– Вы уверены, – Прилепский внимательно взглянул на профессора, – что больше ничего, кроме иконы, из вашей коллекции не пропало?

– Абсолютно уверен, – ответил Леонтий Кузьмич. – Все на своих местах. За исключением иконы с Иоанном Лествичником.

– За исключением иконы с Иоанном Лествичником, – повторил Прилепский. – Откуда именно пропала икона? Где она находилась?

– Вот здесь, – профессор указал на парчовую занавесь, отделяющую угол от остального пространства. – Там она и находилась… Видите крюк в стене? На нем она и висела. Боже мой! Кто бы мог подумать!.. Понимаете, больше всего я жалею о том, что столь уникальный раритет попадет в руки безрассудного человека… В руки кого-то такого, кто ничего в этом не смыслит! И что тогда? А тогда может быть все что угодно. Вплоть до того, что иконой растопят печку… И пропала навек икона с Иоанном Лествичником! Пропала частица человеческой истории…

– Ну, это вряд ли, – не согласился Прилепский. – Вот у вас тут и помимо иконы много всяких богатств. А украли именно икону, и больше ничего. Значит, знали, что украсть. Знали ее ценность. А ценностями печи не топят.

– Вы говорите о материальной стороне, – возразил профессор. – А я, прежде всего, имею в виду культурную составляющую. И при этом я ничего еще не сказал о духовной, ритуальной стороне…

– Настоящая культура стоит немалых денег, – сказал Прилепский. – Особенно на черном рынке.

– Вы думаете, что…

– Ничего я пока не думаю, – вздохнул Прилепский. – Чтобы думать что-то конкретное, нужны основания. А для оснований нужны факты. Скажите, вы проживаете на даче один?

– Что значит – один? – не понял Леонтий Кузьмич.

– Это значит – не проживает ли с вами здесь еще кто-то? – пояснил сыщик. – Скажем, любимая женщина. Или какой-нибудь друг-единомышленник. Или хотя бы сторож…

– Никакой женщины и никаких друзей, – профессор укоризненно покачал головой в ответ на такой, отчасти бестактный, вопрос сыщика. – А вот что касается сторожа… Да, сторож…

– Что такое? – насторожился Прилепский.

– Понимаете, в чем дело… Был на даче сторож…

– Что значит – был? – Прилепский насторожился еще больше. – И куда же он девался?

– Уехал, – ответил Леонтий Кузьмич. – Попросил расчет и уехал. Сказал, что по семейным обстоятельствам.

– И когда именно он уехал?

– Примерно неделю назад, – поразмыслив, ответил профессор Матвеев.

– То есть за неделю до кражи? – уточнил Прилепский.

– Получается, что так, – согласился профессор. – Именно за неделю до кражи. Но что вы хотите этим сказать?

– Пока ничего, – ответил Прилепский. – Как звали сторожа?

– Федор Федорович Кузнецов.

– Вы в этом уверены?

– Что за вопрос! – удивился профессор. – Разумеется, уверен! Я ведь видел его паспорт. Разве я пустил бы к себе на дачу какую-то сомнительную личность без паспорта? Федор Федорович Кузнецов, пятидесяти шести лет от роду. То есть это тогда ему было пятьдесят шесть лет, а сейчас, стало быть, шестьдесят.

– Вы хотите сказать, что он прожил у вас на даче четыре года?

– Именно так.

– И откуда же он взялся?

– Мне его рекомендовали. Рекомендации были положительные. Согласитесь, не мог же я приютить у себя на даче какого-то бродягу!

– Значит, он не бродяга? – задумчиво поинтересовался Прилепский.

– Ни в коей мере! – заверил профессор. – Исключительно положительная личность!

– А почему же тогда эта положительная личность целых четыре года проживала у вас на даче? А не, скажем, у себя дома? А до этого, как я понял, на чьих-то других дачах? Вы не замечаете во всем этом несоответствия? Положительным личностям, да притом в таком возрасте, полагается жить в своем собственном доме. Ну, или квартире. А тут – просто-таки какой-то загадочный персонаж! Без кола и без двора…

На это Леонтий Кузьмич лишь растерянно развел руками.

– Вы никогда не говорили с ним по душам? – спросил Прилепский.

– Имеете в виду – не рассказывал ли он мне о себе?

– Да, именно это я и имею в виду.

– Как же, говорили, и неоднократно.

– И что же? Что интересного он о себе вам поведал?

