зверь выбрал ее. Он выбрал мою дочь. Из трех – только ее! Медведь убил ее, он терзал ее, пока она еще была жива! Ее собирали по частям, как рваные клочья от платья! Она…

– Медвежата тоже не хотели умирать, – тихо, но решительно перебил его Олег. – Так же, как и их мать, сержант. Которую ты и твой кореш Серега застрелили.

– У меня остался сын. Его зовут Артемка, – прошелестел Смолин, словно не слыша егеря. – Это все, что у меня осталось. Кроме жены, конечно. Я за него сам порву кого угодно. Хоть папу римского. Если с ним что-то случится…

Последняя фраза прозвучала почти как стон.

– Моя мать была с ним на какой-то выставке на днях! – заорал он. – И Артема чуть не прибила чугунная скульптура! Кого бы ты думал? Долбаного медведя! Упала с какой-то подставки в миллиметре от головы моего сына! Но никто эту бандуру не трогал!! Как будто все сговорились против меня!! – Виктор обхватил руками виски, словно пытаясь унять пульсирующую боль. – Я не могу понять одно. Эти медведи… Они все разные! Это что, круговая порука?! Телепатия? Как они… как они поняли? И почему умирают самые дорогие нам?!! В чем провинились дети?!

– Очень просто, – произнес Шибаев. Он устало прикрыл веки. – Закон древних, сержант. Зуб за зуб. И я предупреждал тебя. Никто просто так не суется сюда, это место всегда обходили стороной. Сюда даже на шашлык никто не приезжает. Я уж молчу про охотников с рыбаками. Здесь все другое. Звери, рыба. Даже комары. Даже трава. Даже вода и воздух, сержант. А я – старый мудила, который повелся на твои вонючие деньги. Ты захотел одним прыжком в рай запрыгнуть, но у тебя штаны порвались.

– Почему ты так испугался воронов? – пытливо уставился на егеря Виктор. Минутный всплеск эмоций быстро растворился, будто его и не было, и Смолин снова взял себя в руки. – Только не ври мне, старик. Не хотелось бы заставлять тебя глотать этот забавный крючок.

Егерь заерзал на полу, пытаясь принять более удобное положение.

– Не нужно меня пугать этой железякой, молокосос.

– Я не пугаю, – осклабился Смолин. – Я просто устал от тебя. Поэтому не зли меня, старик.

– Что тебе с того, сержант? Можно подумать, после моих слов ты изменишь свое решение.

– Если ты не расскажешь, мне придется сделать тебе больно, – ровно произнес Виктор. – Не вынуждай меня делать это.

– Как хочешь. Это очень старая история. Очень давно тут жили большие семейства воронов. Они были огромными – размах крыльев доходил до полутора метров. И здесь они чувствовали себя хозяевами мыса. Рассказывали, что однажды кому-то из правителей пришло в голову, что эти птицы – посланники дьявола. Их начали отстреливать, на них ставились ловушки, их травили ядом… Вороны покинули мыс. Но после этого никто не мог охотиться в здешних местах. Тот, кто убивал ради трофея животное, умирал сам или терял кого-то из близких. Вороны заклеймили это место. Все местные знают это, но никто не скажет об этом открыто, сержант. Потому что тебя посчитают психом.

– Бред. Полный бред, – с трудом проговорил Виктор, будто каждое слово ему приходилось выплевывать.

– Я скажу тебе больше. Я был здесь год назад. Обошел лес, крышу в избе отремонтировал, дрова заготовил. За неделю я ни одного ворона не видел. А сейчас они здесь. Чуешь? Они сюда слетаются, когда справедливость начинает брать свое! Понял теперь? Их скоро здесь будет целая туча, сержант. Вы совершили грех, когда убили лончаков. Они ведь совсем крохотные! Как ты считаешь, зачем они понадобились вашему, как его, заказчику?

Виктор помотал головой.

– Не знаю.

– А я догадываюсь. На чучела скорее всего пошли. В Китае, например, такие игрушки очень любят. А может, их просто съели. Но вам это все было по барабану, главное для вас было бабок срубить. Но это уже не важно. Вы свою судьбу сами выбрали.

