Левченко вышел из кабинета генерала и направился к себе. Что ж, с протечкой надо бороться незамедлительно и всеми силами – но что-то подсказывало подполковнику, что выявление инсайдера, как сейчас стало модно называть подобного «крота», будет не столь легким, как кажется, и вряд ли с помощью старой, как мир, технологии им удастся вывести предателя на чистую воду. Главное – подозреваемый уж как то слишком явно был в наличии, и только большого картонного листа с надписью «Предатель» у него на спине не хватало для полноты картины. Уж чересчур ясно все указывало на майора Маслова – тот был чужак, никто из офицеров Управления его не знал, и любое подозрение почти автоматически ложилось бы на него. А не для того ли его сюда и поставили, чтобы он какое-то время послужил громоотводом? – вдруг подумал Левченко. Уж слишком явная фигура для обвинения… Нет, тут что-то поглубже и пострашней. Что-то серьезно подгнило в Датском королевстве…

* * *

В первый день рано задождившего в этом году октября в шумной забегаловке «Патио-Пицца», стоящей в ста метрах от выхода из метро «Октябрьское поле», за столиком в курящей части зала, сидело двое мужчин.

Один из них, благообразный и явно не здешний, одетый дорого, но неброско, представлял из себя ходячий символ успешности – и «паркер», который он вертел в пальцах во время разговора, и шелковый носовой платок, которым он время от времени протирал свои очки в золотой оправе, и изящные итальянские полуботинки, и отличные, неестественно белые и оттого явно искусственные зубы – не хуже, чем у звезд Голливуда – все это говорило знающему человеку очень и очень много.

Его визави, напротив, представлял из себя законченный тип неудачника – скверно пошитый костюм из дешевой ткани, ботинки, рубашка и галстук производства Юго-Восточной Азии, желтые и уже довольно редкие зубы, неряшливый зачес плохо мытых волос, уже неспособных прикрыть изрядную плешь – в общем, классический аутсайдер, вышвырнутый из жизненной гонки более успешными конкурентами.

Но – и любой наблюдательный человек с удивлением подметил бы эту странность – хозяином за столом себя чувствовал именно отечественный лузер. Его же собеседник, несмотря на весь свой европейский лоск, выглядел чуток пришибленным и серьезно испуганным – хотя из всех сил старался этого своему партнеру не показывать.

Отечественный неудачник, пригубив из бокала, продолжил:

– Так вот, мой дорогой друг. Все, что я вам сообщил в первую нашу встречу – как вы, я думаю, уже убедились – вполне соответствует действительности. Службы этой ни в одном из реестров специальных органов, не важно, открытых ли, закрытых – нет; и, тем не менее, она существует. Более того – она активно работает. И не только по поддержанию связи со своей агентурой, щедро представленной в Восточной Европе. Я вам намекну – Балканы…

Собеседник плохо одетого мужчины неуверенно спросил:

– И что там будет?

– Пока не знаю. Знаю лишь одно – три отдела в последнее время пополнились офицерами, бывшими там в последнюю войну; естественно, все они официально в отставке и живут на пенсию в разных задрищенсках – тем не менее, каждый день ровно в девять утра садятся за свои рабочие столы.

– И что они готовят… за этими своими столами?

– Ничего хорошего для ваших хозяев – это я знаю точно.

– Хм, господин… Ульянов, нам желательно точно знать, к чему именно готовиться. В противном случае я не уполномочен выплатить вам требуемую сумму…

– А мне насрать, уполномочен ты или не уполномочен. Если сегодняшняя наша встреча закончится вхолостую – все, больше я вас не знаю!

– Хорошо, хорошо, не горячитесь, господин Ульянов. Я постараюсь убедить свое руководство, что ваша информация стоит пяти тысяч. Но, вы сами понимаете, хотелось бы знать подробности… Может быть, вы сможете выслать нам какие-то данные по электронной почте?