– Да, в общем, ничего. – Леонтий Кузьмич еще раз растерянно развел руками. – Так, все больше отделывался общими словами. Говорил, что есть у него и свой дом, и старуха жена, и дети, и внуки, и хозяйство… И что он скоро вернется домой. Вот только подзаработает в Москве денег – и вернется. В селе, говорил, какие деньги? Тяжкие там деньги, а он уже старик. А в Москве – деньги легкие, шальные. Он так и выразился однажды – шальные. Так почему бы не подзаработать, пока есть еще какие-никакие силенки?

– Вы хорошо ему платили?

– Что значит – хорошо? – удивился профессор. – Вы задали бессмысленный вопрос… Но, во всяком случае, он не жаловался. И никогда не просил прибавки. Хотя и имел на это моральное право. Потому что он умел все: и садовничать, и плотничать, и по электрической части…

– И швец, и жнец, и на дуде игрец, – усмехнулся Прилепский. – Ну, а где он жил у вас на даче?

– А вот в этом флигельке, – указал Леонтий Кузьмич.

– Я могу взглянуть на этот флигелек изнутри?

– Да, разумеется.

Внутри флигелек не представлял собой ничего особенного. Это было безликое помещение – будто в нем никто никогда и не жил. Или жил, но давно, и время успело уже стереть все следы пребывания жильца. Кровать, стол, два стула, кое-что из посуды – вот и все. Все это нельзя было назвать следами пребывания, но иных следов и не было.

– Как будто здесь не жили, не любили, не плакали, не верили, не пели… – Прилепскому неожиданно вспомнилась строка из давным-давно позабытого собственного стихотворения.

– Что вы сказали? – не понял профессор.

– Ничего… Давайте-ка выйдем отсюда, и вы мне во всех подробностях расскажете, какими такими путями к вам попала икона, которую, по вашим заверениям, у вас украли.

– Что значит – по вашим заверениям? У меня ее и в самом деле украли!

– Ну, я о том и говорю. Итак, я вас слушаю…

Профессор Матвеев ни в чем не соврал – он в подробностях рассказал сыщику о том, когда, где и при каких обстоятельствах он стал обладателем иконы с Иоанном Лествичником.

– Вы, конечно, вправе мне не верить, – сказал Леонтий Кузьмич, закончив рассказ. – К примеру, если бы мне рассказали что-то похожее, то я бы усомнился. Потому что уж слишком все здесь неправдоподобно. Но у меня имеются несомненные доказательства. Рабочие, которые ломали дом… Думаю, вам несложно будет их разыскать и уточнить детали.

– Да, конечно, – ответил на это Прилепский. – Обязательно разыщем. И уточним… А пока скажите мне вот что. Может, у вас есть кто-то на подозрении? Если есть, то кто? И по каким причинам вы его подозреваете?

– Никого я не подозреваю, – вздохнул Леонтий Кузьмич. – Для этого, как вы давеча выразились, нужны основания. А у меня их нет. Да и не знал никто об иконе… Я ведь никому о ней не говорил. И тем более никому не показывал…

– А сторож?

– А что сторож? Он тоже ни о чем не знал. Да он ничем таким и не интересовался.

– Что, даже ни разу не видел вашей коллекции?

– Почему же? Видел. Сказал, что это красиво. И все. За все четыре года он ни разу на эту тему со мной не заговаривал. Должно быть, он просто не понимал ее истинной ценности: ни культурной, ни духовной, ни материальной. Простой он был человек. Селянин…

– Что ж, – вздохнул Прилепский. – Больше вопросов у меня к вам нет. Пока нет… А дальше – поглядим. Скажите, у вас есть телефон?

– Да, разумеется. На первом этаже, в моем кабинете.

– Проводите меня в ваш кабинет. Я позвоню и вызову следственную бригаду. Будем проводить расследование по всей форме.

– По всей форме… – тоскливо повторил Леонтий Кузьмич.

– Вас что-то смущает? – Прилепский внимательно глянул на профессора.

– Видите ли, – неуверенно проговорил профессор. – Я, конечно, понимаю – икону надо искать. Это несомненно… Но… Так получается, что икона не совсем моя… Такой вот получается парадокс. Так сказать, коллизия…

– Не понимаю, что именно вас смущает. – Прилепский пожал плечами. – Ведь вы же ее не украли? И не купили у какого-то сомнительного персонажа? По вашим заверениям, вы ее нашли. Спасли, так сказать, в самый последний момент от рук неразумных варваров. Я ничего не напутал? Все так и есть?

– Да, но…

– Мне кажется, сейчас неважно, ваша ли это икона, еще чья-нибудь или вовсе ничья. Сейчас важно другое. Пропал раритет, имеющий огромную культурную ценность. И материальную, между прочим, тоже. И потому его во что бы то ни стало нужно найти. А все прочее… Со всем прочим разберемся по ходу действия.

