Во времена моей молодости это имя было под запретом, и я впервые прочитал Фромма только в пятьдесят. Фромм не был учителем, никогда не работал в школе. Но его гуманистическая философия и социальная психология могут составить фундамент многих концепций современных школ. Его интересно читать еще и потому, что он, слава Богу, не учит педагогов, как надо учить детей – этим сегодня грешат многие философы и психологи. Он размышляет о человеке, вскрывает парадоксальное в нем, не поет человечеству гимны, а показывает, каков он на самом деле со всеми его достоинствами, трудностями и проблемами.
Кажется, ничто так не упущено в работе учителя над собой, ничему еще так плохо не учат учителя и, пожалуй, ничего так мало не требуют от него, как работы над собственными ценностями. Сегодня много споров о том, в чем состоит современное содержание образования, нужны ли государственные образовательные стандарты, каковы границы авторства в пользовании программами и учебными планами, на какие запросы времени отвечает школа, каковы границы участия родителей в школьном образовательном процессе.
Но я уверен, что множество этих и других вопросов не может быть решено без определения и размышления учителя над своими педагогическими ценностями.
Было время, когда все мы думали, что ценности у всех у нас едины или близки – работаем над воспитанием гармоничной и всесторонне развитой личности, формируем строителя будущего общества. Обсуждать ценности до сих пор не принято в педагогической среде – цели ясны, другое дело, достигаем ли мы их, но это дело методики, а не философии.
Сегодня, когда все говорят об утрате привычных ценностей, о том, что молодежь не принимает этических норм взрослых, кажется, проблема ценностей общества, ценностей каждой школы, каждого учителя становится первоочередной.
Другой вопрос – что делать с этими ценностями. Существует мнение, что ценности не передаются. Для педагогики и практики школы это означает только, что их нельзя формировать напрямую, путем трансляции из головы взрослого в душу ребенка. Этого и не надо делать. Ценности – не привычка чистить зубы по утрам и не формулы сокращенного умножения, которые усваиваются путем многократного повторения.
Попробуем понять, что стоит для нас за этической рефлексией Э.Фромма, как это относится к нашему педагогическому делу.
…Самое важное состоит в том, чтобы человек, который много значит для ребенка, верил в его возможности. Наличие такой веры составляет разницу между обучением и манипулированием. Обучать – значит помогать ребенку осознать свои возможности.
Я долго размышлял над этим и только сейчас обратил внимание на сноску, которую делает Фромм, трактуя английское слово education как «вести вперед» или «выявлять то, что потенциально присутствует». Не вдаваясь в лингвистический анализ, скажу только, что такое толкование разделяют не все и еще меньше тех, которые придерживаются его в своей работе.
Действительно, одни верят, что все, что делает человека человеком (кроме разве что физиологической предрасположенности к человеческим способам взаимодействия с миром да еще скорости нервных процессов), идет от влияния социума и культуры. Тогда для них «вести вперед» означает вовсе не выявлять то, что присутствует в ребенке, а именно вести его к вершинам знаний, культуры, опыта предшествующих поколений и т. д.
Вторые же под словом «образование» понимают процесс узнавания, раскрытия и развития образа своего «Я», т. е. по Фромму – выявление того, что потенциально присутствует, предзадано, предопределено. Такого взгляда придерживаемся и мы, педагоги «Школы самоопределения». Мы верим в это как в исходное основание, исходную аксиому.
Я верю, что человек должен избавиться от порабощающих и парализующих его иллюзий, он должен осознать действительность внутри и вне себя и создать мир, не нуждающийся в иллюзиях.
Если нам суждено погибнуть в ядерной катастрофе, это совершится не потому, что человек не мог стать человечным, и не потому, что он зол от природы; это произошло бы потому, что тупое единодушие помешало человеку осознать реальное положение вещей и действовать в соответствии с истиной.
Кто из нас не удивлялся тому, почему дети не только непосредственнее нас, но и во многом мудрее нас, самобытнее, а уж о чистоте их помыслов и говорить не приходится.
Но все существующие, за редким исключением, образовательные системы исходят именно из «снисходительности» к ребенку. Они как бы соревнуются между собой в том, как этому неразумному (как быстрее, интенсивнее, больше, глубже и т. д.) передать, вживить, вбить опыт человечества. Опыт, выраженный в знаниях, информации, основах наук, сформировать необходимые (с точки зрения нас, разумных) качества личности, принятые способы деятельности.
