– Я их видел на месте крушения эшелона. Видимо, они на станции, но точно не знаю.

– А где ваш заместитель?

– Лейтенант Ганс Кантор находится в одном из взводов блокирования рубежа.

– Хоть этот при деле.

Объявились и комендант с заместителем. Не прошло и пары минут, как вспомнили о них. Они зашли в кабинет эсэсовца усталые, грязные.

– Какие успехи, Арман? – спросил унтерштурмфюрер коменданта поселка.

– Все плохо, Брунс. У светофора действовала профессионально подготовленная, весьма малочисленная группа бандитов. После подрыва из всего эшелона каким-то чудом выжила паровозная бригада. Машинист и помощник не пострадали, кочегар повредил ногу. Это притом, что солдат, находившийся рядом с ними, погиб. Мы встретили этих людей. Они рассказали о бандитах. По их словам выходит, что в подрыве эшелона участвовали не более десяти человек.

– Значит, диверсанты оставили их в живых?

– Да.

– Почему?

– Потому, что они принуждены работать на нас.

– Это не так. В бригаде были люди, действительно изъявившие желание работать на великую Германию.

– Но партизаны или диверсанты этого не знают. А члены бригады, понятно, не стали особо распространяться о себе.

– Значит, десять человек?

– Да, Брунс. Или около того.

Унтерштурмфюрер повернулся к командиру охранной роты.

– Сколько у тебя людей, обер-лейтенант?

– По списку сто тридцать восемь, герр унтерштурмфюрер.

– А в полиции?

– Тридцать шесть, – ответил Ленц.

– И нас пятеро. Я имею в виду себя, коменданта, заместителя и водителей. Это выходит сто восемьдесят военнослужащих. Имея столько хорошо вооруженных солдат и полицейских, бронетехнику, мотоциклы, ты хочешь просить поддержки? Против десяти диверсантов? Представляешь реакцию начальства, если мы обратимся за помощью, имея такое соотношение сил?

Комендант не знал о разговоре эсэсовца с командиром охранной роты, поэтому осведомился:

– О чем вы, господа?

– У обер-лейтенанта Грубера спроси. А сейчас отдай приказ вернуть все подразделения в поселок. Диверсантов уже не достать, они ушли. Нам же надо продумать варианты их дальнейших действий. Они объявились в районе не для того, чтобы пустить под откос один эшелон. Эти боевики Берии – Сталина могут много хлопот нам доставить, пока мы не перебьем их. Надо просчитать, где может находиться база противника.

– Может, это все-таки то самое место, что отмечено на карте? – сказал начальник полиции.

– На какой карте? – спросил комендант.

Начальник полиции видел раздражение Зигеля и ответил сам:

– У полицейского, который, по словам сожительницы, был связан с партизанами или диверсантами и встречался вчера с ними в доме этой шлюшки, была найдена карта. Она на столе.

Унтерштурмфюрер забрал карту, сложил ее, бросил в сейф, закрыл его и сказал:

– Займитесь делом, господа. Встречаемся здесь же в двадцать ноль-ноль. Жду от вас конкретных предложений по объявившейся банде. Начальник полиции, мы идем на допрос Клинько и его сожительницы. Надеюсь, у вас оборудовано помещение для этого?

Лейтенант Ленц усмехнулся и ответил:

– Да, герр унтерштурмфюрер, за основу взят опыт гестапо.

– Это хорошо. Прошу. – Зигель указал начальнику полиции на выход и сам пошел следом за ним.

В здании полиции они спустились в подвал, где было ровно десять камер. Пять с одной стороны коридора, столько же с другой. В торце за железной дверью располагалась допросная комната.

В этом году тут обычно никого не было. В сорок первом оккупанты отправляли сюда еврейские семьи, сажали партийных и советских работников, не успевших эвакуироваться. Тогда камеры были забиты до упора. Впрочем, ненадолго. Людей вывозили в южный лес и расстреливали.