Некоторое время никто из них ничего не говорил. Затем Виктор произнес упавшим голосом:

– Я вижу сны. Постоянно. Иду по улице – вокруг люди, а головы у них медвежьи. Прихожу домой – в холодильнике мертвые медвежата. Еду на машине – посреди трассы стоит медведь. Стоит неподвижно и смотрит. Смотрит прямо на меня, будто взглядом насквозь прожигает. А еще в каждом сне я вижу петлю. Будто… будто меня подталкивают к самоубийству. Сначала я не верил. Потом понял. Этот самец – он жив. Он до сих пор жив, старик. И он хочет мести. Это ведь он вчера приходил к избушке. И сейчас это он был. Я узнал его по отметине на груди. Сколько живут медведи?

– Двадцать-тридцать лет. В неволе больше.

– Значит, он вполне мог прожить эти шестнадцать лет.

Внезапно Смолин зашелся хохотом. Лающим, хрипло-отрывистым, который уже с трудом можно было назвать человеческим. Оглядевшись по сторонам, словно кто-то мог подслушивать их в таком месте, он сообщил с заговорщическим видом:

– Представляешь, он сломал наши ружья. Ничего не тронул. Ну, кроме двери. А ружья – в хлам.

– А ты догадываешься, зачем он это сделал?

Неприятная ухмылка вновь исказила лицо Смолина.

– Конечно. Я же не дурак.

Он потряс в воздухе древним оружием орочонов.

– Как ты там говорил? Засунуть эту штуковину ему в пасть?

– У тебя ничего не выйдет, – покачал головой егерь. – Он порвет тебя.

– И все равно я пойду в лес. Я должен.

Пожевав губами, Олег вдруг сказал:

– Ты ничего не изменишь, сержант. Даже если убьешь зверя.

Лицо Виктора приняло насупленное выражение, нижняя губа оттопырилась, а брови сдвинулись. В нем все больше проклевывалось нечто звериное.

– Какого черта? Почему?

– Потому что таков закон Вороньего мыса. Ты забрал у медведей деток. Теперь у вас забирают ваших. Баш на баш.

– Нет! – прохрипел Смолин.

– Да. Если ты убьешь его, твой сын все равно умрет. Представляешь себе каток, сержант? Который по наклону катится? Так вот, вы со своим корешом завели этот каток. Сначала он проехался по твоему Сереге, теперь догоняет тебя. И его уже никак не остановить.

Лицо Виктора было похоже на восковую маску, вместо глаз – пустые дыры, словно отверстия от палок в талом снегу.

– Ты предлагаешь мне оставить все как есть и вернуться домой? – свистящим шепотом произнес он. – Нет, старик. Проще действительно повеситься.

– Раньше надо было думать. Знаешь, что такое цуцванг? В шахматы играл когда-нибудь? Это когда какой бы ты ход ни сделал, дальше будет только хуже. Сейчас ты в точно такой же ситуации.

– Я должен попытаться, – упрямо заявил Виктор. – Другого выхода я не вижу.

Кряхтя, он поднялся на ноги.

– Развяжи меня, – потребовал егерь.

Смолин загадочно улыбнулся. Окровавленный клоунский рот разъехался в стороны, как открывшаяся рана.

– Нет. Тебе придется пожелать мне удачи. Если я убью медведя, я вернусь, и мы уедем отсюда. Если нет… что ж, значит, у тебя такая судьба. Ты тоже в какой-то степени повязан со мной, старик. Не забывай о моих «вонючих деньгах», на которые ты позарился.

– Если тебя убьют, я сдохну в этом подвале. Мой помощник будет здесь только через неделю. Оставь хотя бы воды!

– Извини, старик. Тебе остается только молиться, чтобы я вышел победителем. Молись и пой песню про свой гребаный камыш. Если я тебя сейчас развяжу, ты можешь наделать глупостей. Да, чуть не забыл!

С этими словами Виктор достал из внутреннего кармана бумажник, отсчитал пачку купюр и засунул егерю за ремень.

– Чтобы ты лучше молился за меня, – захихикал он. – Это твой гонорар, старик. Ты все-таки помог мне и заслужил эти бабки. Подумай о своей жене и океане, который ты ей обещал. Может, тогда твои молитвы помогут мне выйти победителем.

Егерь глубоко вздохнул.

