– Ну, ребята, это вам какого-нибудь Познера нужно, а не меня, – устало сказал Нулин, трогая ссадину на виске. – У нас эфир коммерческий, специфический… Как, хоть, вас звать-величать? Террористы в погонах, блин…

Рядом тихо всхлипывала Галина. Хотелось приложить лоб к прохладному стеклу стола, – пусть на нём и осела пыль и россыпь бетонных крошек от потолка. Двинув прикладом в висок Андрея, солдатик коротко саданул в потолок из автомата. Противно взвизгнула рикошетирующая пуля, крякнула одна из верхних поперечных двутавровых балок. Качнулись и выпрямились тени от подвешенных ламп. Мягко завалился на бок принявший в себя пулю серый Мишка-косолапый – пушистая китайская игрушка «Сказок на ночь от Алёнушки», снимавшихся в этой же студии. Коротко взвыл динамик под потолком.

А сейчас, после суматохи первых минут захвата, все были какими-то обмякшими. Вопреки правилам, дверь в режиссерской комнате была открыта. Дверь в студию, белея свежим расщепом на месте выемки под язычок замка, тоже распахнута. Парень, яростно ругавшийся со Светкой в режиссёрке, сейчас торчал у неё за спиной и молча смотрел в коридор. Автомат в руках драчливого бойца, присевшего на корточки в углу студии, успокоился и уже не дёргался стволом на каждый звук. Женский визг там, в конце коридора, стих. Доносился лишь какой-то невнятный гул, напомнивший Андрею будничный звуковой фон телекомпании. Кто-то пробежал по коридору, тяжело бухая сапогами по сиреневому ковролану…

– Где? – запыхавшись, крикнули у самой двери. Похоже, бегал тот самый солдатик субтильной наружности, чуть было не пристреливший Кирилла.

– Бу-бу-бу… запирается… – донеслось из общего гула.

– Да нет там никого в рекламе, не видишь что ли?! – вот и Кирилл орёт в ярости. Сапоги затопали дальше, голос Кирилла стал глуше, удаляясь.

А в отделе новостей – там, дальше по коридору – о чём-то спорили, но не на повышенных тонах, а так… в духе обычной пятничной оперативки в 22–00, посвящённой разбору полётов за неделю под пиво и джин в баночках. Того и гляди по коридору пробежит розовощёкий умница Олежек и произнесёт стандартную пятничную призывную речь: «Эй, на кого ещё пивка брать? Тебе чего? Две сиськи? Двухлитровых? А бабло? Нет балабасов – нет спиртного! Эх ты, кулёма… гляди, даже свободный от денег Зёма полтинника не пожалел. А тебя жаба давит. Толстая, склизкая и противная жаба! Ну и пусть «пиво не пью» – а я пью? Водки возьму, значит! Ольга, вон, и то раскошелилась!»

– Как мне к вам обращаться? – повторил Андрей. – А, господа-захватчики?

В студии становилось жарко и душно.

– Он говорит, зови его «второй», – ожил динамик голосом Светки. – Они, блин, тут все по номерам: «первый», «второй», «третий»…

– На первый-второй рассчитайсь! – пробормотал Андрей.

– Конспирация, – сказал Роальд. Он вздохнул и, тряхнув своими красивыми сединами, решительно произнёс. – Курить хочется.

– Курите, – пробормотал «второй», – Мне-то что! А меня Володя зовут, – с неожиданным вызовом сказал он. – Да что ты колготишься, всё равно они уже знают! Про нас уже всем известно! – Он встал и на секунду повернулся к стеклу, за которым рассерженно жестикулировал подельник. Было видно, как светловолосый «первый» наклонился к микрофону режиссера. Видимо, он уже познал великую тайну технического общения со студией.

– Да заткнись ты, – с досадой пробунчал динамик. – Передачу не прекращайте. Нас тут много. У нас с собой мощная взрывчатка. Если что – все на хрен взлетим на воздух. Обращение мы сейчас зачитаем. Я его зачитаю. Чтобы меня видно было, понял?

– Дожили, – вздохнул Роальд. – У меня сигареты в куртке. Вон, на Алёнкином диване лежит, где зайцы. Можно я возьму, а?

– Можно, – сказал Володя и его ствол плавно повернулся в сторону Роальда Вячеславовича.

– Ты поаккуратнее со своим ружьём, – морщась, посоветовал Андрей. В голове кто-то тыкал шилом в такт пульсу. Было не столько больно, сколько муторно и неприятно. – Я хочу, чтобы никто не пострадал. Гоша! Можно как-то кондиционер включить? Гоша, ау, ты там?

Кондиционер висел в студии под потолком, аккурат над застеклённым окном в режиссёрку.