Сейчас же в камерах сидели только Клинько и Тернова.

Варвара сразу бросилась к решетке, служившей дверью.

– Господин офицер, за что меня тут держат? Я же сама пришла, рассказала об измене Клинько!

Начальник полиции прикрикнул на нее:

– Замолчи, жди, разберемся.

Зигель же подозвал караульного:

– Кто ты?

– Полицейский Ватарин Борис, недавно заступил, герр унтерштурмфюрер.

– Давай бывшего коллегу в допросную, да в наручниках!

– Понял, герр унтерштурмфюрер.

Зигель чуть подумал и приказал:

– И бабу туда же!

– Слушаюсь, герр унтерштурмфюрер!

Эсэсовец и начальник полиции зашли в комнату. Здесь было все, что необходимо для проведения допросов с пристрастием. Например, специальное кресло, напоминающее гинекологическое, с ремнями на подлокотниках и у самого пола. Рядом с ним на столике лежали различные инструменты – плоскогубцы, скальпели, кусачки, пинцеты. Все это применялось здесь для пыток. В углу со стены спускалась цепь с наручниками. Через блок она шла к подъемному механизму. Это была самая настоящая дыба. С правой стороны обычный стол и стул, ножки которого забетонированы в пол, несколько табуреток вдоль стен. На столе лампа. Свет проникал сюда через небольшое зарешеченное окно, но сейчас лейтенант Ленц включил электричество.

Караульный ввел в помещение бледного Клинько и спросил:

– Куда его, герр унтерштурмфюрер?

– Пока за стол.

Конвоир усадил полицая на стул, вмонтированный в бетон, завел его руки за спину и сцепил там наручниками.

– Разрешите идти? – спросил он после этого.

– А баба?

– Так я за ней и хотел пойти.

– Иди.

Караульный привел и Тернову, не стал надевать на нее наручники и поставил под окном.

Начальник полиции взглянул на арестантку и приказал:

– Стоять здесь, никаких реплик, отвечать только на вопросы господина унтерштурмфюрера! Перебивать его не советую.

– Я все поняла, – прошептала женщина, со страхом осматривая помещение.

Зигель достал из единственного ящика стола лист бумаги, карандаш, включил лампу, направил ее на арестованного.

– Господин Клинько Петр Семенович?

– Так точно, герр унтерштурмфюрер!

– Не будем терять время на биографию. Она полностью отражена в личном деле, которое нам, наверное, придется проверить.

– Я не понимаю, герр… – начал было Клинько, но Зигель оборвал его.

– Тебе прекрасно известно, что вопросы здесь задает тот, кто проводит допрос, – заявил он.

– Извините.

– Расскажите о вечере четверга, седьмого мая. Где был, что делал, с кем встречался. Включая время нахождения в доме Терновой.

– Так в пивной сидел. Выпил немного, как обычно, и пошел домой, то есть к этой вот шалаве. – Он указал головой на Варвару.

Та дернулась, но нарвалась на строгий взгляд начальника полиции и промолчала.

– Прихожу, а в хате Варька вдрызг пьяная валяется за ширмой. Я позвал ее, но вдруг из-за спины двое мужиков с пистолетами!.. Вырубили они меня.

– Вас ударили?

– Нет, сунули под нос платок с эфиром. Дальше ничего не помню.

– А Тернова спала?

– Точно так, герр унтерштурмфюрер! Поверьте, я не знаю этих двоих, а Варвара наврала.

– Гут. – Зигель повернулся к женщине. – Теперь ты расскажи, что было вечером седьмого числа.

Варвара описала, как все происходило на самом деле.

Унтерштурмфюрер выслушал ее и спросил:

– Значит, эти люди говорили, что пришли к Клинько, который связан с партизанами?

– Да, господин офицер. Не могу выговорить вашего звания.

– Этого и не требуется, – сказал Зигель, вновь взглянул на Клинько и осведомился: – Что вы скажете на слова сожительницы?

