Глава 3

Володе снилась мама. Вернее, ему снилась вся их счастливая семья. Мама, отец, Аленка, бабушка и он. Они пришли в зоопарк, приехавший к ним на неделю. Этот сон скорее был воспоминанием пережитых событий. Володя знал наперед, что произойдет дальше. Сейчас они подойдут к фотографу, и мама попросит его сделать снимок с чучелом медведя. Иногда, когда Вова вспоминал тот самый момент, он думал, что медведь жил когда-то в одной из клеток передвижного зоопарка, а потом умер (от старости или болезни), и из него предприимчивые люди сделали предмет для развлечения. Чтобы не пропасть добру.

Мама с улыбкой помахала им. Бабушка взяла за руки Алену и Вову и подвела к медведю. Все шло, как и тогда. Все улыбались, даже смесь запахов звериного дерьма и сладкой ваты не мешала радоваться. Когда что-то пошло не так? Володя не знал. Наверное, когда папа куда-то ушел. Вова не был уверен, но… Он во сне понял, что их ждет какая-то беда. Запах экскрементов усилился, люди стали какими-то призрачными, а медведь будто ожил. Нет, он все еще стоял неподвижно, но Володе казалось, что тварь замерла перед броском. Чудовище, пахнущее нафталином, ждало, когда мальчик Вова отвернется, чтобы наброситься на него.

– Вова, я боюсь, – прошептала Алена и прижалась к брату.

Володя все-таки отвел взгляд от мохнатого монстра. Мама и бабушка исчезли (может, ушли за отцом?), а призрачные прохожие уставились на них, будто это Вова и Алена были питомцами зоопарка. Продавщица сладкой ваты протягивала им по палочке с… Вместо волокон сахарной пудры на палочках каким-то образом висел конский навоз. Алена закричала.

– Тисэ, мысы! – прошипел кто-то за спиной парня. – Кот на крысэ!

Володя увидел лысого крепкого мужчину в спецодежде, направляющегося к ним.

– Засумите – он услысыт. – Незнакомец коснулся указательным пальцем полных влажных губ и улыбнулся.

Когда лысый мужчина начал меняться, Володя проснулся. Последним, что увидел Паровоз, был оскалившийся медведь с объективами фотоаппаратов вместо глаз.

Володя встал. Тоня что-то прошептала и перевернулась на другой бок. Одеяло задралось, обнажив ее аппетитные ягодицы. Паровоз прошел в кухню, достал банку «яги» из холодильника, открыл и сделал три жадных глотка. Сон тяжелым грузом давил на сознание, но еще пара глотков «Ягуара» облегчила эту ношу. Проходя мимо спальни, где кувыркались Вася и Соня, Паровоз услышал музыку. Он бесцеремонно открыл дверь и вошел.

– А, Паровозик, заходи, – улыбнулся Вася.

Володя сел рядом с хозяином квартиры и уставился на танцующую Соню.

– Че у вас тут? – спросил он и криво усмехнулся.

– Стриптиз, – ответил Василий и уже шепотом добавил: – Слышь, Паровоз, давай меняться.

Вова вопросительно поднял бровь, но по наглой улыбке приятеля все понял.

– Иди, – разрешил он.

Вася ушел, а Соня изгибалась под какую-то медленную композицию. Когда лифчик упал на ширинку Паровозу, он почувствовал возбуждение. Кошмар начал затуманиваться, а когда Соня нагнулась, показав Володе округлый зад во всей красе, медведь, лысый мужик и дерьмо на палочке были забыты.

Девушка уже была обнажена, но в кровать не спешила, да и Паровоз ее не торопил, несмотря на возбуждение, бьющееся в паху. Соня схватила гирлянду, оставшуюся с Нового года, и начала выплясывать с ней, то надевая ее на плечи, словно шаль, то проводя ею между ног. Мелодия уже сменилась, но неугомонная Сонечка продолжала танец. Он не видел, когда она успела включить гирлянду, но новогоднее украшение начало подмигивать в такт музыке.

Тоня стонала за стеной – Васька старался. Володя улыбнулся, и только когда с губ стриптизерши-самоучки слетел стон боли, он обратил внимание на то, что танец немного странный. Девушку будто трясло от холода. Паровоз вскочил с кровати.

