В середине апреля, по убедительной просьбе городского собрания Шантуа, он открыл картинную галерею для посетителей. Теперь трижды в неделю – по понедельникам, средам и пятницам – в замок тянулись любители искусства. Бродили по залам, глазели на французскую живопись, активно игнорируя таблички «Посторонним не входить» и «Руками не трогать». Пускали посторонних, слава богу, не в сам замок, а только в западное крыло. И вход для них был отдельный. Пока ценители наслаждались искусством, на верхнем этаже велись ремонтные работы. Подрядная команда на семьдесят процентов состояла из «гастарбайтеров». Гремучая смесь: арабы, молдаване, турки, алжирцы. Но дисциплина держалась, как в римском легионе. Второй этаж менялся на глазах. Иногда Артем бродил по ремонтируемым помещениям, спотыкаясь о строительные предметы, и раздавал ценные указания. Он много знал о строительном деле, например, что шуруп, забитый молотком, держит гораздо крепче, чем гвоздь, закрученный отверткой. И если в розетке поменять «плюс» и «минус», то лампочка немедленно начнет вырабатывать темноту и холод…
Спокойствие казалось непривычным, обманчивым. Он так отвык от размеренного спокойствия. Он наслаждался им, пил по капле, не замечая, что спокойствие потихоньку раздражает всех вокруг.
Недовольство зрело и в один прекрасный день прорвалось.
– Прости, Артем, – сказал погрустневший Павел Фельдман, – ты – в своей тарелке, мы – нет. Изабелла с Федором рвутся в Россию. Им нужно развеяться на родных просторах. Мне тоже надо, знаешь ли… отлучиться ненадолго, – Павел замялся, что было для него абсолютно нехарактерно.
– Топайте, – пожал плечами Артем, – вас никто не держит. Агентство «Давид» спит и видит, как бы взять под охрану мою галерею.
– Мы вернемся, – Павел покраснел. – Знаешь, мне тут Эльвира позвонила… Она была не уверена, а потом не знала, как мне сообщить. В общем, – Павел сокрушенно вздохнул, – я скоро стану папой.
– А что, Бенедикт XVI приболел? – машинально откликнулся Артем и осекся.
– Ты очень сообразительный, – горько усмехнулся Фельдман. – Залетел я на старости лет. Ума не приложу, печалиться или радоваться. Честно говоря, мы с Эльвирой собирались разводиться. А теперь получается, что я еще не сполна отдал супружеский долг. Зато с тещей наладились прекрасные отношения.
Он не стал говорить, что теплые отношения с тещей прямо пропорциональны квадрату рас стояния до нее. С приближением к родному дому отношения остывают. А вообще-то, Фельдман-отец – это чертовски интересно. Будущее обещает грандиозный спектакль.
– Терпи, друг, – похлопал он приятеля по плечу, – и будет тебе AMOR.
Они уехали пятнадцатого мая, получив от Артема положенный за полтора месяца «расчет» (за вычетом многочисленных авансов).
– Держись, приятель, – пожал на прощание руку Фельдман, – понимаю, как тяжело на чужбине бедному российскому миллионеру, но в общем… держись.
– До встречи, Артем, – обняла его, смахнув слезу, Изабелла, – мне будет тебя не хватать.