– Скажу, что она связана с партизанами. Ведь Варька почему-то пустила их к себе в хату. Откуда они знали, где она живет, да еще и с полицейским?

– Брешет он, герр офицер, как сивый мерин! – выкрикнула арестантка. – Двое пришли к нему.

Начальник полиции двинулся к женщине, но Зигель остановил его.

– Погоди, лейтенант. Если эти люди пришли к Клинько, то почему они остались с тобой?

Унтерштурмфюрер постоянно путал обращения, то на «вы», то на «ты».

– Они не спрашивали дозволения и заставили меня пить.

– А ты и рада?

– Деваться мне было некуда, испугалась я.

– И допилась до того, что оказалась на кровати?

– После третьего стакана я ничего не помню. Проснулась, Клинько нет, вышла во двор, нет и лошади, и телеги. Вспомнила о приходе этих людей и тут же побежала в полицию.

Зигель взглянул на Клинько и спросил:

– Как ты оказался в заброшенном селе?

– Клянусь, герр унтерштурмфюрер, не знаю. В голове мрак. Видать, эти партизаны забрали лошадь и вывезли меня в село.

– Зачем?

– Этого я знать не могу.

– Почему именно тебя, рядового полицейского, не представляющего никакого интереса для партизан? Или все же представляющего?

– Ну не знаю я, герр унтерштурмфюрер.

– Почему ты пытался оказать сопротивление группе, задержавшей тебя?

– Брешет Молчанов. Он приказал поднять руки, я это сделал и никакого сопротивления не оказывал.

Зигель вздохнул и сказал:

– Выходит, все у тебя брешут, один ты говоришь правду.

– Но это так.

– А откуда у тебя вот это? – Унтерштурмфюрер бросил на стол карту.

– Не могу знать, герр унтерштурмфюрер. Я видел, как Молчанов достал эту карту из-под моего кителя, но клянусь всем святым, ее мне подсунули те же партизаны.

Зигель посмотрел на начальника полиции.

– Что скажешь, лейтенант?

– Не хочет господин Клинько признаться по-хорошему. Значит, придется провести допрос с пристрастием.

– Согласен. Работать с ним постоянно и лично до тех пор, пока у меня на столе не будут признательные показания. Должны же мы раскрыть взятого агента, чтобы отметить это в отчете. Иначе нас обвинят в халатности.

– Нет, – закричал Клинько. – Не делайте этого, я не виноват.

Ленц ударил бывшего полицая и заявил:

– Заткнись!

– А что будет со мной? – с нешуточным испугом спросила Варвара.

Офицеры проигнорировали этот вопрос и вышли из помещения.

– Бабу подержи до вечера и отпусти, – распорядился Зигель. – За домом ее установи наблюдение. А заставишь сожителя дать признательные показания, придется поощрить ее. Так, чтобы узнал весь поселок. Ну, скажем, телегой сена.

Ленц усмехнулся и произнес:

– Такое поощрение станет для нее хуже наказания.

– Не будет жрать самогон. Возможно, у нее не выдержит сердце. Разве можно так сильно пить?

– Я понял. Один вопрос разрешите?

– Спрашивай.

– Вы на самом деле думаете, герр Зигель, что Клинько связан с диверсантами?

– Вряд ли. С другой стороны, диверсанты таким вот образом могли избавиться от своего агента. Он стал больше им не нужен или повел себя неправильно. Зачем диверсантам потенциальная угроза? В любом случае действия против Клинько совершили диверсанты. Это значит, что как-то он все же с ними связан. Но не будем ломать голову, Георг. Козел отпущения у нас есть, его и используем.

– Есть и коза. Ее тоже можно использовать.

– Посмотрим. Твоя задача – как можно быстрее получить признательные показания Клинько. Дальше я решу, что делать с Терновой, как ее использовать.

Ленц остался у крыльца, а Зигель направился в комендатуру.