– Да я сам включу, – пробормотал Роальд и осторожно шагнул к столику, на котором лежал бледно-серый дистанционный пульт. Кондиционер заворчал, жалюзи его выходного поддувала медленно открылись. Потянуло прохладной струёй. Обычно кондиционер на время эфира отключали, дабы он не издавал посторонних звуков. Несколько раз об этом забывали и спохватывались, этак, на половине эфира. Звукорежиссёр – шляпа – вдруг обнаруживал, что надоедливый, но слабый звуковой фон – это не его личный шум в ушах и не таинственные наводки в кабеле, а урчание кондиционера. Режиссёр за стеклом яростно кричал видеооператорам в наушники, те тихо матерились и бесшумно бегали на цыпочках за камерами, стараясь не пыхтеть и не спотыкаться. Гость в студии с немалым удивлением косился на эти грациозные, таинственные перемещения, что немало веселило потом всю съёмочную бригаду. Веселье наступало, естественно, уже после эфира, после того, как режиссёр устраивал разнос «звукарю» за врождённое разгильдяйство и профессиональную некомпетентность. Такие проколы, само собой, случались не всегда. Правилом было то, что кондиционер выключался за полминуты до эфира, и к концу получасовой программы в студии становилось жарковато. Как ведущий, так и гость программы начинали «блестеть лицом». Во время рекламной паузы визажист Леночка залетала в студию и быстренько припудривала лоснящиеся физиономии.

В такие минуты Андрею очень нравилось чувствовать, как её прохладный бок прижимался к его плечу. «Ну, спасибо, красавица!» – говорил он и целовал Елене руку. Это производило колоссальное впечатление на гостей эфира. Почти все они перед началом эфира выплывали из гримёрной каморки словно снобы и аристократы. Леночку-визажиста они почему-то принимали за некий второстепенный технический персонал. За полчаса до эфира Елена «рисовала гостям умное лицо» – как выразилась однажды Ольга, – после чего гостя усаживали за стеклянный стол в студии… а тут ведущий программы этой девочке, понимаешь, ручку целует-с.

Роальд закурил, деликатно выпуская дым куда-то за декорации программы «Сказки на ночь от Алёнушки». Попутно он аккуратно поворачивал вторую камеру в сторону стеклянного окна режиссёрской комнаты, примеряя необходимую высоту штатива; колдовал, что-то там подкручивая. Андрей посмотрел на помертвевшую Галину, переставшую икать, и прикоснулся к её локтю. Хотелось дружески похлопать её по плечу и сказать нечто ободрительное, да только было страшно, что гостья свалится в обморок.

– Вы не волнуйтесь, ладно?

Галина что-то пискнула.

– Роальд! «Воздуху» мало – неохотно пробурчал динамик голосом Светки.

– Я сейчас, Светик, я вижу – с готовностью забормотал Роальд хлопоча у камеры. Он привычно поправил свои наушники из которых торчала вялая груша микрофона. В эфирном мониторе режиссёра изображение плавно отодвинулось. «Воздуху» – свободного пространства над объектом съёмки – стало больше.

– Так лучше? Ты, Светочка, попроси, чтобы Гошенька там, в режиссёрской, свет включил, а то видно вас всё-таки плохо… студийные лампы отсвечивают.

– Свет-то им можно включить? – хмуро спросил Андрей, глядя в стекло.

Внутри, за стеклом, беззвучно шевельнулась знакомая тень. Внезапно стало чётко видно, что творится в режиссёрке. Отходящий от выключателя и усаживающийся на своё место Гошка испуганно глянул прямо в глаза Нулина. Над макушкой лохматой Светки нависало свирепое лицо солдата «номер один». Он что-то сказал, и макушка протестующее мотнулась. Андрей представил, как Светка досадливо дёрнула плечом, и почти услышал, как она зло прошипела: «Сам бы и включал, раз такой крутой!»

– Светик, спокойно! – страдальчески сказал он, и на секунду Светка подняла голову, и хмуро глянула в его сторону:

– Тут телефон надрывается… – сказала она.

Голос прервался. В динамике коротко рявкнуло.

– Шнур вырвал, дурак! Телефон поломал, – напряжённо сказала Светка. – И что? Нам всем песец?

Пауза. Андрей кашлянул:

– Света, работаем? Работаем? Светик?

– Работаем – решительно отчеканил динамик. – Ну, мать мне башку свернёт! Опять ей с Леркой до утра одной сидеть.

Невнятное бормотание; «номер один» наклоняется к микрофону.

– Через пару минут мы сделаем официальное заявление. Передачу не прекращать. Телевидение заминировано. Если что, мы всё здесь взорвём, понятно? – угрожающе гремит динамик.

– Понятно, – прошептала Галина. Глаза её нехорошо закатывались. Андрей снова потрогал висок и спросил:

– Слышь, команда? Давайте мы Галину Львовну отпустим? А её петличку – в смысле, микрофон – я Диме отдам, а то он стоит тут и его телезрителям толком не слышно.