– Наверно, вы правы, – согласился профессор и тут же впал в отчаянье. – Боже мой! Такая потеря, такая потеря! Ведь это потеря для всего человечества! Кто бы мог предположить, что так все случится!..

– Леонтий Кузьмич, – мягко произнес Прилепский. – Вы бы лучше вместо причитаний описали мне украденную икону – во всех подробностях. Потому что как же я буду ее искать, если я не знаю, как она выглядит?

– Да, конечно, – закивал профессор. – Слушайте и запоминайте. А лучше запишите. Потому что всего не запомнишь. Там, знаете ли, очень сложное письмо. Икону, несомненно, писал кто-то воистину талантливый.

Внимательно выслушав Леонтия Кузьмича, Прилепский вызвал по телефону следственную бригаду. В ожидании следователя и эксперта-криминалиста он решил еще раз осмотреть место происшествия – не торопясь, вдумчиво, обращая внимание на каждую мелочь.

Но несмотря на все старания, ничего интересного он не нашел. Впрочем, это было и не удивительно. Перед тем как обнаружить пропажу иконы, профессор запустил в галерею целую ораву гостей. Какие уж тут следы? Если они и были, то ценители прекрасного все затоптали, смели и залапали. Теперь, пожалуй, и нужных отпечатков пальцев не найдешь – даже если воры невзначай их и оставили. Отпечатки, конечно, будут, но все это следы, оставленные ценителями. Такая вот беда…

Если рассуждать отвлеченно, воры вполне могли быть и среди этих самых ценителей. Услышал кто-то каким-то образом о бесценном сокровище профессора Матвеева, польстился, забрался в галерею и украл это сокровище. Почему бы и нет? Коллекционеры – они бывают всякие, и Прилепский это прекрасно знал. Иной коллекционер пойдет на самое изуверское преступление, убьет, собственную душу заложит – лишь бы стать обладателем какого-нибудь раритета! А в данном случае и риска-то почти никакого. Пришел, отпер отмычкой замок, поднялся на второй этаж, разыскал там икону, снял ее со стены, сунул в какой-нибудь мешок и тем же ходом обратно. Так что все могло быть.

Но пока, как водится, были сплошные вопросы и никаких ответов. Впрочем, были и ответы. Была вполне понятная Прилепскому картина преступления. Конечно, в ней имелось множество невыясненных моментов, но все же, все же…

Итак. Каким-то дивом дивным профессор-историк Матвеев Леонтий Кузьмич стал обладателем уникального артефакта. Предположим, он не врет – все на самом деле было именно так, как он Прилепскому и рассказал. Точно, он не врет, потому что его рассказ довольно-таки бесхитростен и его легко перепроверить. Рабочие все и расскажут… Словом, бывают в этой жизни чудеса, и неожиданно возникшая из небытия икона с Иоанном Лествичником как раз и есть такое чудо. Допустим. Примем это как данность, не вдаваясь ни в какие необъяснимые нюансы.

Далее все понятно тем более. Профессор, при его опыте и знании предмета, очень скоро определил, какое диво дивное оказалось в его руках. И, конечно, решил оставить это диво у себя – как оно и полагается истинному коллекционеру. При всем при этом он формально не нарушал никаких законов – ведь и в самом деле, он подобрал икону в буквальном смысле на свалке. Не подобрал бы, она бы пропала, и теперь уже навсегда. Так что в каком-то смысле профессор Матвеев совершил великий поступок – спас шедевр. Ну, а то, что он этот шедевр решил оставить у себя, – так что же? Ну, решил, ну, оставил… Опять же в формальном смысле он никакого закона не нарушил. Все прочее – сложные моральные нюансы, и размышлять на эту тему сыщику Егору Прилепскому сейчас не хотелось. Не до абстрактных размышлений ему сейчас было. Сейчас ему нужно было отыскать украденную икону.

Вот только с чего начинать поиски? Впрочем, и тут у Прилепского имелись свои соображения, причем соображения логичные и обоснованные. Начинать нужно было с допроса сторожа Федора Кузнецова. А поскольку сторож загадочно исчез незадолго до пропажи иконы, то для начала нужно было его отыскать. В принципе это было не так и сложно. Судя по всему, этот Федор Кузнецов находился в Москве длительное время – даже рекомендательные письма от прежних своих работодателей он предоставлял новым работодателям. А если так, то кто-то что-то о нем обязательно знает. Один – одно, другой – другое. А в итоге обязательно получится цельная картина: и то, кто он на самом деле таков, этот Федор Кузнецов, и где его искать.