– Да нормально ему тут будет, – обвел Федор ухмыляющимся взором частично обновленное пространство. – Жуть, как говорится, стала лучше, жуть стала веселей…
С той поры он стал частенько прикладываться к бутылке. Селин Шаветт могла наносить визиты не чаще трех раз в неделю (всплыла больная мама, ребенок от беглого мужа пяти неполных лет) – в эти дни он не пил, по крайней мере, не увлекался, а вот в другие… И вообще, плотность любви на единицу веса стала снижаться. И снова он не понимал, что такое происходит. Что он хочет от жизни? Погряз в исканиях? Куда там – он просто ничего не хочет. Много ли ему нужно из того, что не нужно? И вот в один из последних дней мая он напился в присутствии Селин, да еще этот случай с наемным убийцей…
Он бродил по замку неприкаянной тенью («Дрожжей наелся», – непременно схохмила бы Изабелла). Сегодня воскресенье – в замке ни строителей, ни посетителей галереи. Год безумной жизни оживал перед глазами. Роковая поездка в Нидерланды, где ему в руки попалось «Торжество истины» Питера Брейгеля, впитавшее зло и пролежавшее под землей несколько столетий. С него и стартовала свистопляска. Беготня по Амстердаму, мощная сатанинская организация, их оппоненты из Вестфальского тайного судилища и лично господина Ангерлинка, который после уничтожения опасного шедевра положил глаз на молодого удачливого россиянина. Беготня по земному шару за коллекцией божков африканского племени умбара, кои каждый по себе сеют зло и несчастье, а вместе приносят добро и процветание всем жителям отдельно взятого земного шара. Смерть Ангерлинка, нервотрепка, в которую вылилось обладание бесценной коллекцией. Своевременное появление господина Гергерта, предложившего обменять божков на «прекрасный» замок во Франции, который не просто так – груда старого камня, но и вместилище классической французской живописи. Сделка оказалась с подвохом: вакханалия вокруг поместья Гвадалон, горы трупов, и все благодаря фламандскому живописцу средней руки Клоду Шандемо, выкравшему по младости лет у великого Рубенса одно из его творений…
И Артем Белинский, обретающий в каждой схватке клок седых волос, но непременно выходящий сухим из воды. И что характерно – богатым.
Памятуя о конфузе прошлой ночи, он решил воздержаться от градуса. Селин Шаветт вошла в его комнату, когда он плавал в полудреме, размышляя о том, что пора согласиться с Кораном: земной мир – это лишь иллюзия мира подлинного, сокрытого от глаз смертных. За окном серебрились сумерки. Она приблизилась к нему, статная, ухоженная, невыносимо сексуальная. Он протянул к ней руки: о, оставь одежды всякая сюда входящая…
– Какие мы сегодня трезвые, – недоверчиво прошептала Селин, следуя его мыслям, села на кровать – такая воздушная, эфемерная.
– Гражданка, почему бы вам не позаботиться о моей заблудшей душе? Пройдемте, пожалуйста, на сеновал… – он тщетно пытался ее коснуться. Она ускользала, смеялась, хотя ни слова не понимала по-русски.
– Опять ты куда-то спешишь. Как тебе моя новая прическа?
– Нормально. Отрастет, – она смеялась, когда он положил ее поперек кровати, кинулся жадно целовать. Не успели опомниться, одеяло убежало, улетела простыня, буря захлестнула, понесла – как ураган крошку Элли из степей Канзаса…
«Действия сексуального характера» были сумбурны, яростны и непредсказуемы. Они очнулись где-то на полу, вперемешку с одеждой, стоптанными тапками Артема, доковыляли до ванной и вернулись в кровать.
– А теперь рассказывай, дорогой, – прощебетала Селин, – по Шантуа ходят упорные слухи, что тебя пытались прикончить. Опять неприятности?
– Да, пустое, – храбрился он, – вот если бы прикончили – тогда точно неприятности.
Она курила, пуская к потолку колечки дыма, а он любовался изгибами ее тела, «художественной» линией подбородка, смешной мальчишеской стрижкой. Она всегда с интересом рассматривала копии ксилографии «Плясок смерти» Ганса Гольбейна, которые он от большого ума повесил напротив кровати. Сценки жизни шестнадцатого столетия – без замысловатых композиционных приемов, лица однотипны, детали скупы, но в каждой сценке присутствует смерть в виде симпатичного скелетика. Он смотрит на зрителя, точнее, сквозь зрителя, а занят собственным делом: уводит под локоток священника от удивленных прихожан, что-то воркует монарху, подливая ему в кубок, достает своим присутствием пожилого землепашца, сдувает пылинки с молодого городского денди. «А зачем это? – однажды спросила Селин. – Лежишь в кровати и постоянно видишь смерть». «А это оберег, – лаконично объяснил Артем, – гомеопатия в искусстве. В мелких дозах не вредна, а даже лечит».
– Абсолютно ничего не приходит в голову, – пожаловалась Селин, давя сигарету в пепельнице и устраиваясь у него на груди. – Это может быть отголосок твоих былых подвигов?
