– Пошли к огню, – Джаспер прервал свои нравоучения, заметив, как задрожали ее губы. – Иди, я принесу тебе одежду.

Девушка вскинула веки.

– Чистую одежду… – повторил он.

Она повиновалась и прошлепала еще мокрыми ногами к камину. Девушка умастилась на старом протертом кресле и зябко поджала ноги. От огня шло чертовски приятное тепло. Камин почти не дымил…

Джаспер вскоре вернулся. Он деликатно положил ей на колени платье.

– Не новое конечно… но вскоре у тебя будет наряд достойный наследницы Нортонов.

Она поблагодарила его кивком головы, и Джаспер, соблюдая приличия, вышел, давая ей возможность переодеться.

– Готово, – громко позвала девушка, закончив облачение.

Платье пришлось ей в пору. Совсем простое, наверное, именно такое носили тут простолюдинки. Так или примерно так подумалось новоявленной Ирис.

– Продолжим, – сказал неумолимый Джаспер. Он прошел к камину и устроился на табурете. – Ты побывала почти во всей Европе, в Италии даже жила, у вас там шикарная вилла на побережье. Была в Индии. У тебя много друзей среди моряков с отцовских кораблей, все они любят тебя, как собственную дочь.

– Постой, но как же… я ведь никого из них не знаю в лицо, – испугалась девушка.

– И не надо. Я предупрежу твоего отца, что сильная лихорадка, похоже, повлияла на твой мозг, и ты не узнаешь людей. Кстати, будешь надевать платок, так больше не завязывай.

– А как? – удивилась девушка.

– Я покажу.

* * *

К «родному» дому они подъехали в четыре часа утра. Осторожно, словно пробирались по территории, занятой врагом. Экипаж оставили у высокой ограды, довольно далеко от самого дома. Джаспер нашел едва заметную в сумерках калитку и, к удивлению девушки, отпер ее своим ключом. Она решила не уточнять, откуда ключ у скромного ученика лекаря. Мало ли? Может быть, у него здесь невеста. Похоже, они оказались где-то на задах особняка Нортонов. Из под ног, круто вверх уходила тропинка, обсаженная ровно постриженным боярышником и уже через несколько шагов разворачивалась широкой гравиевой террасой, первой из трех. Терраса была обнесена низеньким заборчиком, а по всему периметру в огромных вазонах, украшенных лепниной, темнели можжевельники, и еще какие-то голые кусты. Дом был выстроен на вершине холма, и, задрав голову вверх, девушка разглядела лишь крутую крышу с высоченной каминной трубой. Если судить по крыше, то дом был очень большим.

– Здесь раньше была монастырская ферма, – пояснил Джаспер, – но шестьдесят лет назад ее купил первый господин Нортон и перестроил под дом. Ваш отец родился уже здесь.

Они поднимались по лестнице, выложенной камнем, мимо ровных квадратиков дерна, уложенных рядами и аккуратно разделенных гравиевыми дорожками с обелисками. Первую террасу сменила вторая, еще более просторная: здесь уже стояли низенькие скамеечки и небольшая итальянская беседка с круглой крышей. Отсюда открывался изумительный вид на многолетние луга. Они простирались сразу за оградой на много миль. Здесь росли дикие бледно-желтые нарциссы, лилии, пурпурный ятрышник и первоцвет, из которых издавна делают вино в английских деревнях. Впрочем, сейчас было не то время года, да и не то время суток, чтобы любоваться лугами. Горизонт слегка просветлел, но низину заволокло молочно-белым туманом, который быстро поднимался и уже скрыл первую террасу.

– Поторопимся, – бросил Джаспер, – иначе опрокинем здесь какой-нибудь псевдо-греческий горшок, шуму наделаем.

