«Этот юноша скроен по античным меркам…»
Паскуале Паоли
Тяжелая дубовая дверь закрылась за небольшим, щуплым мальчиком лет десяти, и оживленные голоса посетителей таверны, словно по команде, смолкли.
– Не волнуйтесь, друзья! Это Набули! – поспешил успокоить гостей хозяин заведения, плотный мужчина лет пятидесяти с черными волосами и глубоким шрамом на правой щеке.
Мальчик уселся на высокую табуретку в углу небольшого зала, в котором густым облаком плавал синий табачный дым, и перед ним словно по мановению волшебной палочки появился стакан душистого чая и большой кусок лимонного пирога.
– Позвольте! – воскликнул из-за соседнего стола Николо Лоретти, известный на всю округу своей бесшабашной смелостью контрабандист. – Но ведь это сын Карло Буонапарте! Как можно пускать его сюда!
У отчаянного контрабандиста были все основания для недовольства. Почти все его родственники погибли у Понте-Нуово, и он лютой ненавистью ненавидел соотечественников, которые предали святое дело борьбы за свободу и прислуживали французам. Бенито, как звали хозяина таверны, недовольно нахмурил густые брови.
– Успокойся, Николо! – прогремел он. – Это тот редкий случай, когда яблоко падает далеко от яблони!
Он бросил быстрый взгляд на Наполеоне и, вспомнив свое собственное знакомство с ним, лукаво подмигнул ему. Да, поначалу он и сам был недоволен появлением в таверне этого маленького, как он тогда посчитал, шпиона, и встретил его крайне нелюбезно. Однако юного патриота подобный прием не смутил, и в следующее мгновенье он заставил всех завсегдатаев таверны раскрыть от изумления рты.
– Если вы полагаете, – с вызовом произнес он, – что я пришел сюда шпионить, то глубоко ошибаетесь! И я не меньше вашего осуждаю моего отца за его предательство!
В таверне установилась мертвая тишина, и, явись в нее сам «отец нации», гости Бенито удивились бы куда меньше. Далеко не каждый решился бы осуждать отца на острове, где почитание родителей считалось священным.
Мальчик спокойно ожидал своей участи, глядя на изумленного его речами Бенито своими синими глазами. И было в его взгляде нечто такое, что заставило трактирщика поверить ему. Бенито протянул возмутителю спокойствия свою похожую на лопату ладонь, и мир был восстановлен.
Лоретти было простительно не знать этих подробностей. Он только что вернулся из сицилианской тюрьмы, где провел несколько лет за вооруженное сопротивление таможенникам, и это был его первый выход в свет. Но поскольку Бенито пользовался на побережье непрерикаемым авторитетом, Николо сменил гнев на милость.
– Если так, то все в порядке, малыш! – протянул он мальчику свою жилистую руку. – Извини!
Не успел мальчик сделать и двух глотков душистого чая, как в таверне появился высокий незнакомец в черном плаще и надвинутой на глаза широкополой шляпе. Он разделся, и корсиканцы увидели симпатичного молодого человека с холеным бледным лицом и длинными светлыми волосами.
– Друзья, – с явным волнением заговорил он на одном из тех диалектов итальянского языка, который наиболее распространен на Корсике, – я рад передать вам привет от великого Паоли, другом которого я имею честь быть!
Его слова потонули в восторженных выкриках, и пока Бенито упрашивал гостей успокоиться, Джонатан Смолл, как звали англичанина, с интересом рассматривал корсиканцев.
Сколько раз представлял он себе встречу с этими мужественными и гордыми людьми, и все же увиденное им превзошло все его ожидания. Все как на подбор крепкие, с суровыми лицами и горящими отвагой глазами, они производили впечатление.
Смолл познакомился с Паоли в Лондоне, и тот настолько поразил его масштабами своей личности, что он выучил корсиканский язык и воспользовался первой же возможностью посетить легендарный остров. Тайная встреча в таверне на берегу моря только подогревала его романтическое воображение.
Да, начал он свой рассказ, Паоли неплохо живется в английской столице и все же он очень скучает в закутанном в туманы Лондоне о горячем солнце своей родины.
