Кто убил Елену Глинскую

Нет, не зря беспокоился о будущем сына великий князь Василий на смертном одре. Опекунский совет во главе с Михаилом Глинским, созданный для того, чтобы «не допустить ослабления центральной власти», своей миссии выполнить не смог.

«Передача власти в руки опекунов, – писал очевидец, – вызвала недовольство боярской думы, сильно натерпевшейся из-за пренебрежительного к ней отношения в годы правления Василия III и теперь пожелавшей взять реванш. Между душеприказчиками почившего государя и руководителями думы сразу возникли напряженные отношения. Польские агенты живо изобразили в своих донесениях положение дел в Москве: «Бояре там едва не режут друг друга ножами…»

Иного не могло и быть. Братья покойного Василия – князь Юрий Дмитровский и князь Андрей Старицкий – хорошо помнили старое доброе время, когда князю наследовал не сын, а брат. Тем более что Ивану Васильевичу было всего-то три годочка, а маменька у него опять-таки не русская боярыня, а инородка.

А Глинский? Мало того, что фигура темная, так еще и «инородец» и предатель! Ну а о худородном Михаиле Юрьеве-Захарьине и говорить было нечего.

В иные времена его порог бы не пустили, а сейчас самые знатные бояре были вынуждены сидеть с ним рядом. А большего унижения придумать было нельзя, поскольку местничества еще никто не отменял.

Польские агенты так изобразили положение дел в Москве после кончины Василия III: «Источник распрей – то обстоятельство, что всеми делами заправляют лица, назначенные великим князем; главные бояре – князья Бельский и Овчина – старше опекунов по положению, но ничего не решают».

После нескольких десятилетий спокойной жизни в стране снова запахло кровью. И вот тут Елена явила себя во всем блеске. Она повела себя так, что опекунский совет, назначенный Василием, как-то незаметно стал сдавать одну позицию за другой. Да и как не сдавать, если с Еленой днем и ночью находился известный на всю Европу рубака князь Оболенский.

Иван Федорович Овчина-Телепнев происходил из знатного рода князей Оболенских. При Василии Темном они потеснили старейших московских бояр и заняли место на лавке по правую сторону от великого князя.

Лишившись прежних вотчин, Оболенские с усердием взялись за московскую службу и выпрашивали в кормление целые волости. Многие из них стали наместниками в северных городах и по указу московских государей расправлялись с вольницей так же усердно, как когда-то ратовали за удельное правление.

Да, Овчина состоял с Еленой в любовной связи. Неизвестно, что у него было с Еленой до смерти Василия, но после таковой уже никто не сомневалась в том, какие отношения связывают красавицу-вдову и лихого воеводу.

И не случайно С.Н. Соловьев писал о том, что жестокость великой княгини «не мешали Елене Глинской быть нежной, детски уступчивой и женственно-сладострастной в объятиях князя Телепнева». Именно в этих самых объятиях она, по словам историка, «находила она самый приличный для себя отдых от казней и злодейств».

Многие «исследователи» делают из этого событие. А что, позвольте спросить, удивительного и странного в том, что молодая и красивая женщина сошлась с молодым и красивым мужчиной, готовым служить ей и помогать?

Особенно если учесть то, что карьеру Овчина делал на поле брани, а не в великокняжеской спальне. И не надо думать, что Оболенский вил из Елены веревки. Отнюдь! Их отношения напоминали скорее связь Екатерины II Потемкиным.

Более того, я даже не сомневаюсь в том, что именно Овчина спас свою возлюбленную от ненавидевших ее думных бояр, и не сойдись она с ним, по Елене справляли бы поминки намного раньше.

Да и как знать, не было ли у Елены желания войти в историю не только женой великого князя и матерью великого царя, но великой правительницей, которая в известной степени если и не спасла Русь, то не обрекла ее на «застойный период». И все предпосылки у нее для этого были.

Жесткость, хитрость, авантюризм, расчетливость и любящий ее воин Овчина. И не зря существует версия о том, что Елена не пожелала мириться с отведенной ей ролью и «через полтысячи лет после легендарной княгини Ольги власть на Руси снова взяла в свои чуткие, сильные руки женщина».

Только чего стоили бы эти самые «чуткие и сильные» руки без поддержки Оболенского? Как ни крути, а реальной силы у нее не было.