– Океан, говоришь… Ладно, слушай. Возьми мой нож, он под лежанкой. Может, у тебя будет шанс. Постарайся нырнуть ему под брюхо, режь против шерсти, снизу вверх. Или попробуй прием с распоркой. Как только он заглотит ее, быстро выдергивай руку и режь ножом. Не давай ему подмять под себя. Помни про шею…

Виктор рассеянно кивнул и начал подниматься по ступенькам наверх.

– Эй, сержант! – позвал Шибаев. – Дай хоть ириску! Живодер!

– Не дам. От сладкого зубы портятся.

Он скрылся в доме, закрыв погреб крышкой.

Лицо егеря помрачнело.

– Если тебя порвет косолапый, а я тут сдохну, то здоровые зубы мне ни к чему, – проворчал он и, вздохнув, добавил: – Можно вытащить из грязи человека. Но очень сложно эту грязь вынуть из самого человека.

Несколько минут Виктор безмолвно сидел у окошка. Снаружи выл ветер, шелестя листвой в кронах, затем стал накрапывать дождь.

– А говорил, погода будет хорошая, старик, – хмыкнул мужчина. Он нагнулся, достав из-под лежанки тяжелый нож с широким лезвием. Вынул его из обтрепанных ножен, провел подушечкой большого пальца по лезвию. Кожа тут же разошлась, как «молния» на куртке, наружу выступили бусинки крови.

С помощью ножа он разрезал одеяло на лоскуты и плотно замотал ими левую руку до локтя. Взял крюк-распорку, взвесил ее в руке.

После этого мужчина закрепил нож егеря на поясе. Взглянув в окно, он понял, что фонарь не понадобится – начинался рассвет.

Он помнил, что медведи – ночные хищники. Но сейчас охотник не сомневался, что зверь поджидает его. Он будет ждать, сколько понадобится.

«Я иду», – мысленно произнес он, испытывая необъяснимо двойственное ощущение – смесь дикого, первобытного страха и азарта, который, словно впрыснутый наркотик, мчался, разветвляясь по кровеносной системе, подгоняемый каждым последующим ударом сердца.

Перед тем как покинуть избу, Виктор перекрестился.

На негнущихся ногах охотник вышел наружу. Он наступил на останки разорванной Юмы, даже не взглянув на кровь, которая осталась на ботинке. Впрочем, кровь быстро смыл дождь.

Было начало седьмого утра.

Москва, воскресенье, 11.09

Пожилая женщина лет шестидесяти пяти включила электрический чайник.

– Ларис, а Артем варенье любит? – спросила она, открывая банку с клубничным лакомством.

На кухню вошла женщина. На вид ей было чуть меньше сорока, и если бы не отсутствующий, безучастный взгляд, ее можно было бы назвать привлекательной и даже красивой.

– Иногда ест, – ответила она, доставая из холодильника сыр с ветчиной. – По настроению. Мария Николаевна, вы с Витей не разговаривали? Я вчера звонила, у него третий день телефон молчит.

– Он мне вообще в последнее время не звонил, – поджала губы Мария Николаевна. Она вздохнула. – Я, конечно, понимаю, такое случилось… Но зачем он уехал сейчас? Ничего не понимаю!

– Сказал, срочно по делам в Тайшет, – тусклым голосом произнесла Лариса. Она начала намазывать хлеб плавленым сыром, и от матери Виктора не ускользнуло, что все движения невестки были вяло-заторможенными, как у робота, чей заряд энергии подходил к исходу.

– Какие у него дела в Сибири? – буркнула Мария Николаевна. Чайник быстро закипел, издав щелчок включающей клавиши, и она начала разливать кипяток в чашки. – Вся его родня и друзья здесь! К тому же с его приятелем, Сережей, тоже беда приключилась… Следователь сказал, чтобы Витя в Москве был, а тот взял и в Тайшет махнул!

Лариса принялась резать ветчину, и лезвие, внезапно соскочив, рассекло ей подушечку указательного пальца. Мария Николаевна встревоженно охнула.

– Я сама, не вставайте, – сказала Лариса. – Ничего страшного.

– Господи, прямо что-то все не так и не эдак, – посетовала свекровь.

Между тем Лариса сунула кровоточащий палец под холодную воду, затем обернула его салфеткой.

На кухню заглянул мальчик с темно-русыми волосами и веснушчатым носом.