– Это может быть отголосок даже моих будущих подвигов, – хвастливо заявил Артем, – не бери в голову. Убить Артема Белинского, как показывает практика, занятие трудоемкое. Не знаю, кто этот добродетель, всадивший в Оливье Варнера две пули, но фору он мне дал. Теперь таинственный злодей трижды подумает, прежде чем повторить. Полагаю, он немало удивлен фактом ликвидации своего исполнителя. Мысль он уловил. Селин засмеялась.
– Ты прав, стрельба – это тоже передача мыслей на расстояние. И все же будь осторожен. Знаешь… я бы сама этого не хотела, но, наверное, тебе необходимо уехать из Гвадалона на несколько недель … – она застыла, видимо, сама удивленная своим предложением. – У меня имеются связи – в охранных, полицейских, криминальных кругах. Попробую что-нибудь выяснить.
– Но ты же не собираешься сегодня ночью исчезнуть из этой кровати? – встревожился Артем.
– Собираюсь, – она повернула к нему блестящие глаза, – стоит ли тратить драгоценное время на какие-то нелепые телодвижения? – и вновь услаждающий ухо смех рассыпался по спальне. – Ты бы видел, как выросла у тебя мозговая часть лица… Шучу, дорогой, мне очень хорошо с тобой. Но надо уезжать. Сегодня ночью с вверенными работниками я должна проверить несколько подотчетных объектов.
– Ты можешь бросить к чертовой матери свои объекты, – проворчал Артем, – перебраться в этот замок и спокойно здесь жить.
– Правда? – удивилась Селин.
– Клянусь.
– Смелое заявление, – Селин задумалась, – кого-то сильно допекло. Знаешь, милый, возможно, на досуге я когда-нибудь обдумаю твое предложение, но только не сегодня, хорошо? Ты же ничего не понимаешь в психологии женщин, которые, как выражаются проклятые англичане, сделали себя сами.
Он очнулся через несколько часов по зову будильника. Будильники, как однажды мудро выразился Фельдман, бывают разные: механические, электронные, кварцевые, мочеполовые… Селин в постели уже не было. И в ванной ее не было, и, видимо, нигде в замке (если она не переквалифицировалась в привидение). Тоскливо размышляя о психологии женщин, которые сделали себя сами, он навестил санузел, оделся и вышел из апартаментов. Наступила ночь – самое время погонять пугливых девочек в ночных рубашках. В окно над лестницей заглядывала ядовитая луна. На спутнике Земли четко вырисовывались контуры лунных гор и лунных морей. Дорожка в буфет была проторена, он мог осилить ее в любое время суток с закрытыми глазами. Держась за перила, он спустился в холл, постоял, прислушиваясь. Трепетная тишина, каменные запахи (кто-то не верит, что старые стены могут пахнуть?). За два долгих месяца он так и не привык, что эта жуть – его. Он юркнул в буфет, быстро нашел все, что нужно в трудный час, выпил, налил еще, отправил за первой порцией, наполнил третий бокал, сделал передышку, равную двадцати ударам сердца, решительно осушил емкость. Набрался храбрости. Или чего он там набрался?
В общем, набрался. Из буфета он вышел, старательно держась за стенку. Самое время немного поспать. С собеседниками в этот час – как с колбасой в годы развитого социализма…
Мутная тень оторвалась от стены, двинулась наперерез. Он поздно среагировал, восприятие запаздывало, отшатнулся, отставил ногу, пригнулся, словно пуля уже летела ему в лоб…
– Спокойно, Артем Олегович, – прозвучал насмешливый, знакомый голос, – поберегите боевую стойку для более искушенного соперника. Встречайте гостя, ну что вы застыли, как тупой африканский идол? Ну и запашок от вас…
Изумление было настолько велико, что он практически отрезвел. Ночной посетитель не был привидением. Он сидел в кресле, весь в черном, прямой, как штык, почти не изменившийся за четыре месяца, покручивал тросточку с эбонитовым набалдашником, насмешливо созерцал взорванную страстью кровать и взъерошенного собеседника.