Как дума относилась к Овчине? Да, конечно, плохо, иначе не прикончила бы его всего через неделю после убийства Елены. Ну а пока, как это всегда делалась в таких случаях, она стелилась под всесильным временщиком.

Прошло всего две недели после похорон Василия, и оправдались самые худшие предположения великого князя. Василия Ивановича еще отпевали, а уже готовился заговор против его вдовы и преемницы.

Как и следовало ожидать, борьбу за великое княжение начали братья покойного – Юрий, удельный князь дмитровский, и Андрей, сидевший на уделе в Старице.

Первым попробовал захватить московский трон Юрий Иванович Дмитровский. Юрий Иванович никогда не скрывал своих надежд занять московский трон и после смерти брата воспрянул духом.

Ему очень хотелось стать самому великим князем. Он был всего на год моложе Василия III. Долгие годы бездетности старшего брата укрепляли его в надеждах самому занять трон. Почему же государем должен был стать его трехлетний племянник? Почему страной будет править иноземка из Литвы, а не он, такой же сын Ивана III, как и его покойный брат?

Дело дошло до того, что боярам и митрополиту пришлось продержать дмитровского под замком до тех пор, пока он не принес присягу и не поцеловал крест племяннику.

Но такую невольную клятву легко объявить недействительной. В свое время дед Юрия – великий князь Василий Темный, свергнутый своим двоюродным братом Дмитрием Шемякой, – тоже поцеловал крест, что не будет искать великого княжения. Однако услужливый игумен Кирилло-Белозерского монастыря «снял» с него клятву.

Князь Юрий обошелся без митрополита и сам объявил свою присягу малолетнему Ивану Васильевичу недействительной, ибо бояре московские взяли с него эту клятву силою.

Кроме того, вопреки вековым обычаям, ему не дали подписать с Иваном Васильевичем договор и, таким образом, «правды не дали».

О его настроениях было хорошо известно при дворе короля Сигизмунда, и польская сторона давно пыталась воспользоваться этими честолюбивыми замыслами второго сына Ивана III и Софьи Палеолог.

Во время русско-польской войны 1507–1508 годов король Сигизмунд, «не надеясь на успех военных действий, но в то же время хорошо осведомленный о сложных отношениях в семье русского государя, предпринял попытку вызвать рознь между Василием III и Юрием Ивановичем».

Сигизмунд направил к князю Дмитровскому специальное посольство, в составе которого были знатнейшие вельможи польского королевства Петр Олелькович и Богдан Сапега. Они имели тайное поручение предложить князю Юрию вступить в союз с Сигизмундом против брата Василия и заключить сепаратный мир с Польшей.

Взамен король клятвенно обещал Юрию Ивановичу всестороннюю военную поддержку в случае, если удельный князь пожелает, устранив Василия, захватить «осподарство».

Однако государь был еще молод, и, наверное, только поэтому «дмитровский князь, понимая возможные последствия изменнических отношений с Литвой, никакого ответа Сигизмунду не дал».

Василий знал об этом и, тем не менее, стремился к примирению с братьями (хотя какое тут могло быть примирение?) Они были вместе с ним и на охоте, и на поле брани, и при решении государственных дел. Увы, это стремление вовсе не было обоюдным.

Будущий наследник одним своим появлением на свет лишил удельных князей надежды на престол, и отношения между Василием и его братьями испортились окончательно. Дело дошло до того, что Литовский сейм обсуждал вопрос о «великой замятине» в Московии.

В результате этой самой «замятины» князь Андрей Иванович захватил город Белоозеро, в котором хранилась государственная казна, а князь Юрий Иванович взял Рязань и еще несколько городов, призвав на помощь татар, с которыми уже давно состоял в тайных связях.

И уж, конечно, при таком положении дел смерть Василия III не могла не возродить былые надежды его мятежных братьев. Трехлетнее дитя на троне казалось им препятствием несерьезным, а потому и легко устранимым.

Попытка мятежа Юрия Дмитровского была поддержана и боярскими силами внутри Москвы. Заводилами этой «замятии» оказались друзья и стародавние союзники Юрия – братья Андрей и Иван Михайловичи Шуйские.