Суть же этих подходов одна – мы точно знаем, как им надо жить и чему для этого им надо научиться.
Но вера в собственные возможности ребенка не просто одна из ценностей нашей педагогической профессии, она, мне кажется, вообще исходный принцип самоопределения педагога по отношению к человеку вообще, к проблеме антропогенеза. Это, если хотите, его философская антропология, от которой зависит все: выбор педагогической системы или создание своей системы, выбор программ, технологий и методов.
Поскольку общество, в котором мы живем, подчинено приобретению собственности и извлечению прибыли… многие считают обладание наиболее естественным способом существования и даже единственно приемлемым для человека образом жизни.
Все это создает особые трудности для уяснения людьми сущности бытия как способа существования – или хотя бы для понимания того, что обладание – это всего лишь одна из возможных жизненных ориентаций.
То, над чем далее размышляет Фромм, имеет к учительской работе самое непосредственное отношение. Названия дальнейших главок говорят об этом. Обучение, Память, Беседа, Чтение – не правда ли, знакомые педагогу понятия? Но Фромм строит их на необычном философском основании – разделении принципов обладания и принципов бытия. Для практической педагогики такая дихотомия непривычна.
У студентов, для которых обладание является главным способом существования, нет иной цели, как придерживаться того, что они «выучили»… Индивидам такого типа свежие мысли или идеи относительно какого-либо предмета внушают немалое беспокойство, ибо все новое ставит под сомнение ту фиксированную сумму знаний, которой они обладают. В самом деле, человека, для которого обладание является основным способом его взаимоотношений с миром, те идеи, суть которых нелегко уловить и зафиксировать (в памяти или на бумаге), пугают – как и все, что развивается и изменяется, а потому не поддается контролю.
Совершенно по-иному протекает процесс усвоения знаний у студентов, которые избрали в качестве основного способа взаимоотношений с миром бытие… Они не пассивные вместилища для слов и мыслей, они слушают и слышат и, что самое важное, получая информацию, они реагируют на нее активно и продуктивно. То, что они слышат, стимулирует их собственные размышления. У них рождаются новые вопросы, возникают новые идеи и перспективы.
Действительно, и у нас, и у родителей, и у учеников в ходу выражение «дать знания». Следовательно, знания можно и нужно «брать», т. е. ими возможно обладать. На этом принципе построены сегодняшние новомодные теории, рассматривающие образование как сферу услуг, а знание – как товар.
Фромм, однако, показывает всю пагубность для человечества как самого принципа обладания, так и превращения в бессмысленность процесса образования по этому принципу как для тех, кто учит, так и для учащихся.
Фромм пишет о студентах, видимо, о юношеском возрасте. У них, как он полагает, уже сформирована одна из двух установок. А вот для школьного педагога немаловажно задуматься над тем, что приводит к формированию такого жизненного принципа. Конечно, и общественная мораль, и семейные устои за это ответственны.
Отвечает ли за это школа – всем своим устройством, содержанием своих программ, системой оценивания?
Мы с коллегами пытаемся построить такую школу, которая была бы не школой ответов (такая школа и есть, по Фромму, школа обладания), а школой вопросов. Если ученик будет уходить из школы не с ответами на вопросы, которые он не задавал, а со своими вопросами, возможно, его знания и окажутся связаны с ним по принципу бытия, а не обладания.
Деньги, престиж и власть – вот стимулы и цели. Человек пребывает в иллюзии, что он действует в собственных интересах, тогда как в действительности он служит чему угодно, только не своим собственным интересам. Для него важно все, кроме собственной жизни и искусства жить. Он живет для чего угодно, только не для себя.
Меня действительно удивляет иллюзия многих (и родителей, и учителей), что обучение гарантирует возможность стать специалистом и само по себе сделает счастливым жизнь человека. Невольно задаешься вопросом: почему столь безразлична система образования к тому, что можно назвать обучением искусству жить? Возможно, предполагается, что сумма предметов учебного плана каким-то чудодейственным образом научит жизни. Проблема обостряется особенностью развития сегодняшнего российского общества, когда главным умением человека, по-моему, является умение жить в ситуации неопределенности. Это коренным образом отличается от того, что было десять лет назад. Но разве эта новая ситуация повлияла на цели школьного образования, на его содержание, на весь уклад современной школы?
Надо ли нам производить больных людей во имя здоровой экономики, или мы можем поставить наши материальные ресурсы, изобретения, компьютеры на службу человеку? Стоит ли людям оставаться пассивными и зависимыми во имя сильной, хорошо отлаженной организации?