В своем кабинете он поднял трубку телефона.

Ему ответил немолодой и нервный голос:

– Слушаю.

– Герр штурмбаннфюрер, это унтерштурмфюрер Зигель.

– Очень рад, – без всякой радости ответил заместитель начальника районного управления СД. – Мне доложили о том, что произошло у Копино. Что предпринято для поиска и ликвидации партизанского отряда? Почему мы только сейчас узнаем о том, что в твоем районе сформирован таковой?

– Разрешите по порядку?

– Да, начни с начала.

– Тогда ответ на первый вопрос. Охранная рота и полиция провели рейды по району, блокировали место диверсии. К сожалению, возможности охранной роты незначительны. Ей не удалось накрыть бандитов. Лучше сработала полиция. По сигналу, поступившему от жительницы поселка, полицейским удалось взять вероятного агента, который передавал данные в лес.

– То есть у вас есть зацепка?

– Так точно! Сейчас с агентом работают.

– Кто он?

– Оказался таким же полицейским. А полиции было известно все об эшелоне. При нем обнаружена карта с указанием точного места диверсии.

– Дальше!

– Насчет партизан. У нас не партизаны объявились, герр штурмбаннфюрер, а хорошо подготовленная разведывательно-диверсионная группа, думаю, из числа тех, что Берия забросил к нам в тыл. По показаниям машиниста паровоза, его помощника и кочегара, в подрыве состава и расстреле солдат и офицера пехотной роты, выживших после опрокидывания состава, участвовали примерно десять человек. Благодаря отменной организации и профессиональной подготовке этой группе удалось провести операцию и уйти от преследования.

Наступила пауза.

Штурмбаннфюрер Вальтер Штейн какое-то время обдумывал эту информацию, затем спросил:

– Что ты намерен делать дальше, Зигель?

– Пока мы обрабатываем бывшего полицейского, возможно, возьмемся и за его сожительницу, которая и сдала его. Нам главное узнать, где базы диверсантов, основная и запасная. Но, если это возможно, я бы просил вас выделить на усиление подразделение СС. Признаюсь, охранной роте и полиции я не склонен доверять. Они не имеют той подготовки, которая необходима для проведения успешной антидиверсионной борьбы. Поселок прикроют, это да, но не можем же мы постоянно только отбиваться от нападок диверсантов. И потом, через район проходят железная и автомобильная дороги. Есть мосты. Вывод из строя данных объектов нарушит сообщение с Полтавой и Харьковом. Это в сложный для нас период. Нам необходимо не защищаться, не бить по хвостам, а вести активный поиск диверсантов и их пособников среди мирного населения. Нам надо…

Штурмбаннфюрер прервал представителя СД в гарнизоне Копино:

– Я услышал тебя, Зигель. Подумаю над твоей просьбой. Отвечу позже, сейчас не готов. Занимайся агентом диверсантов, ищи базы имеющимися силами, усиль охрану всех объектов. Как будет что-то для тебя, сообщу. Подробный отчет о том, что произошло в поселке, должен быть у меня не позже завтрашнего дня. Было бы неплохо, если бы ты приложил к нему показания полицейского и его бабы, естественно, признательные, дающие хоть какую-то зацепку по диверсантам. Все, удачи, конец связи!

– Благодарю, до связи!

Последние слова офицер СД сказал в пустоту. Штурмбаннфюрер Штейн уже положил трубку. То же самое сделал и Зигель. Потом он достал пачку сигарет, повернулся к окну и закурил. Ему было о чем подумать.

Боевая группа «Удар-15» прошла более двадцати пяти километров. В 20.20 она оказалась на опушке леса, за которой начиналась та самая поляна, где находился сторожевой пост. По команде Рябинина бойцы залегли. Сам командир с заместителем и старшиной Гринько подползли к кустам, откуда была видна вся елань.

Пять минут они молча оглядывали кусты и деревья, пространство между ними. Пост виден не был. