Иван не стал изобретать ничего нового и продолжал то, что было им уже сделано при жизни отца. Печальные события его детства внушили ему ненависть ко всем остаткам старой удельной свободы и сделали его поборником единодержавия.
Будучи в высшей степени человеком осторожным, Иван поначалу уклонялся от резких проявлений своей главной цели объединения Руси и оказывал видимое уважение к правам князей и земель. И надо отдать ему должное: он казался всем своим потенциальным противникам противником насильственного введения новизны.
Ярославские и ростовские князья давно уже раздробили свои владения и самостоятельной роли не играли. Поэтому с превеликой готовностью перешли под великокняжеский патронат, пополнив когорту служилых князей, стоящих у престола. Тем не менее, существует предание, согласно которому Иван Васильевич захватил Ярославль со всей землею старанием дьяка Алексея Полуэктова. Но и по сей день остается тайной, все ли князья ярославской земли подчинились московскому государю добровольно и как Полуэктов сумел обмануть их.
С правителями Твери и Рязани он заключил договор, который сохранял владетельное право тверского князя над своею землей. Что же касается Пскова, тот тут великий князь Иван снова прибегнул к хитрости и, показав свое уважение к старине, заставил псковичей уважать свою власть.
В 1463 году псковичи прогнали от себя присланного к ним против их воли великокняжеского наместника и отправили к Ивану послов просить другого.
Иван три дня не пускал псковских послов, но на четвертый день смиловался и дал того самого князя, которого псковичи сами желали.
Иван хотя и сделал угодное псковичам, по обычаям старины, однако вместе с тем внушил им, что они обязаны этим соблюдением их старинных прав единственно его воле и милости, а если б он захотел, то могло быть и иначе.
Те смирились, и когда Новгород попросил у него воевод, чтобы действовать оружием против Пскова, за то, что Псков не повинуется новгородскому владыке. Иван Васильевич сделал новгородцам выговор.
Самостоятельность Великого Новгорода всегда колола глаза московским великим князьям, и, несмотря на договор от 1456 года, согласно которому в городе находился московский наместник, новгородцы со скрипом подчинялись московским порядкам.
В 1470 году ситуация с Новгородом обострилась до предела. В это время умер новгородский архиепископ Иона, и надо было решать, где и от кого поставляться новому иерарху: в Москве или в Киеве.
Да, в городе, как в любой купеческой республике, было много тех, кто личную выгоду предпочитали всему на свете. Но когда опасность падения независимости была слишком близко, в Новгороде образовался кружок, решивший спасти свое отечество от московского самовластия.
Душой этого кружка была вдова посадника, Марфа Борецкая, которая собрала около себя людей, готовых стоять за независимость Новгорода.
Кроме сыновей Марфы, с ней заодно были люди знатных боярских фамилий того времени: Арбузовы, Афанасьевы, Астафьевы, Григоровичи, Лошинские, Немиры и многие другие.
Люди этой партии имели влияние на простой народ и могли руководить вечем. Они больше не желали подчиняться московским порядкам и подговаривали городскую боярскую верхушку перейти под патронат польского короля и великого князя литовского Казимира IV. По той простой причине, что тот обещал сохранить городские вольности и не вмешиваться во внутренние дела Новгорода.
Чтобы обезопасить себя, новгородцы пригласили на службу литовского князя Михаила Олельковича с дружиной. Однако московского наместника прогонять не стали. Он и известил Ивана о настроениях в городе.
Узнав об этом, Иван Васильевич решил кончить дело миром и послал в Новгород своего посла.
– Люди новгородские, – передал тот слова Ивана, – исправьтесь, помните, что Новгород – отчина великого князя. Не творите лиха, живите по старине!
Однако новгородцы на вече оскорбили послов великого князя и просили передать Ивану Васильевичу, что «Новгород не отчина великого князя, Новгород сам себе господин».
Однако великий князь и на этот раз попытался действовать мирно. «Отчина моя, Великий Новгород, – писал он в своем новом послании, – люди новгородские! Исправьтесь, не вступайтесь в мои земли и воды, держите имя мое честно и грозно, посылайте ко мне бить челом, а я буду жаловать свою отчину по старине!
Но когда бояре заговорили о том, что Новгород оскорбляет его достоинство, Иван хладнокровно ответил:
– Волны бьют о камни и ничего камням не делают, а сами рассыпаются пеной и исчезают как бы в посмеяние. Так будет и с этими людьми новгородцами!
Но прежде чем пустить в ход силу, он еще несколько раз пытался уговорить Новгород не вставать на путь борьбы. Однако все было напрасно.
Развязка наступила после того, как новый архиепископ Феофил отказался на рукоположение ехать в Москву. В начале июня Иван двинул на Новгород свою рать. Великий князь дал приказание сжигать все новгородские пригороды и селения и убивать без разбора и старых, и малых. Цель его была обессилить до крайности новгородскую землю.
«Московские ратные люди, – писал Костомаров, – исполняя приказание Ивана Васильевича, вели себя бесчеловечно». 14 июля на реке Шелонь новгородское войско было полностью разгромлено, и вся боярская верхушка попала в плен.
Иван Васильевич, прибывший с главным войском вслед за высланными им отрядами, приказал отрубить голову четверым предводителям новгородского войска и в числе их сыну Марфы Борецкой.
Согласно мирному договору, новгородцы признавали себя «отчиной великого князя», любые сношения с иностранными державами им запрещались. В управлении городом большое значение стали иметь великоняжеские наместники и дворецкий. Многие северные волости перешли во владение московского великого князя. За свои прегрешения новгородцы были обязаны заплатить огромную по тем временам сумму в 16 тысяч рублей. Однако это было только началом окончательной ликвидации Новгородской республики.
Верный своему правилу действовать постепенно, Иван Васильевич не стал сразу уничтожать самобытность новгородской земли и оставил им и вече, и должность посадника.
Иван все рассчитал правильно, и очень скоро часть жителей, недовольных самоуправством посадника Ананьина, обратилась с жалобами на него к самому Ивану.
Тот быстро приехал «с миром и многими людьми» в Новгород. 26 ноября 1475 года на Городище состоялся княжеский суд. Иван счел обвинения в адрес посадника справедливыми и отправил его в кандалах в Москву.
Такая «справедливость» великого князя вызвала к нему симпатии многих новгородцев. Но в то же самое время в городе оставалось много и таких, кто по-прежнему желал отделиться от Москвы и пойти в подчинение польскому королю.
В мае 1477 года они подняли мятеж против великого князя и перебили многих его сторонников. В своем письме к Ивану они заявили, что «не желают называть его государем и тиуном (судьей) и пускать к себе не намерены.
Ивану снова пришлось взяться за оружие, и 27 ноября его полки, готовые в любую минуту двинуться на штурм города, расположились на льду озера Ильмень.
Мятежники решили пойти на уступки и послали к Ивану послов. Однако тот заявил, что никаких уступок не будет и он намерен присоединить Новгород к своему государству со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Новгородцы смирились, поскольку стоявший во главе их войска князь В.В.Шуйский перешел на сторону великого князя. 14 декабря было объявлено, что в Новгороде не будет веча, а вечевой колокол будет снят и отправлен в Москву.
Зима 1467 года по рождеству Христову на Руси выдалась суровой.
Сотни, если не тысячи, людей замерзали в полях, лесах и на дорогах и так и оставались лежать непогребенными под снежным саваном.
Надо ли говорить, с каким нетерпением измученные лютым холодом люди ждали прихода весны.
Но и весна не принесла облегчения, в апреле продолжали бушевать метели, стояли в ледяном плену реки, и по Руси поползли слухи о конце света.
Сложно сказать, верил ли в них находившийся в апреле в Коломне великий князь московский Иван Васильевич, но в Москву не спешил.
И все же ему пришлось туда ехать. 23 апреля к великому князю прибыл из Москвы гонец, который сообщил Ивану о кончине жены.
Мария Борисовна умерла накануне большого праздника – Юрьева дня 23 апреля. В то время покойников на Руси хоронили на другой день после смерти, и похороны великой княгини были назначены на 24 число.
Тело несчастной женщины так распухло, что покров, который прежде был велик, висел по краям, теперь уже не мог прикрывать покойницы. Все это указывало на признаки отравления, и на Москве начали толковать, что княгиня была убита.
Однако великий князь повел себя странно. По каким-то ведомым только ему причинам он не поспешил тотчас в Москву, хотя даже по тяжелой весенней дороге до столицы можно было добраться за день.
На похороны великий князь опоздал, и Марию Борисовну похоронили в соборе женского Вознесенского монастыря в московском Кремле без него.
На этом странности не кончились, поскольку, прибыв в столицу, Иван не стал разибраться в причинах смерти молодой и здоровой женщины, хотя по Москве ходили упорные слухи, что Мария Борисовна умерла «от смертного зелия».
Называли и предполагаемую отравительницу – жену дьяка Алексея Полуектова Наталью, которая якобы тайком посылала к какой ворожее пояс великой княгини для злой ворожбы.
Живший во времена Ивана Грозного князь А. М. Курбский в своей «Истории о великом князе Московском» называл бабку Ивана Грозного «святой» и выражала недоумение, кому могла помешать «добрая и смиренная» Мария Тверитянка.