– Потрясающая стабильность, Артем Олегович. Вы беспробудно пьянствовали, когда господин Островский с коллегами предложил вам прогуляться по земному шару за коллекцией умбара. Вы пили как сапожник, когда я предложил вам обменять упомянутую коллекцию на прекрасный замок и картинную галерею в придачу. Вы дуете отраву сегодня ночью – будучи владельцем замка и великолепного собрания живописи. Неужели это так увлекательно? Или жизнь не балует приятными моментами?
– Не юродствуйте, господин Гергерт, – проворчал Артем, – я просил вас о помощи два месяца назад, когда прибытие в Гвадалон ознаменовалось чередой насильственных смертей, и меня самого чуть не отправили к праотцам. Увы, помощи от вас я не дождался.
– Упрек принимается, – с достоинством кивнул Гергерт. – Сожалею, у нашей организации не было возможности оказать вам содействие. История, приключившаяся с вами, не имела отношения к нашему…м-м, братству. Не ждите извинений, Артем Олегович, вы сами прекрасно справились. Браво. Я в курсе вашей блестящей деятельности. Но мы исправили свою ошибку, согласитесь. Да, был просчет, каюсь, когда наемный убийца подобрался к вам вплотную. Но вы и здесь выкрутились. А ему недолго оставалось гулять по белу свету…
– Минуточку, – изумился Артем, – выходит, это вы ликвидировали Оливье Варнера?
– Обижаете, Артем Олегович, – представитель тайного европейского судилища сделал протестующий жест, – ваш покорный слуга никогда никого не ликвидирует. Воспитание, знаете ли, не позволяет. Для этого существуют специальные, назовем их так, люди. Оливье Варнер – а это подлинное имя злоумышленника – работал по заказу некоего Жюльена Манжу, имеющего родственные связи с некой мадмуазель Катрин Дюссон, а точнее, приходящегося ей сводным братом. За последнее время Жюльен Манжу несколько раз посетил подследственную в изоляторе временного содержания в Кале. О чем они беседовали, можно догадаться.
– Банальная месть, – ахнул Артем.
– Вроде того, – согласился Гергерт. – Женщины – устройства технически сложные и мстительные. Но произошел досадный несчастный случай: несколько часов назад господин Жюльен Манжу попал под машину, возвращаясь с очередного свидания с любимой cecтрой.
– Не много ли трупов в борьбе за справедливость? – нахмурился Артем.
– О, нисколько, – господин Гергерт цинично улыбнулся. – Не нужно измышлений, Артем Олегович. Банальный дорожный инцидент. Как говорят у вас в России, сбит неустановленной белой иномаркой. Он живой, не волнуйтесь. Но с этого часа вы находитесь в относительной безопасности. Если опять куда-нибудь не вляпаетесь. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я не мог афишировать свой приход в Гвадалон? Полиция разыскивает вашего ангела-хранителя, не так ли?
– Вы правы, – удивился Артем, – им ничто не мешает установить за замком наблюдение.
– Наблюдения нет. Но пришлось проникнуть к вам тайно, чтобы не видели проживающие в замке, которые непременно доложат полиции о моем посещении.
– Вы имеете обыкновение проходить через стену?
– И смотреть ушами, – рассмеялся Гергерт. – Все гораздо проще, Артем Олегович. Охраннику на воротах померещилась пьяная драка на дороге, знаете ли, он вышел наружу, не заметив, как некий полупрозрачный джентльмен успешно растворился у него за спиной. Примитивная отмычка, и вот уже покоряется огромная входная дверь…
– Вы рискованный парень, – заметил Артем.
– Только в те нечастые дни, когда заедает рутина. Исключительно в плане размять старые кости, гм… Надеюсь, вы сможете меня отсюда вывести незамеченным?
– Я вас сдам полиции, – проворчал Артем, – а то и кретинам в штатском, которые имеются в любом государстве, и Франция не исключение. Приступайте к делу, господин Гергерт, вы не просто так решили размять старые кости. Вам опять от меня что-то нужно.
Посетитель немного напрягся и подался вперед.
– Вы не обременены делами, Артем Олегович. Вам на все хватает времени…
– Просто маленькое все, – улыбнулся Артем.
– Вы неглупый человек…
– Да, я с отличием окончил школу для умственно-отсталых детей. Не могу отделаться от мысли, что мне опять собираются делегировать большие полномочия. Снова мир в опасности?