– Что с тобой?

Соня продолжала, выпучив глаза, трястись. Володя подошел к ней и взял за плечо. В глазах вспыхнуло, и Паровоз отлетел назад. Перед тем как потерять сознание, он увидел рядом с Соней лысого мужика из своего сна. Только теперь незнакомец состоял не из плоти и крови, а из миллиона маленьких молний и искр.

* * *

Ольге стало скучно. Причем СКУЧНО большими буквами. Болван, возомнивший себя ее мужем, хозяином и еще черт знает кем, постоянно был рядом и все время ревновал, ревновал, ревновал… Как он надоел, черт бы его побрал! Стояла ли она с мальчишками – ревность, с преподавателями – ревность, с девочками… А, вы о пацанах разговариваете! Причем он не спрашивал. Отелло утверждал. На-до-е-ло! А ведь ничего и не было.

Была ли так свята Оля? Даже если и нет, что с того? Ей очень нравился Вячеслав Андреевич – физрук. Возможно, и физрук, и Юрка догадывались о симпатиях Ольги. Тогда поведение последнего понятно, а вот Вячеслав был холоден, как и со всеми своими учениками, а может, даже и больше. Это очень обижало Шевченко, но она знала, что у нее есть Юра Кулешов. Болван, конечно, но ее. Так было до вчерашнего дня. Пока она не сказала себе: хватит. Уж лучше, как Светка Колтун, быть в постоянном поиске, чем жить, как ее мать. Работа, дом, семья. Причем, в каком порядке ни ставь эти понятия, веселее не станет. Скукотища. По мнению Оли, вся ее жизнь потихоньку скатывалась к яме под названием «быт». И Кулешов упорно ее туда толкал.

Шевченко была очень спокойной девушкой, но если ее зацепить… Она хотела мирно расстаться с Юркой, но, как Оля поняла уже через пять минут, этого хотела только она. Юрка уговаривал ее не бросать его, потом угрожал, умолял и снова угрожал. Оля устала. Ску-ко-ти-ща! И тогда она выложила, выплеснула помои, заготовленные специально для такого случая. Олю было не остановить. Она назвала его ничтожеством, призналась в любви к физруку и, самое главное, сказала, что занималась с ним сексом из жалости. И все! Она не знала, надолго ли, но сразу же после этих слов Юрка ушел.

Ольга пыталась переосмыслить свои слова, особенно последнее предложение. Все так, все верно она сказала – и сейчас готова подписаться под каждым своим словом, кроме одной поправочки. Оля занималась с ним сексом из жалости к себе. К себе, любимой, черт возьми! Она боялась остаться без парня. И именно сейчас, чтобы не остаться, как говорится, «с носом», она решила играть по проверенному сценарию Светки Колтун.

«Ничего у тебя не выйдет, дуреха, – подумала Оля. – И все потому, что ты не Светка – раз и много думаешь – два. А время-то идет. Пока ты тут рассуждаешь о правильности принятого решения, Светка стонет в чьих-нибудь объятиях, при этом отключив мозг».

Оля посмотрела на электронные часы. 04:12. Ей совсем не хотелось спать. Она встала, прошла к шкафу и достала пояс Sauna Belt. Она надевала его три раза в сутки, потому что считала себя недостаточно стройной.

Ольга не знала, помогает ли пояс убрать лишнее с боков, но использование его приносило удовлетворение и уверенность в себе. К черту излишки! Да здравствует Sauna Belt! Оля надела пояс, включила в розетку и поставила регулятор температуры на максимум. Все, как в инструкции прописано. Вообще, что касалось этого пояса, за три месяца использования Оля все делала на автомате. Кроме одного. В инструкции был один пунктик, в котором говорилось об использовании прибора исключительно в положении стоя. Оля никак не могла согласиться с этим пунктом и поначалу включала пояс, лежа на спине, а потом, не увидев никакой опасности, и сидя.

Когда начало припекать, Оля убавила температуру и снова погрузилась в раздумья. Потрогала пояс. Все-таки она переживала, что на сгибах могли появиться трещины, а уже через них произойти утечка электричества. Может, и несильная, но для нее, вспотевшей, будет достаточно… Нет, все цело.