Внезапно в ладонь девушки ткнулось что-то мокрое и холодное. Она сдавленно вскрикнула и обернулась. Сзади, темной тенью, стоял огромный лохматый пес ярко-рыжего окраса, со стоячими ушами, вытянутой мордой, широкой грудью и пышным хвостом-метелкой. Этот хвост сейчас усиленно мотался из стороны в сторону, а внимательный взгляд карих глаз, казалось, излучал доброжелательное любопытство.

– Не бойся. Это Дафна. Она любит всех подряд, даже мальчишек, которые лазают в сад за ягодами. Нортон привез ее из Шотландии, надеялся сделать сторожевую собаку. Только из Дафны сторож как из соломы – гвоздь.

Джаспер потрепал собаку по загривку, и та немедленно плюхнулась на спину, подставляя живот на предмет – почесать.

– А что там? – спросила девушка, указывая на низкое вытянутое строение с покатой крышей.

– Конюшни, – ответил Джаспер спокойно, как о само собой разумеющемся.

– А… она… то есть я – умею ездить верхом?

– Конечно. Все умеют ездить верхом.

– Я не умею, – призналась девушка.

– Как это? – по-настоящему удивился Джаспер.

– Ну, как-то не случилось, – туманно ответила она.

– Хм… Ну, ладно. Пока от тебя все равно никто не потребует, чтобы ты садилась на лошадь. А потом что-нибудь придумаем. Можешь же ты после тяжелой болезни внезапно разлюбить верховую езду.

– Ох, чует мое сердце, завалю я этот спектакль, – пробормотала девушка.

– А вот это брось. Если у тебя такие мысли, то, конечно, ничего не получится. Думай о хорошем и ничего не бойся.

В сопровождении Дафны, радостно вилявшей хвостом, они достигли задней, каменной стены дома. Он и впрямь был огромен, или казался таким вблизи, от того что все остальные постройки были гораздо меньше, и лепились к нему, как цыплята к боку наседки. В дом «заговорщики» вошли черным крыльцом, через кухню, которая ничем не напоминала знакомые девушке кухни ее времени: никакого тебе дизайна, никакой красоты и уюта. Подсобка – и подсобка. Очаг, несколько перевернутых горшочков, правда, чистых, посередине большой разделочный стол, а по стенам развешены сита, шумовки, половники и прочий нужный скарб. Пословицу: «кухня – сердце дома» явно еще не придумали.

В доме все спали, поэтому им беспрепятственно удалось подняться на второй этаж по узкой темной лестнице – девушка крепко держалась за руку Джаспера и больше всего опасалась споткнуться и упасть, перебудив весь дом. Хоть ее проводник и уверял, что никакой опасности нет, ей казалось, что он говорит это специально, чтобы ее подбодрить, а в глубине души и сам далеко не уверен в благополучном исходе их общего приключения.

Спальня была освещена единственной свечой, горевшей на низком столике рядом с монументальным сооружением из черного дерева, с колоннами, украшенными фигурной резьбой. Спинка напоминала невысокий забор, и девушка даже не сразу поняла что это – кровать.

– Не беспокойся, – сказал Джаспер, по-своему истолковав колебания девушки, – ее здесь нет. Я обо всем позаботился.

– А где она?

– Если есть рай, то она, безусловно, среди ангелов. Она была хорошей девушкой. Доброй. Все ее здесь любили.

– Когда она умерла?

– Сегодня. Во втором часу ночи. Даю слово, а если тебе мало, то могу поклясться, я сделал все что мог, чтобы она осталась с нами. Я ведь тоже ее любил. Хороших людей мало…

– А что стало с ее телом?

– Его сожгут сегодня на рассвете, как поступают со всеми, кто умер от оспы. Это правильно. Мы не должны давать болезни лишних шансов, их у нее и так слишком много.

– Как-то это несправедливо, – пробормотала девушка, – она должна лежать на семейном кладбище, чтобы родные и друзья смогли ее навещать.