Найти же его нужно было непременно. Потому что уж слишком странно он себя повел. Неожиданно исчезнуть накануне кражи – это всегда подозрительно. Случайных совпадений здесь почти не бывает – это Егор Прилепский прекрасно знал из своего опыта сыщика. Значит, скорее всего, его неожиданный уход с пригретого и хлебного места как-то связан с пропажей иконы. Косвенно или напрямую – это станет известно, когда сторож будет найден и допрошен. Да, профессор Матвеев утверждает, что сторож ничего не знал об иконе и вообще ничем таким он не интересовался. Так ли это на самом деле? Или это только предположение? По всему выходило, что предположение. Откуда профессор мог знать, чем интересуется сторож? Он с ним ни разу основательно и не разговаривал. Так, все больше урывками и на ходу… Разве можно что-то знать о человеке наверняка, если общаешься с ним урывками? Нет, конечно.

Были и другие лица, которых можно было считать подозреваемыми – причем вполне обоснованно. Коллекционеры, эксперты и прочие любители и ценители прекрасного. О, Прилепский прекрасно изучил их нравы! Иной ценитель сам себя не пожалеет – лишь бы раздобыть для своей коллекции какую-нибудь редкость!..

Прилепский неожиданно поймал себя на мысли, что он начинает ходить по кругу. То есть он совсем недавно размышлял уже о коллекционерах и их нравах, и вот – опять. С неудовольствием повертев головой, он приступил к размышлениям относительно третьей версии. Икону могли украсть воры-профессионалы, которые как раз и специализируются на кражах всяческих предметов искусства, особенно всевозможных древностей. Почему так – понятно. Древности – они стоят больших денег. И чем больше раритету лет, тем выше его цена. И с этой точки зрения икона с Иоанном Лествичником – весьма лакомый предмет для профессионального ворья. Шестой или седьмой век! Ничего древнее и придумать невозможно! Притом единственный экземпляр, без всяких копий, повторений и тому подобных вариаций! И если кто-то из таких воров-профессионалов прознал об иконе, то просто быть того не может, чтобы он не попытался ее украсть!

Соответственно, не будет больших проблем и со сбытом украденной иконы. Потому что это ценнейший артефакт, за обладание которым многие коллекционеры готовы заплатить даже собственной душой, а не только деньгами!

О том, что, возможно, здесь поработали воры-профессионалы, говорил и такой факт. Помимо иконы, в профессорской коллекции имелось множество других предметов. Многие из них – Прилепский мог предположить это наверняка – были цены немалой. Золотые и серебряные изделия, да еще и с драгоценными каменьями, – это же просто-таки непреодолимый соблазн для вора! Но, по уверениям профессора, ничего из всего этого недешевого великолепия украдено не было, за исключением иконы. Украли лишь икону! А из этого следовал вполне очевидный, больше того – единственно правильный вывод: икону украли люди знающие. Понимающие толк в старинных вещах. И, в частности, понимающие, что одна такая икона оценивается в гораздо большую сумму, чем все прочие раритеты, вместе взятые. Очень могло статься, что именно за иконой воры и пришли. А не за кадилами, крестами и подсвечниками.

Хотя, конечно, могло быть и такое, что кто-то пришел именно за кадилами и подсвечниками, но неожиданно обнаружил нечто гораздо более ценное. Обнаружил икону с Иоанном Лествичником. Но из этого, опять же, следует, что воры были людьми, понимающими толк в церковных раритетах. То есть профессионалами в своем деле. Иначе они и внимания не обратили бы на какую-то почерневшую доску с невнятным изображением на ней. А напихали бы в мешки крестов, киотов и кадил, да и ушли бы тем же самым путем, каким проникли в галерею. Но вот же – всевозможная утварь осталась нетронутой, а икона пропала.

Прибыла следственная бригада. Прилепский ее встретил и ввел в курс дела.

– Нужно будет изъять оба замка на двери и отдать их на экспертизу, – сказал он эксперту. – Есть у меня подозрения, что замки отпирали отмычкой. Ну, действуйте. А я пробегусь по соседям. Поинтересуюсь, может, кто-то что-то видел или слышал. Или о чем-нибудь догадывается…

И Прилепский ушел общаться с соседями профессора Матвеева. Хотя он почти наверняка знал, что толку от такого общения будет немного. Кража древней иконы – это не кошелек на базаре подрезать. К таким кражам обычно готовятся загодя и тщательно, а если так, то и следы после себя воры не оставят, и свидетелей тоже не будет.