«Интересно, что сейчас делает Юрка? – задала сама себе вопрос Оля. – Уж точно не в поясе сидит! Спит твой Юрка. Что ему сделается?»

В коридоре включился свет. Предки бегают. Кто-то прошлепал к санузлу. Звуки доходили до нее четко и настырно, будто кто-то хотел ей сказать: вот, мол, ты не одна живешь, здесь есть еще кто-то. Перестань думать о себе и об этом ничтожестве. Неужели тебе подумать больше не о ком? Подумай о матери, которая завтра опять будет думать, купить ей печенья к чаю или отнести в ремонт сапоги. Подумай об отце, который с утра пойдет «на биржу», а вечером придет уставший, но счастливый, потому что ему пообещают работу с приличным заработком. Это все быт, черт бы его побрал! Но тогда подумай о Светке Колтун. Почему она не задумывается ни о чем в жизни? Не потому ли, что у нее папаша начальник СБ сети супермаркетов? А может, потому, что ее мать главврач городской поликлиники? Она ни о чем не задумывается, потому что у нее есть все. И печенье к чаю, и сапоги (и не из ремонта, а из московских бутиков), и парни. Оле даже казалось, захоти этого Света, то и любой препод будет ее. Хоть физрук, хоть Мегавольт.

Оля улыбнулась, вспомнив шаркающую походку преподавателя физики. Она посмотрела на часы. В одном из пунктов инструкции говорилось о времени использования пояса. Не более тридцати минут. На часах было 03:54. Шевченко округлила глаза, не понимая, что происходит. Она была уверена, что, когда садилась с поясом, было начало пятого. А может, четвертого? Ну, тогда ты пересидела, девочка. Смотри, так от тебя ничего не останется.

Она потянула застежку-липучку и тут же отдернула руку. Оле показалось, что ее ударило током. Сердце бешено колотилось в груди. Она снова задрала сорочку. Осмотрела ту часть пояса, где, по ее мнению, могла быть трещина или царапина. Там ничего не было. Ольга решила не рисковать. Медленно слезла с кровати и выдернула шнур из розетки. Сдернула пояс и бросила его на пол.

Когда она снова посмотрела на часы, на них было 03:49. Чудеса, да и только. Оля подошла к часам и взяла их в руки. 03:48. Она вздрогнула. Ее пугал собственный будильник. Он, будто таймер часовой бомбы, отсчитывал время до взрыва. Или чего-то плохого, жуткого. Она осторожно поставила часы на стол. 03:47. Что-то ей подсказывало, что до 00:00 не четыре часа без тринадцати минут, а три часа сорок… вот уже сорок шесть секунд. Но она ошиблась. Цифры побежали, понеслись. Ольга отступала, пока не упала на кровать.

Когда на циферблате появились злополучные нули, время замерло. Причем это было заметно не только на часах, но и в комнате. Оля ждала (взрыва?) чего-то плохого.

Вдруг цифры моргнули. Потом светодиоды начали поочередно тухнуть и зажигаться, имитируя бегущие огоньки. У Оли закружилась голова, она зажмурила глаза и отвернулась. Когда она посмотрела на часы вновь, циферблат светился. Оля не сразу поняла, что на нем не цифры, а буквы. Шевченко встала, но подойти не решилась. Всмотрелась и прочитала:

– Тисэ.

Как только она произнесла это слово вслух, оно сменилось.

«Кот».

«Шуда».

«Шпес…»

Оля не могла понять, что это за белиберда. Она прошептала увиденные слова:

– Тисэ, кот, шуда, шпес…

На циферблате тем временем появилось:

«ыт!»

– Тисэ, кот шуда шпесыт, – прошептала девушка.

– Тише, кот сюда спешит! – громко произнесла она, когда на часах было 05:02.

* * *

Павел пришел домой под утро. Пока успокоили этого малахольного, то да се… Ну, конечно же, выпили. Отец должен был вернуться с минуты на минуту, а у Пашки выхлоп изо рта, как из пивной бочки. Надо искупаться и лечь спать. Может, пронесет… Не пронесло. Отец Пашки, Семен Курагин, не пил вообще, но с ним явно что-то было не то. Он ходил по квартире в обуви, что-то шептал себе под нос, натыкался на предметы, громко ругался и снова начинал бродить по комнатам.