– У родных и друзей будет живая Ирис, это куда лучше, чем могилка с цветочками, – отрезал Джаспер, – а мертвому телу все равно.

– Откуда ты знаешь? – вскинулась девушка.

– Как говориться, чтобы у тебя было столько фунтов, сколько мертвецов я видел и сам, лично, резал. И ни разу не нашел ничего, даже отдаленно похожего на душу. Значит, в момент смерти она в самом деле покидает тело. А кусок плоти чувствовать не может. Тем, кто думает иначе, стоит перестать есть бифштексы.

– Ты все-таки просто невероятно циничен, – пробормотала она и с любопытством огляделась.

Спальня располагалась под крышей, и потолок круто уходил вверх. Над головой нависали темные от времени потолочные балки. Стены были зашиты деревянными панелями с крупной резьбой: не только дань моде, но и, как сообразила девушка – вполне рациональное решение. Дерево лучше хранило тепло, это было важно в доме, где не могло быть центрального отопления. Высоко, почти у самого потолка, висели несколько картин, но что они изображали, девушка не разглядела. Напротив монументальной кровати, где вполне поместилась бы волейбольная команда (детская – даже с комфортом), стояло трюмо: большое зеркало в резной раме, столик – куча ящичков, гнутые ножки, два стула со светлой обивкой, небольшой, массивный комод, напоминающий симпатичного слоненка. Бельевого шкафа не наблюдалось. Должно быть, одежду тут в спальне не хранили. А где ее хранили? Ладно, разберемся. На полу лежал толстый ковер, но все равно снизу тянуло холодом.

– Она умерла прямо здесь? – спросила девушка.

– Не беспокойся, – повторил Джаспер, – мы уже выяснили, что к оспе ты невосприимчива. Но все белье я поменял, прежнее кривая Маргарита сожгла.

– Что… мне нужно делать?

– Сейчас – спать. Утром я сообщу отцу радостную весть, что кризис миновал. Спокойной ночи, мисс Нортон. И – со счастливым выздоровлением.

* * *

Бал в честь чудесного выздоровления самой богатой наследницы севера Британии решено было устроить в особняке Ченнефилд. То количество гостей, которое на радостях пригласил мистер Нортон, просто не поместилось бы ни в одном зале Бультона. Разве что в ратуше… Обнаружив это обстоятельство буквально накануне бала, Альфред растерялся, но Кэти Бэрт, которая в последнее время только что не ночевала в доме лучшей подруги, уверенно улыбнулась и сказала, что все уладит. Причем, и в самом деле – уладила. Причины особого расположения виконта к дочери судьи уходили еще в те времена, когда молодой юрист Бэрт отстоял права молодого дворянина на титул и поместье. Впрочем, сейчас об этом уже мало кто помнил. Кэти была вхожа в избранный круг – и точка. Сейчас это обстоятельство оказалось как нельзя более кстати.

Альфред, который принес дочери радостную новость, был изрядно удивлен, увидев, как лицо ее залила бледность, а улыбка, появившаяся на нем мгновение спустя, показалась отцу несколько натянутой. Впрочем, странности он привычно списал на последствия тяжелой болезни. Их у дочери хватало, и эта была еще не самой большой. По сравнению с первыми днями после выздоровления, когда Ирис глядела широко открытыми и не узнающими глазами на людей, которые были рядом с ней с самого ее детства, путала имена и мучительно долго обдумывала ответ на простейший вопрос, внезапная бледность была пустяком. Альфред выбросил его из головы раньше, чем поднялся по лестнице на второй этаж.

А вот Ирис предстоящий бал добавил беспокойства. Она едва дождалась, пока широкая спина мистера Нортона не исчезнет за поворотом длинной витой лестницы, и опрометью кинулась наружу.

Она уже довольно хорошо знала дорогу через сад до задней калитки, потом через луга, опушкой леса к большому приземистому дому Бэртов.