Гуманистическая этика Фромма заставляет педагога-предметника отвечать на вопрос: что для меня математика, или физика, или биология? Зачем она нужна человеку, получающему не профессию (это забота преподавателя в профессиональном образовании), а общее образование, ребенку?
Часто при встрече с кандидатом на должность учителя в нашей школе я задаю эти вопросы. Большинство при этом тушуются, они никак не могут угадать, какой ответ мне нужен. А я и не жду правильного ответа. Я жду ответа своего, без него нельзя быть учителем в «Школе самоопределения».
Оказывается, многие педагоги никогда не задавали себе этого вопроса и им его никто не задавал (стереотипные отговорки не в счет). Между тем размышления над подобными вопросами должны сопровождать педагога всю жизнь. Потому что только представление о месте своего предмета в системе «человек», а не в системе «машина» позволяет каждому учителю быть полноправным создателем программ (чему и для чего буду учить?) и только после этого создавать или отбирать методы и технологии обучения. У нас же учитель еще на студенческой скамье больше задумывается о технологиях и частных методиках, не задаваясь вопросом – зачем это нужно ребенку.
Так называемые отличники напоминают хорошо информированного гида в каком-нибудь музее. Они учатся только тому, что не выходит за рамки такой суммы знаний, которая существует в виде некой собственности. Они не учатся мысленно беседовать с автором, обращаться к нему с вопросами; они не учатся подмечать противоречия, понимать, где автор опустил какие-то проблемы или обошел спорные вопросы; они не учатся отличать то новое, что есть у самого автора, от всего того, что отражает лишь «здравый смысл» того времени, в котором он творил; они не учатся прислушиваться, чтобы понимать, когда говорит только голос рассудка, а когда авторские слова идут одновременно и от ума, и от сердца; они не учатся распознавать истинность или ложность доводов автора и многое другое…
Каждый учитель может взглянуть на своих учеников под углом зрения Фромма и узнать в его описаниях свой класс, самого себя. Как часто мы убеждены, что задача школы – дать определенную сумму знаний! И родители, выбирая школу, тоже прежде всего интересуются, много ли она даст знаний ребенку. Нам же представляется бессмысленным в сегодняшнем, переполненном информацией, мире вкладывать в голову ученика как можно больше.
Гораздо важнее – научить его этой информацией пользоваться не для экзамена или зачета, не для поступления в вуз, а для самоосуществления, самовыражения. Для осуществления своего бытия вместе с другими людьми.
Впрочем, стереотип обладания знаниями столь сильно владеет старшим поколением, что судьба другой парадигмы образования кажется иногда безнадежной.
Существует жалкое суеверие, будто человек достигает знания действительности, усваивая как можно больше фактов. В головы учащихся вдалбливаются сотни разрозненных, не связанных между собой фактов; все их время и вся энергия уходят на заучивание этой массы фактов, а думать уже нет сил. Разумеется, мышление само по себе – без знаний фактов – это фикция, но и сама по себе «информация» может превратиться в такое же препятствие для мышления, как и ее отсутствие.
Это жалкое суеверие, кажется, захлестывает современную школу. Знание фактов и послушное их воспроизведение приравниваются к процессу мышления.
Помню, как десять лет назад, обратившись к шестиклассникам с предложением подумать над причинами какого-то исторического события, я вдруг увидел, как они сложили руки на парты и стали преданно смотреть на меня. Я удивился, а они сказали, что в начальной школе при слове «подумайте» надо было делать именно так. Так им велела учительница.
Травмирующие обстоятельства раннего детства могли поселить в душе ребенка такую горечь, ненависть и боль, что душа «застыла» от горя, а позднее это состояние трансформировалось в злокачественный комплекс.
Нужно очень серьезно относиться к всевозможным травмам первых лет жизни; при этом важно отчетливо сознавать, что источники для такого рода травм могут быть самого неожиданного и экстраординарного свойства.
Истоки детской агрессии, молодежного вандализма много сложнее, чем мы это обычно представляем себе в школе. Следовательно, наша реакция и работа с этим феноменом не может идти путем простого пресечения конкретного поступка. Если источник агрессивности во многом находится в тех условиях жизни, которые значимы для личности, то следует прежде всего изменить эти условия.