Вернется ли он на Корсику? Конечно, вернется! Когда? При более благоприятных обстоятельствах! Создать эти самые удобные обстоятельства ему поможет великая Англия. В его стране умеют уважать национальные суверенитеты, и когда Англия прогонит французов с Корсики…
– То придет к нам сама! – договорил за Смолла чей-то совсем юный голос. – Не так ли? Или Англия настолько бескорыстно любит Корсику, что будет воевать с французами только из-за симпатий к ней? Если это так, то мы вряд ли поверим в это!
К несказанному удивлению Смолла, это ломкий голос принадлежал сидевшему в углу мальчику. И ему было чему удивляться. Подобные вопросы мало вязались в его представлении с тем десятилетним возрастом, в котором пребывал юный патриот. В таверне установилась неловкая тишина. Кто бы ни задал вопрос, он попал в цель.
Смолл растерялся. Прозвучи в его словах малейшая фальшь, и ему оставалось бы только покинуть такую гостеприимную до этой самой минуты таверну, поскольку никто не поверил бы больше ни единому его слову.
– Конечно, – не очень уверенно произнес он, – у Англии есть свои соображения, но они никоим образом не будут ущемлять национальные интересы Корсики!
На этот раз аплодисментов не было, и, позабыв о всякой дипломатии, Смолл с отчаянием в голосе воскликнул:
– Но вы же прекрасно понимаете, что просто так никто ничего делать не будет! И не вашему народу, почти две тысячи лет сражающемуся за свободу, объяснять это!
Судя по тому волнению, которое испытывал Смолл, его восклицание шло от самого сердца и несколько разрядило напряжение.
– Это конечно! – раздались со всех сторон голоса корсиканцев, которые уже начали постигать все прелести цивилизации. – Задаром никто ничего делать не будет!
– А вы не ошибаетесь насчет двух тысяч лет, сеньор? – с явным недоверием вдруг спросил Николо Лоретти, которому с первого же взгляда не понравился этот, по всей вероятности и не нюхавший пороха, краснобай. – Что-то уж больно много!
– Да и мне кажется, – подхватил сидевший рядом со Смоллом коренастый корсиканец, – что вы несколько хватили!
– Я сказал правду! – улыбнулся Смолл. – На протяжении многих лет ваш остров являлся вожделенной добычей для многих стран, и еще две с половиной тысячи лет назад финикийские греки попытались завладеть Корсикой, да только ничего у них не вышло…
И снова рассказ Смолла прервали громкие одобрительные выкрики.
– Правильно! – послышалось со всех сторон. – Так и надо этим грекам! Нечего соваться на чужую землю!
– Но пять веков спустя, – продолжал Смолл, – им все-таки удалось основать на острове колонию…
Лица слушателей помрачнели.
– Но только на четыре года! – поспешил добавить англичанин. – Затем на Корсику пришли сицилианские греки и карфагеняне, но всех их ждала печальная участь, и рано или поздно всех незванных госте прогоняли с острова…
Последовал новый взрыв восторга, и после небольшой паузы Смолл продолжал.
– О Корсике, – все более оживлялся он, – писал в своей «Одиссее» Гомер, на ней жил изгнанный из Рима знаменитый философ Сенека. Известный древний историк Страбон прославял в своих трудах непокорность и свободолюбие корсиканцев, и даже могущественному Риму понадобилось на завоевание вашего острова почти сто лет. А ведь железные римские легионы вели такие прославленные полководцы, как Гай Марий и Корнелий Сулла! Но и они недолго правили бал на Корсике, ваши прадеды не дрогнули, и уже очень скоро римляне убрались восвояси…
На этот раз пауза длилась несколько минут. Отдавая дань своим свободолюбивым предкам, корсиканцы долго аплодировали и оживленно переговаривались.
– На смену Риму, – продолжал свой рассказ Смолл, – явился другой враг – Византия… И снова текла кровь, и снова корсиканцы отчаянно дрались с противником. А с моря уже шли безжалостные арабы, тосканские маркизы и Генуя. С помощью Пизы Генуе удалось выгнать арабов, но затем победители передрались между собой, и корсиканцам пришлось воевать и с Генуей, и с Австрией, и с Францией. А если ко всем этим напастям прибавить еще кровожадных берберийских и турецких корсаров, то можно себе представить, какие испытания выпали на долю вашего славного острова…
Корсиканцы снова захлопали в ладоши, и Смолл невольно улыбнулся. Как это ни странно, но борцам за свободу Корсики об истории этой самой борьбы рассказывал человек, который ни разу в жизни не держал в руках ружья.