– Печенье еще осталось? – деловито поинтересовался он.

– Сначала завтрак, потом сладкое, – строго сказала бабушка, и карапуз надулся.

– А что мы потом делать будем? Мне скучно, – заявил ребенок. Усевшись на стул, он начал болтать ногами.

– Гулять пойдем, – ответила Мария Николаевна.

– А кто?

– Все втроем, – терпеливо произнесла бабушка.

– Я, мама и ты? Эх, жалко, Саши нет…

Лариса, до этого неподвижно смотревшая в окно, вздрогнула.

Мальчик подвинул к себе бутерброд с сыром и надкусил его.

– Артем, – осторожно начала Мария Николаевна. – Мы же с тобой говорили…

– Да, да, – как ни в чем не бывало сказал малыш. – Саша улетела на небо. Но почему? Мне скучно без нее. Она же ведь не старенькая? Это старенькие всегда на небо улетают… Как твой дедушка. Папа говорил мне. А Саша была не старенькой.

Лариса слегка покачнулась, будто потеряв равновесие и, осторожно ступая, вышла из кухни. Свекровь видела, что глаза женщины блестели от слез.

– Артемка, – дрогнувшим голосом сказала пожилая женщина, чувствуя, как у нее самой в горле застрял ком. – Иногда бог забирает к себе на небо и совсем молодых. И даже маленьких.

– Но почему?

На нее в упор смотрели темно-серые ясные глазенки внука. Эти глаза были доверчивыми, но сейчас они требовали ответа.

– Так устроена жизнь, Артем. Бог любит нас, но… иногда люди уходят от нас раньше времени. – Бабушке с трудом удавалось подбирать нужные слова. Она словно выискивала в густой траве землянику, пригнувшись и щурясь, стараясь при этом не обжечься о крапиву. – Видишь ли… Сашенька была хоть и молодой девушкой, но очень хорошей. Она сделала то, что должна была сделать в жизни. Понимаешь, Артем? Это называется – выполнить свое предназначение. Ей сейчас там, наверху, очень хорошо. Она смотрит на нас и очень огорчается, что мы так долго переживаем за нее. Она хочет, чтобы мы жили дальше, Артемка. Жили и развивались. Особенно ты. Сашенька ведь очень любила тебя. И она будет радоваться твоим успехам. Очень радоваться. Поэтому не подведи ее.

Мария Николаевна наклонилась, поцеловав внука в макушку. От него исходил легкий аромат детского шампуня из мяты. Артем сделал глоток чаю и снова взглянул на бабушку.

– Бабуль, а я буду долго жить? Мне пока еще рано лететь на небо?

Бабушка отвернулась, желая скрыть выступившие слезы.

– Рано, Артемка. Ты будешь жить очень долго, и у тебя все будет хорошо. У тебя еще очень много дел здесь.

Она поднялась со стула и направилась в гостиную. Лариса меланхолично перебирала журналы с выкройками. Увидев свекровь, она выдавила слабую улыбку:

– Хочу заняться платьем. Давно собиралась, а тут старые журналы под руку попались… Хоть немного отвлекусь. Потом обед приготовлю.

– Конечно, Лариса, – торопливо закивала пожилая женщина. – А мы погулять сходим, ладно?

Она вернулась на кухню.

– Артем, допивай чай. Погода хорошая, пойдем на улицу!

Мальчик быстро осушил свою кружку с изображенным на ней роботом и поинтересовался:

– А куда?

– Ну, во дворе можно погулять, к горке сходить. Хочешь, на пруд пройдемся, уточек покормим?

Карапуз скривился, будто надкусил лимон:

– Скучно. Мы там вчера с мамой были. Эти утки уже толстые, их все подряд кормят.

После раздумий, бабушку вдруг осенило:

– Я знаю, куда мы пойдем! Это будет сюрпризом для тебя! Тебе понравится, обещаю!

Лицо Артема засияло.

– Правда! А это очень интересное место?