Не выждав и недели после смерти брата, Юрий прислал своего дьяка, Третьяка Тишкова, к князю Андрею Шуйскому звать его к себе на службу.

Иван и Андрей Шуйские еще при великом князе Василии отъезжали к Юрию. Тогда Василий потребовал их выдачи, и Юрий подчинился.

Великий князь велел оковать мятежников и разослать их по разным городам. После смерти мужа Елена приказала освободить их по ходатайству митрополита и бояр.

Андрей Шуйский не оценил оказанной ему правительницей милости и, вернувшись в Москву, предложил князю Борису Горбатому перейти на сторону князя Юрия.

– Поедем со мною, – говорил он, – здесь ничего не выслужишь, князь великий еще молод. А вот если князь Юрий сядет на государстве, а мы к нему раньше других отъедем, то этим выслужимся.

Горбатый отказался и посоветовал Шуйскому оставаться в Москве. Затем он явился к великой княгине и объявил, что Шуйский зовет его к князю Юрию. Правда открылась, и бояре посоветовали правительнице посадить князя Юрия в темницу.

– Как будет лучше, так и делайте! – ответила та.

Бояре сочли за лучшее отделаться от удельного князя, и собиравшийся бежать в Дмитров князь Юрий был «пойман и посажен в стрельнице одной из башен Московского Кремля.

Юрий вместе со своими боярами посажен был в ту же самую палату, где сидел племянник его, несчастный Дмитрий, внук Иоанна III.

Такая же участь постигла и Андрея Шуйского, просидевшего в тюрьме до 1538 года, пока Елена Глинская не умерла.

По другой версии, менее, надо заметить, вероятной, Шуйский сказал дьяку:

– Князь ваш вчера крест целовал великому князю, клялся добра ему хотеть, а теперь от него людей зовет!

– Князя Юрия бояре заставили присягать, – ответил тот, – а сами ему за великого князя присяги не дали! Это невольное целование!

Андрей Шуйский сказал об этом князю Горбатому, последний передал боярам, а бояре – великой княгине.

– Вчера, – ответила та, – вы крест целовали сыну моему на том, что будете ему служить и во всем добра хотеть! Вот и служите! Зло следует пресекать в зародыше, потому приказываю вам взять князя Юрия в железо!

Что было на самом деле? Да какая в принципе теперь разница, был виноват князь Юрий ли нет? Главное, что Елена избавилась от опасного конкурента в борьбе за власть.

Почему так цеплявшиеся за старые порядки бояре с такой легкостью сдали удельного князя? Видимо, на то были свои причины, и многие из них не хотели усиления Юрия Ивановича.

Вся эта возня вокруг трона показала, что самыми доверенными и влиятельными людьми при дворе в первое время по смерти Василия были князь Михаил Глинский и Шигона Поджогин.

Затем наступил черед князя Андрея Старицкого. Приехав в Морскву на сороковины по Василию, он попросил Елену убрать из его городов всех великокняжеских ревизоров и пытчиков. Однако та отказалась.

– Государство, – сказала она, – покойным мужем не мне завещано, а сыну моему, великому князю Ивану Васильевичу!

– Советуешь мне мои собственные земли у мальчишки выпрашивать? – вспылил князь Андрей.

– Советую тебе, – покачала головой Елена, – обождать двенадцать лет, пока вступит великий князь в совершенный возраст! Но если ты так торопишься, то бей челом боярам, кои оставлены покойным мужем моим блюстителями государства!

Почувствовав в словах правительницы насмешку, князь Андрей окончательно вышел из себя.

– Мне, – закричал он, – Рюриковичу и Палеологу, челом бить?! Мой отец и старший брат – последние великие государи всея Руси! Мой дед был византийским императором! И я стану перед Федькой Мишуриным и Васькой Головиным шапку ломать?

– Захочешь именья и пожитков – поклонишься! – холодно ответила Елена.

Потеряв всякую степенность, Андрей Иванович, выбежал из покоев. Овчина насмешливо бросил ему вдогонку:

– Тоже мне император нашелся! Палеолог-Старицкий!

Понятно, что после такого разговора у насмерть обиженного Андрея оставалась только одна надежда – на заговор. Он попытался привлечь на свою сторону Глинского, которого обошли Дмитрий Вельский и Федор Мстиславский.

