II

Была в рождении Мустафы и еще одна тайна.

Тайна происхождения.

Как только Ататюрк стал играть заметную роль в политической жизни Турции, так сразу же появились версии о том, что его семья происходит из секты дёнме, одним из центров которой были Салоники.

Дёнме в Османской империи называли принявших ислам евреев.

Основателем секты был мистически настроенный раввин Шабтай Цви, который появился в Измире в 1648 году и провозгласил себя мессией.

Как мессии, считал он, ему разрешалось отменить прежнюю Тору и ввести новые законы и обычаи.

За свои радикальные действия Шабтай был изгнан из Измира, странствовал по другим еврейским общинам Османской империи и к началу 1660-х годов собрал множество последователей.

В 1666 году Цви был арестован и поставлен перед выбором: либо он примет ислам, либо будет казнен.

Шабтай выбрал первое и создал секту дёнме, что в переводе с турецкого значит «отступник».

Многие последователи Шабтая Цви в Салониках восприняли переход их учителя в ислам как часть мессианского плана и тоже перешли в ислам.

К 1912 году в Салониках, по разным оценкам, было около 15 тысяч дёнме.

Они жили в своем квартале, у них были свои школы и отдельное кладбище.

Что же касается Али Ризы, то достаточно посмотреть на его фотографию, дабы понять, что никаким евреем он не был.

Мать?

Да, была похожа.

В «Еврейской энциклопедии» о Кемале сказано: «Ататюрк родился в Салониках и потерял отца еще ребенком».

О его религиозной и национальной принадлежности точных сведений нет.

А вот спекуляций хватало.

Согласно одной из них, в августе 2007 года президент Израиля Эзер Вейцман приехал в Турцию на торжества, посвященные памяти Ататюрка.

Накануне визита его пресс-секретарь Кейнан встретилась с израильской журналисткой Хиллел Халкин.

– Как ты думаешь, – спросила та, – известно ли президенту о том, что у Ататюрка еврейские корни и при каждой возможности он читал еврейские молитвы?

– Не знаю, – пожала плечами пресс-секретарь. – Я могу ему рассказать об этом, но все дело в том, насколько достоверны эти сведения.

Халкин ответила, что пришлет по факсу имеющуюся у нее статью.

«Слухи о еврейском происхождении Ататюрка, – говорилось в ней, – распространялись с его ранних лет.

Он отрицал их, заявляя, что слухи эти несостоятельны.

Тем не менее, он внимательно следил за всеми публикациями и разговорами на эту тему».

Старший сын предтечи современного еврейского языка Элиазара Бен Иегуды писатель и журналист Итамар Бен-Ави, рассказывая о своем визите в Иерусалим осенью 1911 года, упоминает о своей беседе с хозяином гостиницы.

– Видишь турецкого офицера с рюмкой водки в руке? – спросил тот.

– Да, вижу… И что?

– Это высокопоставленный офицер турецкой армии…

– Как его зовут?

– Мустафа Кемаль.

Бен-Ави подошел к Кемалю и завел разговор об османской политике. Во время беседы Мустафа Кемаль сказал:

– Я последователь Саббатая Цеви. Я на самом деле не еврей, но восхищаюсь этим апостолом-спасителем и хотел бы, чтобы каждый еврей принимал его, как я…

Во время той же беседы Мустафа Кемаль подтвердил слухи о своем происхождении, сказав:

– Дома у меня есть еврейская Тора, напечатанная в Италии, я и сегодня помню молитвы из нее… Shema yisrael, Adonai Eloheni, Adonai Ehad! (Слушай, Израиль, Бог наш единый!)

– Это наша главная молитва, капитан…

– Самое главное для вас – тайна для меня, уважаемый господин…

У Ататюрка были веские причины скрывать свои корни не только потому, что к секте дёнме пренебрежительно относились и евреи, и мусульмане, но и потому, что она считала незаконными все браки и сексуальные отношения вне общины».

Думается, что весь этот рассказ чистой воды выдумка, рассчитанная на дешевую сенсацию.

Как нет и, наверное, не будет ни одного великого человека, о рождении и смерти которого бы не ходили легенды.

И если им верить, то отцом Наполеона был граф де Марбеф, Иван Грозный был сыном бояриня князя Овчины-Оболенского, а его мать отравили злобные бояре.

Да и с Петром Первым было не все так однозначно.

Но все это по большому счету мелочи.

Главное было в том, что эти люди сделали.

Что же касается своей национальности, то сам Ататюрк говорил:

– Многие считают меня евреем, но я не вижу в этом ничего страшного. Наполеон был корсиканцем, но сделал для Франции куда больше всех французов, вместе взятых…

Зачем надо было поднимать тему о якобы еврейском происхождении Ататюрка?

Думается, это было сделано по политическим мотивам, поскольку принадлежность к дёнме давала возожность противникам Ататюрка обвинять его во всех смертных грехах при его попытках сломать традиционный мусульманский уклад турецкого общества.

Более того, сторонники султаната будут много говорить и о том, что младотурецкая революция была совершена на еврейские деньги и преследовала интересы той еврейской тайной ложи, членами которой были многие лидеры комитета «Единение и прогресс».

А, значит, и совершенная ими революция была частью мирового еврейского заговора.

Выставив Ататюрка ставленником еврейского масонства, можно очень многое в истории новой Труции объяснить в удобном для авторов подобных тенденций свете.

Впрочем, существует и еще одна версия происхождения Ататюрка, согласно которой, его отец был наполовину серб – наполовину албанец, а мать – наполовину албанка – наполовину македонка.

Об этих загадках заговорят через три десятка лет, а пока мало кого интересовавший, кроме своих рордителей, малыш и не думал умолкать.

Зюбейде-ханым выпроводила мужа из комнаты и, наклонившись над колыбелью младенца, начала тихонько напевать:

– Спи, мой серенький волчок…

И… странное дело!

Словно вняв просьбе матери, малыш умолк, дыхание его стало ровнее, и через минуту он уже видел свой первый в жизни сон.

А Зюбейде-ханым смотрела и никак не могла насмотреться на уже ставшее для нее таким дорогим личико.

Но вот начали слипаться и ее глаза, голова склонилась на грудь, и через несколько минут она заснула.

III

Думается, что во всей во всей этой истории с рождением Ататюрка куда интересней его якобы еврейского происхождения другое: весьма своевременное появление будущего отца турок на этот свет.

Не вдаваясь особенно в мистику, нельзя не заметить, что великие люди, как правило, рождаются именно тогда, когда им это и предписано Историей.

Юлий Цезарь, Александр Македонский, Иван III, Петр Великий, Кромвель, Наполеон…

Эти имена говорят сами за себя.

И Ататюрк не составил исключения в этом ряду.

По извечной иронии судьбы будущий «отец турок» родился чуть ли не в тот самый день, когда и без того дышавшая на ладан империя, получив от Запада очередную звонкую пощечину, утратила контроль над своими финансами.

Как это ни печально, но это было закономерно.

«Больной человек Европы»…

Именно так стали называть Османскую империю с середины XIX века.

Считается, что во время обсуждения накануне Крымской войны «восточного вопроса» с британским послом Сеймуром так назвал слабеющую державу державу российский император Николай I.

Как случилось так, что могучая империя, которой пугали детей, смертельно заболела?

Да, очень просто: прекратила воевать.

А, вернее, завоевывать.

Сказано было одним умным человеком, что закат империи начнется в тот самый момент, как турок слезет с коня.

– Мудрость, – говорили османы, – на кончике ятагана…

И он слез с него, поскольку вечно завоевывать невозможно.

– Нацию, побеждающую только мечом, – скажет через несколько десятков лет только что родившийся ребенок, – в конце концов, изгоняют с занятых ею территорий, подвергают уничтожению, она становится несчастной и жалкой. Нищета и бедствия такой нации столь огромны и ужасны, что даже в собственной стране она может оказаться в безнадежном и рабском положении. Поэтому настоящие завоевания совершаются не мечом, а сохой. Соха – вот то орудие, которое дает нациям возможность обосноваться, закрепиться на родной земле. Соха – это не меч. Чем больше ею действуют, тем сильней становится нация. Рука, действующая мечом, быстро устает, а рука, действующая сохой, делается с течением времени все больше и больше хозяином земли. Меч и соха – это два фатиха-завоевателя, и первого из них всегда побеждал второй. Это подтверждается всеми событиями истории, всеми наблюдениями и жизненными примерами…

Конечно, империю пытались лечить.

Реформами.

Но… ничего не вышло, поскольку организационно заточенная под войну имперская машина в мирное время буксовала.

И не могло выдти.

«Это, – писал по поводу вестернизации османских реформ К.Маркс, – означает полное отделение государства от церкви, религии и от политики.

Но турецкое государство, как все восточные государства, имеет своей основой теснейшее переплетение и чуть ли не отождествление государства и церкви, политики и религии.

Коран являлся для Османской империи одновременно источником веры и закона.

Но возможно ли уравнять в правах перед Кораном правоверного и гяура, мусульманина и райю?

Это непременно означало бы на деле – заменить Коран новым гражданским кодексом, другими словами… разрушить структуру турецкого общества и создать на его развалинах новый порядок вещей».

Ту же самую мысль выразил и турецкий историк М.Кара, только более остроумно.

«Вестернизация, – отмечал он, – начавшаяся с приходом XIX века и предусматривавшая соединить воедино два совершенно различных мира в один, напоминала попытки приладить две разные головы одному человеку».

Не везло империи и с султанами, и после Сулеймана Великолепного правителя от Бога, за исключением, может быть, Махмуда II, в ней не было.

И никакая конституция, о коей мечтали «новые османы», как называли первое поколение турецких революционеров, была не в силах изменить положение.

Почему?

Да только потому, что все эти революционеры были пусть и новыми, но все же еще османами, и никто из них не только не замахивался на основы османской государственности, но даже не осмеливался подвергнуть сомнению само ее существование.

Никто из них даже не задавался самым главным вопросом: а можно ли реформировать империю?