Иркутская область, Тайшетский район, воскресенье, 6.28

Виктор брел в сторону реки. Он шел неторопливо и степенно, с видом человека, который четко видит свою цель и будет идти к ней, невзирая ни на какие препятствия. Мужчина глубоко дышал. Он широко переставлял ноги, вороша ступнями хвою и листву, будто находился не среди деревьев в лесу, а на ледяной горке и боялся поскользнуться. В одной руке он с остервенением сжимал перед собой, как факел, стальной крюк-распорку, пальцы другой руки то и дело тянулись к ножу, болтающемуся на ремне. Со стороны могло показаться, что из могилы выкопали труп, привязали к его конечностям невидимые ниточки, с помощью которых безумный кукловод управлял мертвецом, в миру известным как Виктор Смолин.

Он не заметил, как в двух шагах от него, подпрыгивая, ковылял большущий ворон. Птица хитро поглядывала на мужчину, стараясь не оставать от него.

– …и тогда Машенька легла спать… спать… – бубнил под нос Смолин. Он морщил лоб, словно тщетно пытаясь вспомнить последовательность событий сказки. – А потом пришли хозяева… Три медведя…

Впереди, сквозь высившиеся черные стволы сосен замерцала речка.

– …они сожрали Машеньку… Чертовы людоеды… а потом пришел папа Машеньки… И поймал в капкан всех трех… трех медведей… Он наказал их… Да-да… Отрубил им лапы… Посадил в клетку… а клетку опустил в кипяток…

Ворон каркнул, словно выражая недовольство столь радикальной интерпретацией сказки, и Смолин исподлобья взглянул на птицу.

– Что ты тут делаешь, горшок с крылышками? – осведомился он. Шагнул к ворону, замахнувшись ногой для удара, но птица ловко отскочила на метр, все так же хитро косясь на охотника.

– Не подходи ко мне, – предупредил Виктор.

Ворон каркнул в ответ.

– Совершенно с тобой согласен, – пробормотал мужчина. – Хоть я ни хрена и не понял.

Он вышел на берег. Огляделся. Над лесом разбухшим одеялом нависли грязно-серые тучи, дождь уже лил сплошной стеной, образуя на впадинах и рытвинах небольшие озерца.

– Я знаю, где ты. С самого начала мне нужно было ждать тебя возле берлоги, – изрек он, глядя куда-то поверх леса. – А не устраивать эти идиотские привады с лабазами и засидками. Напридумывали жаргонных словечек, как в зоне. Тьфу!

Ворон недовольно каркнул, но Виктор даже не взглянул на него.

– Я разделаюсь с тобой, медведь, – улыбаясь, проговорил мужчина. – Мишка-топтышка. Разделаюсь, старый хрыч. Ты ответишь мне за Сашку.

Пошатываясь, он направился вверх по течению. Туда, к громадному валуну у берега. Ворон, подскакивая, двигался за охотником. Но Смолин уже не обращал на птицу внимания.

На северо-западе загрохотал гром, свинцово-тусклое небо распахало обжигающе-яркое зазубренное лезвие молнии.

– Думаешь… ты сильнее меня? – тщательно выговаривая каждое слово, спросил Смолин.

Пройдя еще несколько шагов, он увидел камень у воды. Его верхушка слегка двигалась, приподнимаясь и опадая, как живая, но Виктор даже издалека видел, что валун облепили вороны.

– Убью. Убью медведя. А потом вас, – пообещал он. Приблизившись к камню, он несколько секунд с отвращением разглядывал копошащуюся угольно-черную массу.

– Кто вы такие? Гребаные мстители? – пронзительно вскричал он. – Кто вам дал право отнимать жизнь моих детей?!

Он поднял камень, но прежде чем он взлетел в воздух, вороны взмыли наверх. Камень, отскочив от валуна, с плеском упал в воду.

– Трусы, – скривился Виктор. Повернулся лицом к лесу. Где-то там, в глуши, его поджидал заклятый враг. Он ждал его целую вечность. Во всяком случае, для медведя шестнадцать лет уж точно целая вечность.

Онемевшими от холода пальцами охотник расстегнул ножны.

– Когда все будет готово, я закопаю тебя в этой же берлоге, – сказал Виктор, вытянув нож в сторону леса. – Со всеми медвежьими почестями. А потом я вернусь домой. К своей семье.

Ему показалось, как в чаще скользнула тень.

Охотник поспешил в заросли.

Москва, воскресенье, 12.30

Мария Николаевна и Артем поднялись наверх по эскалатору и вышли из душного метро.

– Кепку надень, Артем.