Однако Глинский на сговор не пошел. Тогда Андрей поехал к своему племяннику Дмитрию Вельскому, но и тот его не поддержал.

Зато два других племянника князя – Семен и Иван Вельские – стали союзниками Старицкого. Очень скоро к ним примкнул недовольный центральной властью наместник Новгорода Великого Михаил Семенович Воронцов.

В то и без того тревожное время борьбой в высшем эшелоне московской власти попытался воспользоваться польский король Сигизмунд, который потребовал вернуть Польше Северскую землю, Чернигов и Смоленск.

Свои требования король подкрепил походом на Чернигов польских войск под командованием Андрея Немирова. Вместе с тем тревожные вести шли и с восточных границ, где участились набеги казанских татар.

Ситуация сложилась критическая, но глава регентского совета князь Михаил Глинский и руководитель боярской думы князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский не могли поделить полномочия и приступить к решительным действиям.

Да и как поделить! Ведь согласно системе местничества Овчина-Оболенский был значительно выше по положению, нежели «выдвиженец» Василия Михаил Глинский.

Михаил Львович Глинский был опытным государственным мужем. Он многое повидал и претерпел в своей богатой событиями жизни. После смерти Василия он даже не сомневался, что, наконец-то, пришло его время и именно станет он правителем огромной страны.

Однако его молодая племянница, которая сделала своим советником Овчину-Телепнева Оболенского, думала иначе. Глинский был недоволен и, пытаясь добиться власти, вступил в конфликт со своей племянницей.

За спиной Овчины стояла Боярская дума, стремившаяся покончить с засильем опекунов, за спиной Глинского – семибоярщина, которой недоставало единодушия, Андрей Старицкий, и три недавно пришедших на службу в Москву западнорусских князей – Ляцким, Воротынским и Трубецким.

Они задумали захватить Кремль, когда Овчина с войсками уйдет на Оку встречать татар. Мтежа был назначен на 25 августа 1534 года.

«Столкновение же между Овчиной и Глинским, – писал современник, – всерьез беспокоило вдову и ставило ее перед трудным выбором. Она либо должна была удалить от себя фаворита и окончательно подчиниться семибоярщине, либо, пожертвовав дядей, сохранить фаворита и разом покончить с жалким положением княгини на вдовьем уделе».

Впрочем, он только так назывался, «трудный выбор». По сути дела никакого выбора не было, поскольку «развод» с Овчиной означал быстрый крах самой великой княгини.

При всем своем честолюбии и авантюризме, Михаил Глинский оставался чужим на Москве, и делать на него ставку было безумием.

Конечно, это было жестоко по отношению к родственнику, от которого Елена не видела ничего плохого. Но слишком много было поставлено на карту. Да и не было для нее уже никаких родственников, а были только цели и средства.

Находившийся на берегу Оки Овчина был вовремя извещен о настроениях «дяди» и, хорошо зная, чем такие настроения заканчиваются, повел свой отряд к Москве.

Он действовал быстро и решительно, и 5 августа 1534 года князь Михаил Глинский отправился в хорошо знакомую ему камеру.

Елена приказала оковать многопудовыми цепями и надеть на голову тяжкую железную шапку. Глинского не кормили и, дабы продлить его мучения, поили только водой.

Великий авантюрист, которому к тому времени исполнилось семидесят лет, не выдержал мучительной пытки и умер 15 сентября 1534 года – на сороковой день после начала казни.

Фаворит оказал Глинской неоценимую услугу. Будучи старшим боярином думы, он бросил дерзкий вызов душеприказчикам великого князя и добился уничтожения системы опеки над великой княгиней.

Семибоярщина управляла страной менее года. Ее власть начала рушиться в тот день, когда дворцовая стража отвела Михаила Глинского в тюрьму.

Австрийский посол Герберштейн объяснял гибель Глинского тем, что он пытался вмешаться в интимную жизнь Елены и настойчиво убеждал ее порвать с фаворитом.

Герберштейн был давним приятелем Глинского и старался выставить его поведение в самом благоприятном свете. Но об авантюрных похождениях Глинского знала вся Европа, и вряд ли любовные дела его племянницы так уж волновали престарелого авантюриста. Скорее всего, это был самый обыкновенный предлог для того, чтобы удалить Овчину.