– Надели Пасе галосы и гамасы, – вдруг отчетливо произнес отец и пошел в сторону сына.

Пашка вовремя среагировал и за секунду до того, как в его подушку воткнулось жало огромной отвертки, вскочил с кровати. Хмель улетучился, и запах перегара его уже не волновал. Паша метался по комнате, уклоняясь от выпадов родителя.

– Что с тобой, отец?!

– Сла Шаса по сошше, – произнес Семен, будто это как-то объясняло его поведение, и ударил отверткой еще раз.

Паша увернулся, и оружие с хрустом вошло в дверное полотно. Парень не стал мешкать – оттолкнул отца, открыл дверь и выбежал из комнаты. В квартире оставаться было нельзя. Что бы ни случилось с отцом (сошел с ума, накурился или напился), в одном помещении с ним находиться нельзя. Паша подбежал к входной двери, обулся, схватил куртку. Ему оставалось сделать еще один шаг, когда отвертка вошла в его правую руку чуть выше локтя. Боль пронзила всю руку. Паша взглянул на родителя, и ему показалось, что по телу отца прошла голубоватая электрическая волна, будто он наэлектризовался. Парень развернулся и выбежал из квартиры.

Как только закрылась дверь, тело Семена Курагина дернулось, и он упал. Отвертка отлетела к полке для обуви. Семен содрогнулся, по всему телу побежали электрические волны – они искали выхода. Рука Курагина вытянулась вперед и коснулась розетки, проведенной специально для бритвы и фена. Голубые волны начали сбегаться к кисти руки и, собравшись в сгусток энергии, рванули к розетке. Розетка заискрила, сопротивляясь вторжению незваного гостя, но потом все же приняла, выпустив тоненькую струйку дыма. Семен еще раз дернулся и затих.

* * *

– У Масы на кармаске маки и ромаски, – произнесло чудовище и бросилось на Машу.

Стрельцова вскрикнула и проснулась. Кошмары ей не снились уже лет пять. Может, конечно, и снились, но она их не помнила. Этот же сон был таким ярким, что девушке даже казалось, будто она попала в какой-то жуткий мир и в нем происходит все по-настоящему. Машу могут сожрать. Она посмотрела на часы над компьютерным столом и встала. Было десять минут десятого. Она проспала четыре часа, но чувствовала себя выспавшейся. Только ночной кошмар оставил тяжелый след.

Во сне она попала в какое-то здание. Большое строение. Скорее всего, двухэтажное. Оно напоминало Дом культуры или деревенский клуб. Дверные проемы были настолько низкими, что даже Маше с ее ростом метр шестьдесят восемь приходилось нагибаться. Первые две комнаты, в которые ей удалось заглянуть, не представляли из себя ничего необычного, а вот третья удивила девушку по-настоящему. Маша остановилась на пороге и буквально открыла рот. Все стены пестрели надписями. Девушка подошла к одной и прочитала ее:

– Сэпчет коске петусок: видис пысный гребесок? Сепчет коска петуску: саг сагнес – и откусу!

У Маши по спине поползли мурашки даже сейчас от одного только воспоминания. Она подошла к другой надписи:

– Шало было, штало мыло.

Она не поняла, о чем это, но перешла к другой надписи. И тут появился монстр. Теперь она даже не помнила, как он выглядел, но страх еще был в ее сердце. Маша знала, что скоро забудет эту муть. По крайней мере, ей очень хотелось в это верить. Сон не выходил из головы до тех пор, пока не позвонила Светка. Еще четыре часа назад подруга верещала за стеной. Маше надоел ее визг, и она солгала, что позвонили предки и предупредили ее, что собираются вернуться. Светка Колтун собралась, взяла под мышку свое «сокровище» и уехала к двоюродному брату.

Сейчас она, возбужденная, что-то тараторила в трубку. Маша ничего не поняла из сказанного подругой, поэтому перебила:

– Свет, давай встретимся в «Альбатросе». Там и поговорим. Давай через час.

Она нажала отбой, не дав подруге возразить.