Ведь любая империя – это сшитое из лоскутов одеяло, которое никогда не было объединено единой верой и интересами.

А значит и целью.

И укрепление империи для завоеванных ею народов означало их дальнейшее закабаление.

При каком условии могла вырваться из турецкого ига Болгария?

Только при ослаблении Османской империи до известных пределов.

А реформы призывали раба всячески укреплять положение его господина.

Нонсенс…

Так, советская власть в Прибалтике была установлена в 1940 году, и все пятьдесят один год ее существования прибалтийские государства мечтали только о том, как выдти из состава советской империи.

Любая империя держится на силе.

Но рано или поздно эта сила идет на убыль, и тогда турки завоевывали Константинополь, а «братские» республики бежали из состава Советского Союза.

А ведь Римская империя была посильней Османской.

Да и СССР имперской слабостью вначале своих далеко не славных дел не страдал.

Ведь это только для студентов шествие советской власти по стране называлось триумфальным.

На самом деле это было шествие с огнем и мечом.

Чего только в этом отношении стоили республики Закваказья, залитые кровью людей, не желавших на своей земле никаких советов.

И было бы очень интересно услышать доказательства того, что Эстония и Таджикистан жили одними интересами.

А в то время, когда в Туркмении приписывали урожаи хлопка, в Грузии процветала теневая экономика.

Если называть вещи своими именами, то советская империя столкнулась с теми же самыми непримиримыми противоречиями, с каким сталкивалась во времена своего распада любая империя.

Поэтому никакая перестройка не могла спасти СССР.

По той простой причине, что невозможно «перестроить» жизнь и экономику целых 16 государств, давно уже живших своей отдельной от других жизнью.

Это было невозможно сделать и по той самой причине, о которой говорил Маркс в отношении Османской империи.

Только у коммунистов вместо Корана было свое Священное писание – научный коммунизм.

И осуществление перестройки с опорой на научный коммунизм означало то же самое соеденение двух голов на одном теле.

Поскольку руководящая роль давно уже лишенной выдающихся деятелей партии не просто тормозила развитие страны, она мешала ей.

И если во главе государства ставили таких людей, как Черненко и Горбачев, то говорить о дальнейшем было бессмысленно.

Сталин?

Не смог бы и он.

Не хватило бы колючей проволоки.

Да и время его ушло.

– Обратим взоры на ту эпоху, – скажет по этому поводу сам Ататюрк, – когда оттоманское государство, основанное на развалинах сельджукского султаната, владело в Стамбуле короной и троном Восточной римской империи. Среди оттоманских венценосцев были такие, которые пытались основать грандиозную империю, завоевав Германию и Западный Рим. Один из этих властителей мечтал объединить весь мусульманский мир вокруг одного центра и отсюда руководить и управлять им. С этой целью он завладел Сирией и Египтом и принял звание халифа. Другой султан преследовал двойную цель: завладеть частью Европы и, с другой стороны, подчинить своей власти и своему правлению мусульманский мир. Постоянные контрнаступления Запада, недовольства и восстания в мусульманском мире, а также взаимное непонимание между различными национальностями, которая эта завоевательная политика искусственно объединила в одних границах, – все это привело к конечному результату: Оттоманская империя, подобно многим другим, стала достоянием истории…

Но никому из реформаторов не пришла в голову такая простая мысль о том, что реформация любой империи есть не что иное, как ее распад на национальные государства.

Другое дело – сменить слабого султана на сильного.

И после долгой подковерной борьбы сменили!

Сразу двух.

Само собой разумеется, что ни о каком предоставлении свободы завоеванным странам не шло и речи.

Да и зачем?

Ведь все они «дети одной родины», османы, и конституция была лучшим тому подтверждением, поскольку политической концепцией «новых османов» стал османизм, или оттоманизм.

Они провозглашали необходимость реформирования Османской империи по европейским стандартам: введение конституционного правления, созыв парламента, установление либеральных свобод.

Они выступали против колониальной политики Запада, за независимое развитие Османской империи.

Как того и следовало ожидать, ставка на нового султана не оправдалась.

Второй сын султана Абдул-Маджида I, от жены черкешенки Тири-Мюжгян Кадын эфенди к 16-ти годам жизни с отличием овладел исламскими и мирскими науками.

Будущий император получил великолепное образование.

Особенно хорошо он знал военное дело.

Обладая великолепной памятью, Абдул-Хамид свободно владел несколькими языками, был неравнодушен к поэзии и музыке.

Особенно он любил оперу, которая покорила будущего халифа во время его путешествий по Европе.

Для Османской империи подобное искусство было чем-то непонятным и чужеродным, но Абдул-Хамид приложил немало усилий для его развития на родине.

Он даже сам написал оперу и поставил её в Стамбуле.

Молодой принц проявлял большой интерес к науке.

Основатель Германской империи, канцлер Отто фон Бисмарк, так сказал о нем:

– Если на земле есть 100 граммов ума, то 90-ми из них владеет его величество, султан Абдул-Хамид Хан, 5-ю владею я, остальными 5-ю – все остальные…