– Да, – резко ответил Гергерт, – надеюсь, вы не собираетесь жаловаться в европейские правозащитные организации?
Исподволь тоска забиралась в душу. Предчувствие громадной подлости. Вот уж воистину – однажды попавшись на крючок… Формально тайные судебные общества перестали существовать в девятнадцатом веке. Фактически – существуют в наше время, принимая к сведению преступления против христианской религии, Евангелия, десяти заповедей. Фанатиков уже нет, каждое преступление тщательно расследуется. Если вина доказана – виновные караются. Организация покойного фрейграфа Ангерлинка (мультимиллионер Ян ван Гедерс – глава корпорации «Раухглас», коллекционер, филантроп и пароход) – глубоко законспирированная, влиятельная, щупальца разбросаны по всему миру, действует бескомпромиссно. Однажды вступивший в организацию обратно не выходит. «Клянусь в вечной преданности тайному судилищу, клянусь защищать его от самого себя, от воды, солнца, луны, звезд, всех живых существ, поддерживать его приговоры, способствовать приведению их в исполнение»… Ангерлинк скончался – да здравствует Ангерлинк! Свято место пусто не бывает. Что он знает о конкретных подвигах судилища? Разгром сатанинской секты, идущей по следу «Торжества истины» Питера Брейгеля Старшего. Ликвидация (под корень) секты мракобесов на западе Германии. Расстрел влиятельного итальянского депутата – члена тайной богопротивной организации. Побоище в «Аргентум Аструм», промышляющей в поисках бессмертия и вечной молодости… Капля в море. Ничего он не знает. И самое главное – никогда он НЕ БЫЛ и НЕ БУДЕТ членом Вестфальского судилища! Он простой парень, попавший однажды в переплет. Не его вина, что он лично был знаком с Вольным графом!
– Да, вас обещали оставить в покое, – невозмутимо гнул Гергерт, – но с делом, которое назревает, справиться можете только вы. Придется потрудиться. Почему вы – объясню позже. Во-вторых, вы заскучали. В-третьих, мы спасли вас от смерти и вправе требовать взаимности. В-четвертых, вы будете заниматься отнюдь не благотворительностью. Оплату установите сами – в разумных, разумеется, пределах.
– А где кончаются разумные пределы? – вздохнул Артем.
Гергерт сдержанно рассмеялся. – Как говорили ситуационисты, будьте реалистами – требуйте невозможного. Разумные пределы, Артем Олегович, кончаются примерно на полутора миллионах. К сожалению, не в евро. В убитых енотах. Знаете такую валюту? Теперь о деле… – он подался вперед, казалось, сейчас бросится. В глазах посетителя заблестели льдинки. – Вы знаете, чем занимается наша организация. Поэтому удивляться не будете. В окрестностях венгерского города Мишкольц в начале мая ликвидирована секта дьяволопоклонников, возглавлял которую некто Ласло Вохач – один из богатейших людей Венгрии, имевший тесные связи с правительством и даже заседавший одно время в бюджетной комиссии при Совете президента. Успешно и, в общем-то, небезосновательно выдавал себя за Астарота – одного из сподвижников Сатаны. Ласло и его людей обложили, взяли штурмом поместье, взорвали сатанинское гнездо при помощи грузовика, напичканного тротилом. Полиция сделала вид, что оглохла. Но оказалось, Ласло Вохач был предупрежден о грядущем разгроме. Сам решил не скрываться, резонно полагая, что теперь от него не отцепятся, забрался на скалу и прилюдно, чертовски эффектно, сверзился вниз в развевающемся плаще. Акцию сняли на любительскую камеру. Таким образом, взять Ласло Вохача ни с поличным, ни… с наличными не удалось. Коллекцию «Око Леонарда» за час до акции погрузили в вертолет и вывезли в неизвестном направлении…
– Минуточку, господин Гергерт, – перебил Артем, – понятно ваше стремление превратить меня в филиал вашей организации, но давайте без пробелов. «Око Леонарда»… Леонард, если не ошибаюсь – одно из имен Дьявола?
О проекте
О подписке