По сей день не спешат с выводами и историки, которые только разводят по этому поводу руками. «В обстоятельствах смерти Марии Борисовны, – писал один из них, – каковы бы они ни были на самом деле, трудно увидеть политическую подоплеку: при дворах сильных мира сего и пятьсот лет назад процветали зависть, интриги и недоброжелательство».
Однако причины, и причины именно политические, для убийства «тихой» Марии Борисовны были, или, вернее, могли быть. Всем было известно, что брак княжича Ивана с дочерью Бориса Тверского был вынужденным. Он преследовал решение конкретной политической задачи – возвращения Василия Темного на московский престол.
Да, к тому времени ситуация изменилась. Отношения с ослабевшей Тверью уже не были в середине 60-х годов XV века наиважнейшими для Ивана III. Теперь перед ним стояли совсем другие задачи.
Падение Византии кружило голову заманчивыми перспективами. Быстро набиравшее силу Московское княжество было уже готово превратиться в Московскую Русь. И здесь немалую роль могла сыграть престижная женитьба.
Именно поэтому такая безродная жена, какой являлась Мария Тверитянка, была Ивану не нужна. Со слов своременников известно, что великий князь тяготился этим, как мы бы теперь сказали, мезальянсом, и не скрывал своих настроений от придворных. И как знать, может быть именно тогда услужливый дьяк Полуектов решил помочь своему государю.
Но какими бы ни были причины смерти княгини Марии Борисовны, это событие неизбежно влекло за собой серьезные перемены не только в семейной жизни великого князя, но и в жизни всей страны.
Возможно, именно этими соображениями и объяснялась та удивительная мягкость, с какой Иван III обошелся с предполагаемыми убийцами.
Дьяку запрещено было являться на глаза великому князю, однако через шесть лет он был прощен. Что стало с самой отравительницей осталось неизвестным.
Подобное поведение великого князя казалось странным. Все знали «собирателя земли русской» и основателя единого государства Российского как человека крутого и страшного в гневе. И не случайно именно его, а не внука Ивана первым прозвали на Руси Грозным.
Однако нельзя сказать, что отравление жены прошло совсем бесследно для великого князя. Точно так же, как и его кровавый внук, Иван III после смерти первой жены ожесточился, стал подозрительным и постоянно искал вокруг себя заговоры.
Но в отличие от Ивана IV, который через две недели после смерти Анастасии послал сватов к польскому королю, снова жениться он не спешил.
Надо полагать, ждал выгодной партии, соответствующей его великим замыслам. Ведь именно сейчас женитьба на знатной иностранке была очень полезна Руси с точки зрения международных отношений.
И он дождался. В 1468 году итальянец Джан Баттиста делла Вольпе (известный в Москве как Иван Фрязин), которого Иван III сделал ответственным за чеканку монет, направил в Италию Никколо Джилярди и грека Юрия. Они должны были найти итальянских техников для работы на Руси.
Агенты Вольпе были приняты в Риме папой Павлом II, который решил использовать их для переговоров о женитьбе Ивана III на византийской принцессе Зое Палеолог, племяннице византийского императора Константина XI.
В феврале 1469 года Юрий вернулся в Москву с итальянскими техниками и письмом кардинала Виссариона, наставника Зои, с предложением ее руки. В случае удачного завершения дела Папа обещал Ивану свою поддержку в решении многих политических вопросов.
Понятно, что, прежде всего, Папа думал о собственных интересах. Во-первых, он освобождался от осточертевшей ему Зои, которую безуспешно сватали к разным влиятельным лицам. Но главным было все же то, что, устраивая брак Зои с русским великим князем, Папа намеревался утвердить «римскую веру» на Руси и сделать великого князя московского своим союзником против Османской империи.
Сам Иван Фрязин намеревался в результате этой комбинации стать агентом папы и Венеции на Востоке. Для того, чтобы еще больше войти в доверие к Ивану, он принял православие, оставаясь в душе рьяным католиком. Он пошел на прямой обман и уверил московского князя, что Зоя была православной.
Получив столь заманчивое для него предложение, Иван III собрал семейный совет, куда были приглашены братья великого князя, ближние бояре, мать, княгиня Мария Ярославна, и митрополит Филипп.
Решающее слово принадлежало матери, женщины весьма крутого нрава, которую Иван побаивался до конца ее дней. Судя по всему, книягиня благосклонно восприняла предложенный Папой династический проект.
А вот митрополит выступил против брака с Софьей, и, как писал летописец, «был отстранен от решения такого важного вопроса».
О проекте
О подписке