Не под силу педагогу изменить, сделать более человечными условия семьи и общества в целом, а вот изменить условия школы нам под силу. По крайней мере задуматься о тех из них, что провоцируют детей на агрессию (жесткость учителей, постоянное внешнее оценивание, стандартный подход к требованиям, непосильные для многих учебные нагрузки). Мне рассказывали родители мальчика-новичка в одной школе, как учительница в ответ на их предложение рассказать об особенностях характера их сына воскликнула: «Я не хочу знать о его особенностях, у меня их сорок человек, как я могу это учитывать, предпочитаю относиться ко всем одинаково».
Главной опасностью для человечества является не изверг или садист, а нормальный человек, наделенный необычайной властью.
Кажется, Фромм размышляет о вещах, далеких от профессиональной деятельности учителя, – дает свою интерпретацию проблемы добра и зла по Ветхому и Новому Завету, рассматривает причины войн. Но выделенные им слова о том, что главной опасностью для человечества является не изверг, а нормальный человек, наделенный большой властью, мне кажется, прямо относятся к нашей работе.
Учитель, особенно в начальной школе, представляется малышу всемогущим. И это постоянное обожествление постепенно рождает в учителе чувство превосходства, а порой и упоение властью. Тогда не только вырастает деструктивность души учителя, но и разрушается личность ученика.
Авторитарная школа не безобидна не только потому, что порождает в ученике авторитарность как черту характера («делает волком»), она вредна потому, что учит подчиняться силе, принуждению («делаться овцой»). Конечно, у части наших учителей властность и наслаждение ею – только проявление комплексов неполноценности, собственной несчастности. Но дело не только в этом. Главное, что сама профессия обучающего требует постоянного очищения, профессионального и этического, по освобождению себя от этой властности и чувства удовольствия от подчинения твоему слову, жесту, взгляду.
Может быть, главное, что может уяснить учитель, читая главы одной из важнейших книг Фромма – «Бегство от свободы», – это мысль о том, что несвобода, зависимость, рабство, сталинизм, фашизм не столько порождаются внешними обстоятельствами, сколько есть следствие внутреннего психологического состояния человека. И это состояние формируется на протяжении всей его жизни. Немалая роль здесь отводится школе. Именно в самом устройстве школы, во взаимоотношениях взрослых и детей, в признании или отрицании самоценности каждого человека, уникальности детства не как периода подготовки к жизни, а как самой жизни – заложены предпосылки или будущей человеческой ущербности и зависимости, или подлинной свободы.
Свобода – это нечто большее, чем отсутствие насилия и угнетения, большее, чем «свобода от…». Это «свобода для…» – свобода стать самостоятельным, свобода скорее быть многим, чем иметь или использовать вещи и людей.
Я верю, что ни западный капитализм, ни советский или китайский коммунизм не могут решить проблему будущего. Все они порождают бюрократию, превращающую человека в вещь… Выбирать приходится не между капитализмом и коммунизмом, а между бюрократизмом и гуманизмом.
Теперь мы уже понимаем, что бюрократия – это не только отечественное, но и мировое зло. Бороться с ним нужно каждому, особенно учителю, который растит будущее. И Фромм показывает способ этой борьбы – создание свободных профессиональных ассоциаций педагогов, родителей, образовательной общественности. Они, а не чиновники должны определять цели школы, ее программы и уклад, стандарты (если они вообще нужны), вопросы профессиональной аттестации школ и учителей. Нужно не бояться сказать «нет» бюрократическому произволу и объединяться.
Нельзя найти спасительного конечного и абсолютного ответа, но человек может стремиться к такой степени интенсивности, глубины и ясности переживания, которая придаст ему силы жить свободно и без иллюзий.
Я верю, что никто не может «спасти» своего ближнего, сделав выбор за него. Все, что может один человек сделать для другого – это правдиво и с любовью, но без сентиментальности и иллюзий показать ему имеющиеся подлинные альтернативы.
Если задача человека – раздвинуть границы своей свободы путем постоянного самоизменения, то не вправе ли мы спросить себя: что делает для этого школа? Каким образом она помогает человеку считать постоянное изменение, постоянный рост единственным условием свободы?
Каждому из нас надо отвечать на вопрос: что делаю я в своей школе, на своем уроке для полного развития человеческих сил каждого воспитанника в отдельности и всех вместе, что мне мешает в самом себе, чтобы это происходило?
И Фромм прав, возможно, конечная цель не будет достигнута, но уже следование ей, поверка ею своих действий увеличивают жизненную энергию и мою, и моих коллег, и наших питомцев.
О проекте
О подписке