– Нет. Никаких документов, никаких концов, никакой электронной почты. Сейчас отследить можно всё, кроме вот такого нашего разговора – и то, если рядышком нет заинтересованных людей. Это я вам как специалист докладываю. Лучше всего так, как сейчас, приватный разговор за бокалом пива. Встретились, поболтали за «праздроем» или «хейнекеном» о делах наших скорбных, разбежались. В случае чего – ваше слово против моего слова. И ничего подписывать я никогда не стану – хватит, наподписывался. Я взялся информировать вас, чтобы элементарно обеспечить свою старость – и на хрена мне нужны будут ваши деньги в тюрьме или в могиле?

Собеседник отечественного неудачника протестующее замахал руками.

– Согласен, согласен. Так вы говорите, эта служба, которой нет, собирается активно действовать в Югославии, Албании и Боснии?

– Думаю, шире. Думаю, что охватит близлежащие страны – во всяком случае, шестеро оперативных работников готовятся к отправке в Македонию, Грецию и Болгарию. По версии для отдела кадров и финансового отдела – возобновить связи со старой агентурой. На самом деле, думаю, для организации активного противодействия вашей маленькой победоносной войне. Вы же думаете, что она будет именно такой?

Иностранец поджал губы, давая понять собеседнику, что этот вопрос – отнюдь не его дело. Затем спросил сухо:

– А нельзя ли узнать фамилии, под которыми эти офицеры выедут за границу?

Отечественный неудачник ухмыльнулся.

– Ну, парень! Выехать-то они выедут под одними – и я знаю, под какими – а вот какие паспорта у них окажутся уже на украинской границе – не говоря уж о румынской – я даже не догадываюсь!

– Хорошо. Чтобы получить свои деньги, вы должны сообщить мне фамилии этих людей. Хотя бы первые.

– Запомните?

– Может быть, я все же запишу? Эти русские имена…

– Нет! Доверьтесь своей памяти. Кулешов Андрей Валентинович, Токарь Евгений Петрович, Кузьмич Николай Семенович, Полежаев Максим Николаевич, Сердюк Вадим Леонидович, Гонт Александр Валерьевич.

Собеседники замолчали; нахрапистый неудачник с явным удовольствием отхлебнул пива, его визави несколько минут шевелил губами – старался запомнить столь неудобные для запоминания имена и фамилии.

– Запомнили? – человек в дешевом костюме решил поторопить своего собеседника.

– М-м-м… Да. Куда положить деньги?

– Сейчас зайдете в мужской туалет, оставите на сиденье. Я зайду за вами и возьму.

– Хорошо. Когда встречаемся в следующий раз?

– Давайте тридцатого октября в этом же месте в это же время. Приготовьте десять тысяч – я надеюсь узнать подробности о планах моих коллег по работе в вашем мягком подбрюшье.

– Это… не очень много?

– Это жалкий мизер за то, что я вам расскажу.

– Хорошо, договорились. – Вальяжный встал, и неторопливо, с чувством собственного достоинства, направился в туалет.

Его собеседник приподнялся, чтобы следовать за ним – незамедлительно у его плеча нарисовался официант.

– Уходите? – в голосе работника подноса и полотенца звучала плохо скрытая подозрительность.

– Не дрейфь, халдей. Вон тот гладкий заплатит – как только вернется с очка. Видишь, и плащ его на спинке стула висит. Он нынче распорядитель банкета.

– Извините. – Тут же пошел на попятную официант: – Заказывать еще что-нибудь будете?

– Я ухожу, только отолью на дорожку. А ему принеси сто пятьдесят палинки. У вас какая есть?

– Венгерская.

– Ну, вот и чудненько. Ее и волоки.

Пока шел этот диалог, вальяжный уже вышел из туалета. Неудачник тут же прекратил разговор с официантом и быстрым шагом отправился туда же, чтобы, оттеснив взявшегося уже было за ручку какого-то молодого человека с африканскими косичками на голове – причем, бросив что-то весьма ядовитое относительно внешности доморощенного рэпера, весьма того задевшего, судя по его реакции – закрыться в месте общественного пользования.

Через три минуты – в это время его вальяжный собеседник удивленно смотрел на официанта, ставящего на стол графинчик с янтарной жидкостью – человек в дешевом костюме покинул гудящее, словно пчелиный рой, заведение, и скрылся в переходе метро.

Его недавний визави внимательно посмотрел в спину неудачнику, уходящему в вечерний сумрак.