– Кэти! – крикнула она, оказавшись во дворе судейского дома. В окне показалось удивленное лицо подруги. Удивляться было чему, они ведь расстались меньше часа назад. Через минуту подруга оказалась рядом.

– Что случилось?

– Бал! Он все же будет. А я так надеялась, что все сорвется…

– Надеялась? – Кэти с удивлением уставилась на девушку, – почему? Чем тебя не устраивает бал? Я думала, ты хочешь… Ты ведь должна была так соскучиться по танцам.

– В том то и дело, – вздохнула Ирис, – понимаешь… Я… В общем, я, кажется, разучилась танцевать.

– Но это невозможно, – ахнула Кэти, – как можно разучиться танцевать?

– Выходит, можно. Я немного помню движения менуэта, – глядя прямо в глаза подруге, честно соврала Ирис, – но это все.

Кэти покачало головой. К счастью, этой милой, искренней девушке и в голову не пришло ни в чем сомневаться.

Две недели назад, в первый раз увидев над своей кроватью ее лицо, на котором смешались радость и беспокойство, Ирис изрядно струхнула. Ее «подружка детства», девушка, с которой она вместе выросла, делилась самыми сокровенными тайнами… Кэти знала об Ирис Нортон больше, чем та – сама о себе. К ее невыразимому облегчению все обошлось. Видимо, ученик доктора был очень убедителен, расписывая, к каким последствиям для ее головы могла привести лихорадка. А Кэти так искренне радовалась ее «выздоровлению», так боялась, что болезнь вернется и так старалась помочь подруге поскорее «все вспомнить», что всего через пару дней Ирис с удивлением поняла, что и вправду привязалась к дочке судьи. И, оказавшись в затруднительном положении, она бросилась к ней.

– Да! Удивительное дело, – Кэти покачала головой, – Джаспер говорил, что болезнь повлияла но голову, но я как-то никогда не думала, что для танцев нужна голова. Мне всегда казалось, что достаточно ног и рук. Выходит, я ошибалась.

– Поможешь? – с надеждой спросила Ирис.

– Разумеется. Не могу же я бросить тебя в такой беде, как твой собственный бал. Пойдем наверх, у нас никого нет, а зал достаточно просторный.

…Пожалуй, самой большой неприятностью ее новой жизни оказалась необходимость носить корсет на жестких пластинах из китового уса. Это орудие пытки, с которым не сравнился бы ни «испанский сапог», ни «четки боли», приходилось надевать с помощью горничной, ее звали Мэри.

В первый же день Ирис попробовала, было, словчить и, когда Мэри вышла, быстро, едва не выломав руки из суставов, расшнуровала платье и сбросила сооружение, в котором трудно было не то что ходить или, спаси господь, ездить верхом, а просто дышать. Натянув платье обратно, она попробовала снова зашнуровать его «как было»… и потерпела полнейшее фиаско. Платье оказалось настолько коварным, что просто не сошлось на спине, а уж о том, чтобы затянуть шнурки, и речи не было. Пришлось проглотить внутренний протест и снова позвать Мэри, солгав, что под корсет попали крошки от круассанов. В первую неделю она проклинала все на свете, потом только отвратительную деталь туалета, потом, к собственному изумлению, привыкла. Не то, чтобы совсем…

Но на балу корсет ее совсем не беспокоил. Платье ей сшили белое, по последней французской моде: с длинной и довольно тяжелой юбкой до полу, приталенное, закрытое, как и положено девушке не только незамужней, но даже не просватанной, но зато с несколько свободным лифом, не стягивающим естественные формы тела, рукавами, не стесняющими движений и чудесной вышивкой шелком, дополненной жемчугом и цветами из узких лент чуть темнее основного цвета платья. Невольно Ирис подумала, что там, у себя, в далеком уже двадцать первом веке смогла бы заработать недурные деньги, предложив эскиз этого платья солидному свадебному салону. Но эти мысли занимали ее недолго. Гораздо интереснее оказалось разглядывать прибывающих гостей, гадая, что привело их на бал в честь выздоровления дочки коммерсанта Нортона: общие деловые интересы с ее «отцом», желание своими глазами увидеть чудо – девушку, выжившую после оспы или же просто шанс появиться в доме виконта Ченнефилда.