– И хотя сейчас, – продолжал ободренный таким вниманием англичанин, – Корсика переживает не лучшие времена, Паоли верит в ее будущее и просит готовиться к новым битвам!
На этот раз не помог и Бенито. В таверне разразилась самая настоящая буря, и некоторые горячие головы были готовы хоть сейчас идти на французов. И пока трактирщик отговаривал их от этой безумной затеи, к Смоллу подошел так смутивший его своим вопросом Наполеоне.
– Сеньор, – спросил он, – где вы изучали историю Корсики?
– Я много работал в библиотеках, – ответил тот.
– Значит, те книги, которые вы читали, доступны всем? – последовал новый вопрос.
– Конечно!
– Это хорошо, – задумчиво покачал головой мальчик, – и мне остается только прочитать их и написать собственную историю Корсики….
Не зная, что отвечать своему странному собеседнику, Смолл пожал плечами. «Если у них все дети такие, – подумал он, – то напрасно Питт обхаживает Паоли, ни черта у него не выйдет!»
– Да, – задумчиво повторил Наполоене, – я обязательно напишу ее!
Смолл снисходительно улыбнулся. Конечно, он восхищался корсиканцами, но в то же время прекрасно понимал, что между умением стрелять и писать книги лежит дистанция огромного размера. Если бы он только мог знать, что перед ним стоит человек, который не только напишет историю своего родного острова, но и перевернет полмира, он повел бы себя, наверное, по-другому.
Впрочем, он еще увидится с Наполеоном в Рошфоре, небольшом порту на берегу Атлантического океана, откуда тот после своего второго отречения собирался в Америку. Преодолев все барьеры и кордоны, Смолл сумеет предстать перед Бонапартом, и тот узнает его.
– А сознайтесь, – улыбнется он, тронутый до глубины своей так никем и не разгаданной души воспоминаниями детства, – тогда вы не поверили мне!
– Не поверил… – почтительно склонит голову Смолл.
– И напрасно, – слегка ущипнет его за ухо Наполеон. – Как видите, мне кое-что удалось…
Но все это будет потом, а пока Смоллу надо было как можно быстрее уходить, поскольку к таверне направлялся привлеченный громкими криками французский патруль. Пожимая на ходу тянувшиеся к нему со всех сторон руки, англичанин облачился в плащ и через черный ход покинул таверну. За ним поспешили остальные, и вскоре в зале остались сам хозяин, два сильно подвыпивших рыбака и Наполеоне.
Минут через пять в таверну вошли французы. Высокий худой сержант удивленно взглянул на Бенито.
– Кто же так громко орал? Неужели эти пьянчуги?
Неприязненно взглянув на французов, Бенито пожал плечами. Понимай, мол, как хочешь!
– Ладно, – повернулся сержант к товарищам, – раз уж мы пришли сюда, давайте пропустим по стаканчику!
Его предложение нашло самый горячий отклик у всегда готовых выпить вина солдат, и пока они усаживались за стол, маленький патриот попрощался с Бенито и покинул таверну.
Всю дорогу домой он пребывал в приподнятом настроении. К его несказанной радости, желание вернуть Корсике свободу горело не только в его маленьком сердце.
Конечно, имей этот англичанин больше времени, он мог бы рассказать об истории Корсики куда подробней, и тогда бы Наполеоне узнал, что уже с конца XI века его остров стал яблоком раздора между Пизой и Генуэй и после победы в морском сражении при Мелори перешел под власть последней. Не желая причинять себе лишние хлопоты, Генуя предоставила корсиканцев собственным слабостям. Старинные обычаи и традиции оказались живучими, и кровная месть продолжала уносить целые кланы.
Малочисленное феодальное дворянство не пользовалось авторитетом, который бы признавался законом, и не старалось, по примеру дворянства других стран, вводить в своих замках хоть какие-то хозяйственные новшества.
Ни о какой мануфактуре не могло быть и речи, а денежный капитал у людей, которые работали ровно столько, сколько это было необходимо для пропитания, был весьма редким явлением на острове. Да и откуда ему было взяться, если большинство корсиканцев считало ниже своего достоинства работать за деньги.
О проекте
О подписке