«Он, наверное, все еще думает, что мы не знаем, кто он такой… Боже, как наивны эти русские!» – подумал вальяжный и с удовольствием опрокинул рюмочку черешневой палинки. А затем быстро, пока память не дала сбой, написал список заученных фамилий на салфетке, которую осторожно сложил в портмоне.

Что ж, информация получена. Теперь следовало незамедлительно довести ее до командования – ну, это уже дело техники. Слава Богу, в наше время для этого нет никакой необходимости в дурацких шифроблокнотах, сеансах связи по рации, спрятанной на чердаке, и прочей ерунде, о которой пишут в шпионских романах. Все стало намного, намного, намного проще…

* * *

Левченко поёжился. Господи, ну ладно ему по роду деятельности приходится покидать Москву таким способом – но толкущиеся рядом с ним пенсионеры – кто их погнал на платформу пригородной электрички в такую рань, да еще под холодным ноябрьским моросящим дождем? Шесть утра! Или им просто не спиться, в их-то годы? Или дома делать просто нечего? Жуть…

Подошла электричка до Можайска. Левченко впрыгнул в теплый, дружелюбно загудевший вагон, устроился у окна. Ехать предстояло долго, можно было слегка дремануть. Но сон не шел; впрочем, оно и к лучшему – можно было, не спеша, обо всем подумать…

Чем хороша электричка? При покупке билета никто не спрашивает паспорт. На любой поезд нужен билет с указанием фамилии – что, по некоторым причинам, неудобно. Можно, конечно, было бы выехать и машиной – комфорт, удобство и скорость; но остановка на любом посту ГАИ была чревата засветкой. Херня, конечно, один шанс на миллион, что его фамилия останется в каком-нибудь милицейском журнале – но и этого шанса быть не должно. Официально он отправлен «Спецметаллснабэкспортом» в командировку в Ростов. Билет на поезд, квитанция из гостиницы, командировочное удостоверение, отмеченное там, куда его направляют, обратный билет – все будет готово к его возвращению. А реально он едет в Борисов, известить «крестника», что тревожное стаккато полкового горна для него, наконец, прозвучало…

М-да-а, по всем признакам предатель – майор Маслов. «Капканы» Левченко расставил на троих вновь пришедших на службу сотрудников – ну, это так, в порядке общей проверки – плюс всякими сложными путями довел информацию о планируемой доставке документов нелегалам в Болгарию полковнику Чернолуцкому (кадровику, пришедшему к ним по прямой протекции «нашего человека в Берлине», и поэтому бывшего для остальных сотрудников очень и очень тёмной лошадкой), его помощнику, майору Курносову, а также майору Маслову. Информация для всех была одна и та же, разнились лишь даты доставки. И именно второго ноября, в тот день, который был сообщен персонально гражданину Маслову, и никому больше – к одному из вагонов поезда Санкт-Петерубург-София на вокзале болгарской столицы деловито устремились неприметные люди в штатском. Конечно, коллеги этих ребят ждали еще в Русе, что к проводнику, взявшемуся передать пакетик с документами, подойдет связник, и они его браво повяжут, явив urbi et orbi мастерски проведенную поимку русских шпионов. Но связник в Русе не явился, и им пришлось уже в Софии брать собственно проводника – на безрыбье и рак, как говориться, рыба. Если бы в пакете оказались действительно британские паспорта с вклеенными в них фотографиями сомнительных палестинцев – то и этот улов был бы для болгарских борцов со шпионами лакомым кусочком, и злокозненного проводника свободно можно было бы предъявить в качестве доказательства искренних намерений Болгарии вступить в НАТО. Увы, в пакете оказались бланки удостоверений членов общества советско-болгарской дружбы, причем незаполненные. Операция закончилась большим пшиком, за которым с перрона с удовольствием проследил один из людей Артаксеркса – вскоре яркое и не лишенное литературных достоинств описание провала болгарских чекистов легло на стол Левченко.