К какой категории стоило отнести молодого, совсем молодого человека, который приближался к ней сейчас? Он был невысок, худощав, белокож. С характерно вытянутым лицом, из тех, что принято было называть «породистыми» (словно речь шла о лошадях или собаках), безус и безбород, но в сильно напудренном парике, высоко повязанном шейном платке с солитером, зауженном темно-красном камзоле, таких же панталонах, белых шелковых чулках и безупречно начищенных туфлях с большими пряжками. Ирис он напомнил героя из комедии Мольера или Бомарше…

– Молодой граф Эльсвик, – чуть слышно шепнула Кэти, исполнявшая на балу роль суфлера для Ирис, которая «все еще не могла вспомнить» большинство местных знаменитостей.

Ирис присела в реверансе, чуть менее глубоком, чем полагалось по этикету, приветствуя аристократа. От Джаспера она знала, что Эльсвики были так же знатны, как и бедны, и, вполне возможно, что на этот бал гордого британского графа привела возможность в кои-то веки поесть досыта. Мотив этот Ирис ничуть не считала постыдным, сама, бывало, проникала на банкеты и фуршеты с той же целью, да еще с подшитым к подкладке жакета потайным полиэтиленовым пакетом. Каждый выживает как умеет, не всем выпадает родиться с золотой ложкой во рту. Но и склоняться перед этим гостем в три погибели не имело смысла.

– Мисс Нортон, – проговорил юноша, слегка обозначая поцелуй на протянутой руке, – Ирис, я так рад что снова вижу вас в добром здравии. Я не знал, чем могу вам помочь, и просто молился.

– Благодарю вас, – ответила Ирис, – возможно, как раз этим вы мне и помогли, граф. Я рада видеть вас на этом празднике.

– Могу я попросить вас, Ирис, оставить для меня танец? – спросил он и как-то робко, совсем по-щенячьи, заглянул ей в глаза.

«Ого, – быстро смекнула девушка, – да тут, похоже, нечто большее, чем просто соседская забота. Юный аристократ либо мечтает поправить свои дела за счет капиталов успешного негоцианта, либо попросту влюблен в симпатичную соседку. Прям, театральные страсти».

– Третий, – вслух ответила она, улыбаясь, – первый я танцую с хозяином замка, а второй обещала человеку, которому обязана жизнью.

– Доктору Уиллмору? – удивился граф, – но он же никогда не танцует.

– При чем здесь доктор Уиллмор? – Ирис дернула плечом, – я имела в виду его ученика, Джаспера. Кстати, Кэти, ты не знаешь, почему его до сих пор нет?

Кэти покачала головой, а «породистое» лицо Эльсвика вдруг сделалось каким-то испуганным и виноватым.

– Так вы ничего не знаете? – вполголоса удивился он.

– О чем? – спросила Ирис.

– Ученик доктора… Господи, да это случилось почти две недели назад! Уиллмор послал его к жене викария. У нее ведь тоже была оспа. Хотя, зачем ей врач, вполне хватило бы и мужа, бедная женщина все равно уже умирала.

– Но Джаспер уже переболел оспой, он не мог заразиться! – помимо воли Ирис сказала это слишком громко и поймала на себе несколько удивленных, возмущенных и крайне заинтригованных взглядов. Впрочем, ей сейчас было не до них.

– Оспа здесь не при чем, – пояснил Эльсвик, – Хотя, эти парни хуже чумы… Джаспер возвращался довольно поздно, один. И стал жертвой грабителей. Вероятно, они позарились на его лекарскую сумку… или на башмаки.