– Какому Диме? – нервно спросил Володя, озираясь.

– В смысле – тебе… э-э-э… Володя. Это я оговорился.

– Какому Дмитрию? – повторил Володя. – Ты что тут мутишь, как жопа?

– Сам ты жопа, – внезапно для себя самого разозлился Андрей. Ладони моментально вспотели. – Иди ты сам в жопу! Врываешься тут, с автоматом… Иди, вон, и сам снимай, если тебе надо! Что ты тут выёживаешься? Ну, оговорился я… Иди и сам снимай!

– Андрюшенька, Андрюшенька… не надо! – предостерегающе вытянул руку Роальд. Столбик пепла бесшумно упал на серый студийный ковролан, испещрённый вмятинами от ножек штативов. – Спокойно, ладно? Спокойно!

– Нет, Роальд Вячеславович! – запальчиво выдохнул Андрей, – Что за дела? Я не понял! Что за манера – врываться тут, орать!..

– Андрей, пожа-а-алуйста! – простонала Галина. – Вы их злите…

– Тихо! – заорал динамик.

Андрей видел, как ствол автомата неуверенно повернулся к нему. Володька, похоже, по-детски испуган.

– Андрей, он же стрелять буд… буд… дет! – задохнулась Галина

Вне времени. Сейчас. Нельзя красавицам плакать!

Андрей всё-таки задремал, наверное. Чудеса с памятью продолжались. Вот, пожалуйста – такси нет. Они с Ольгой сидели по-прежнему в обнимку, на диванчике, заваленном грудой пальто и курток. Поверх этого вороха небрежно бросили пятнистую «под леопарда» лёгкую курточку с кокетливым капюшончиком. В маленькой хрущёвской «полуторке» было тесно. На балконе курили сразу три человека.

– Дверь прикройте, ребята! Тянет прямо сюда, – сказала Яна, ставя на раздвинутый стол тарелку с салатом.

– Давно не собирались, – сказал над ухом Андрея знакомый голос.

– Да с самого февраля и не собирались, – вздохнула Светка, помогая Яне достать из старенького серванта вилки и ложки. – Кирилл, что сидишь? Займись выпивкой, раз уж накупили столько!

– Охотно, радость моя… – отозвался Кирилл и вдруг виновато закашлялся. – В смысле… какая уж тут охота… не тот случай, чтобы с радостью на грудь принять…

Окружающее расплывалось в клубах тумана. Он лез в глаза и уши, глушил все звуки и затушёвывал самые яркие краски. Андрей чувствовал, как веки становятся горячими и тяжёлыми. Неодолимо клонило в сон. Он с усилием мотнул головой и вгляделся в лицо Ольги. Она спала. Улыбка её была совсем детской и виноватой. Без туши на ресницах и помады на губах она всегда смотрелась юной девчонкой. Сколько же он не видел своего «ребёнка», раз успел забыть, что у неё такие пушистые реснички и нежные милые губы?

– А я думал, что она замуж вышла, – прорезался сквозь невнятный шум голос Гошки, потерявшегося в тумане.

– Нет. Всё, вроде бы, к этому шло, но там разладилось что-то…

– Да… так она и не смогла толком оправиться…

– Антон подъедет?

– Я звонила. Сказал, что минут через двадцать будет…

– Вот вы говорите «нелепо», Роальд, а я считаю – судьба…

– Я её накануне видел. Мимо проезжала. Рукой мне помахала. Я ещё подумал, что мы все постарели.

– Ага, ты-то сам, вон как отъелся!

Невесёлый смех.

В тумане чётко обрисовалась фигура Яны. Она сидела у краешка стола, крутя в руках вилку. Глаза были красными, заплаканными. «Что же ты, Яночка-Тыночка? – подумал Андрей. – Нельзя красавицам плакать, а то мужчины-рыцари уже готовы ринуться на помощь и совершить какие-нибудь безумные и смертоубийственные подвиги».

– Она первое время к нему на могилу часто бегала… рассказывала ему, что и как. Потом пореже, конечно.

– Время лечит… недаром говорят.

– Давайте, команда, выпьем за них, – продолжали бубнить голоса.

– У меня такое чувство, что оборвалась последняя ниточка, связывающая меня с Андреем, – тихо сказала Яна. – Теперь осталась только память.

Андрей потянулся к ней – она совсем рядом, только протяни руку! – и ему показалось, что он взмыл вверх неясной дымкой. Просто небольшим клочком проклятого тумана, не дающего рассмотреть знакомые лица. Он испугался, что потеряет Ольгу, но её горячая ладошка по-прежнему лежала в его руке. Он не сразу понял, что с ним происходит… но вокруг уже менялись стены и растворялся туман, прячась под стол и стулья, ныряя под диван и с еле слышным гулом втягиваясь между корешками книг, стоящих на полках…