Да, после софийского пшика на должность предателя должен был бы быть назначен майор Маслов – но, к вящему удивлению подполковника, Калюжный отложил в сторону доклад Артаксеркса и оргвыводов делать не стал. Очевидно, и Старик (как звали шефа за глаза его подчиненные, хотя стариком тот совсем не был, наоборот – недавно в свои сорок семь женился на двадцатипятилетней особе, и молодожены уже, по слухам, ожидали первенца) решил, что кто-то уж слишком сильно хочет, чтобы предатель в лице Маслова был изобличен и репрессирован; очевидная легкость, с которой их локальная операция «Чистые руки» немедленно дала результат, серьезно смущала начальника Управления Н. Что же до Левченко, то после софийских событий он был вообще твердо убежден, что протекает их контора совсем не в бухгалтерском закутке (подозрительно легко, еще на первом этапе проверки – каковых, между прочим, планировалось три – внутренний ворог был изобличен и явлен в своей предательской сущности) – следовательно, предстояло до минимума свести внутренний обмен информации – во-первых, и продолжить поиск протечки уже другими способами – это во-вторых.

На Балканах ситуация развивалась почти строго в соответствии с предсказаниями подполковника Гончарова. Американцы постепенно превращались в одного из главных косовских «миротворцев». Высокопоставленные эмиссары с той стороны Атлантики зачастили в регион; их тщанием резко изменился характер обсуждений вопроса в Контактной группе по бывшей Югославии; о несчастной судьбе гонимых шептаров было и большинство публичных выступлений высших чинов Госдепа. Американцы усиленно искали (и находили!) среди косоваров «удобные» политические фигуры, а чтобы немцы не сильно лезли в балканские дела – умело согласовывали свои позиции с оппонентами Германии внутри Евросоюза и НАТО. США инициировали обсуждение косовской проблемы в Совбезе ООН – причем в форме прямых обвинений Сербии в «геноциде косовских албанцев». В результате этого обсуждения в конце сентября появилась резолюция Совета Безопасности ООН за номером тысячу сто девяносто девять, требующая прекращения действий югославских войск в Косове против мирного населения, а 2 октября – следующая резолюция Совбеза, еще раз осуждающая указанные действия, и уже требующая уже непосредственного вывода югославских войск из этого самого Косова. Правда, в тексте этой резолюции еще не было решения о проведении военной «миротворческой операции» – против оказались Россия и Китай – но в этот же день, 2 октября, штатовский Госсекретарь, не к ночи будь помянутая госпожа Мадлен Олбрайт, и британский премьер Тони Блэр заявили, что для начала операции НАТО в Косове согласия ООН вовсе и не требуется. И на следующий же день политическое крыло УЧК – «Демократическая лига Косова» Ибрагима Руговы – заявила, что не пойдет на переговоры с Милошевичем, пока НАТО не начнет бомбардировки Сербии. Американцы явно натравливали своих вассалов на обострение ситуации.

Что-то ребята заторопились… Что ж, придется и нам чуток прибавить оборотов.

На прошлой неделе всплыло, что в Брюсселе, в штаб-квартире НАТО, взят с поличным югославский шпион – офицер французского генштаба майор Бюнель. Ну-ну… Такой же он шпион югов, как подполковник Левченко – папа Римский. Французы фрондируют англосаксонской идее бомбить югов при любом политическом раскладе в Косово – вот их ребят и «ловят с поличным». Дело житейское, Левченко во времена оны так же ловил «немецких шпионов» в Праге… Политика! Вот Эрве Гурмелон – тот да, тот действительно здорово помог сербам; причем, по ходу, чисто из соображений чести. Хорошо, что во французской армии еще живет это понятие… Для остальных – особенно для американцев – это так, пустое сотрясение воздуха. Если убийство целесообразно – они, не задумываясь, ударят ножом спящего в спину. Еще и бахвалиться после этого станут – дескать, минимизировали риски и оптимизировали расходы… В девяносто шестом их спецназ готовил захват Караджича – купленные ими сербы пригласили лидера мятежных сербов на совет, где бывшего профессора и должны были принять «зеленые береты». И майор Гурмелон посчитал бесчестным для себя и представляемой им страны участвовать в этой подлости. Предупредив сербов, он поставил большой жирный крест на своей карьере – но все равно, остался человеком. Жаль, так и не удалось на него выйти…

Электричка шла по дальнему Подмосковью. Более-менее ухоженные места остались позади, теперь вокруг, насколько хватало глаз, тянулась заброшенная, никому не нужная – даже, похоже, самим русским – российская глубинка. Разруха… Как там говорил профессор Преображенский у Булгакова? Разруха не в сортирах, а в головах?

Заброшенные, поросшие многолетним бурьяном поля. Разрушенные, варварски изломанные фермы и машинные дворы. Как будто Мамай прошел… Понятно, что в Краснодарском крае земледелие не в пример доходней, чем в Можайском уезде – но уничтожать исконно русскую, корневую, извечную деревню – зачем и кому это нужно? Пьянство, безысходность… Бесчисленные базары и базарчики, торговля всем и вся – но, главным образом, разным китайским дерьмом – вот и все занятие туземцев. Это ж надо так поставить экономику страны, чтобы выгодным стала только перепродажа заморского тряпья! Ладно, тут наша лавочка сделать ничего не может – что ж, будем делать там, где еще на что-то способны.

А способны мы на что? Правильно, на активные действия в тылу врага. Это ничего, что войны нет – враг, он все равно в наличии. Просто пока затаился, выжидает; от того, что активных боевых действий сегодня, положим, против нас он не ведет – врагом он быть отнюдь не перестал.

Можайск. Конечная.

Левченко вышел из электрички, с видимым удовольствием потянулся. Прошел на вокзал, узнал, когда электричка до Вязьмы; у него в запасе оказалось двадцать минут, и он решил не отказывать себе в удовольствии пройтись по привокзальной площади.

Хм-м… «Удовольствие» оказалось весьма относительным. Все то же, что и везде – грязь, заплеванная мостовая, которую уже лет двадцать никто не ремонтировал, торговые палатки, крикливые тетки, примеряющие ядовито-желтые китайские пуховики. Безнадега… Ну что ж, придется этим переболеть, ничего не сделаешь. Спасибо дефолту, на прилавках уже начали появляться отечественные товары – а то еще год назад уже казалось, что никакой перерабатывающей промышленности в стране просто не осталось – только нефтяные и газовые скважины, трубопроводы и базары с китайским барахлом.

Что ж, прививка рыночных отношений сделана, пожалуй, чересчур мощная – организм народного хозяйства страны ее переносит с трудом, а для некоторых секторов она оказалась смертельной, и они тихо скончались. Ничего, выживем – зато начнем, наконец, понимать, что лишь собственный труд может стать настоящей ценностью. Как это было в Третьем рейхе… Ведь тоже был крах прежней системы хозяйствования, нищета, безработица – сорок процентов! – и, как следствие, суицидальные настроения, всеобщая депрессия. Знакомо до боли… Слабые опускают руки и идут ко дну; сильные ищут и находят выход. Правда, у нас тут выхода пока особо не видно, но ничего – в Смутное время ситуация еще и похлеще была. Может, еще и выдюжим – хотя та машина из подвала что-то не дает повода для оптимизма… Может, все бы и наладилось, если бы не наши заграничные «доброхоты», что душевно радеют о становлении демократических ценностей на одной шестой части суши – что-то уж больно шибко они лезут в наш огород. Спешат ребятки… А для нас в этой ситуации что главное? Главное – вовремя им дать по рукам, говоря по-русски – сделать укорот. И затем он, подполковник Левченко, и получает свое жалованье – дабы этот укорот был действенным и эффективным.

Ну что ж, посмотрим. Может, и он на своем месте что-то путное для своей страны в состоянии сделать…

В Вязьме он подошел к группе таксистов, живописно расположившейся у чьей-то изрядно потрёпанной «девятки», и, после долгого и азартного торга, сговорился с пожилым, но еще очень энергичным дядькой за тысячу рублей на рейс до Рудни, последней станции железнодорожной линии Смоленск-Витебск на российской стороне. Причем попросил дядьку по пути посетить несколько населенных пунктов, лежащих в стороне от международного автомобильного тракта, именуемого «Минским шоссе», или, в просторечии, «минкой».

Делать Левченко в этих городках было решительно нечего, но иначе было бы трудно, не навлекая подозрений, упросить хозяина пожилой «шестерки» не выезжать на большую трассу – где находились стационарные пункты ГАИ и где, чем чёрт не шутит, фамилию пассажира тоже могли внести в какой-нибудь милицейский «талмуд».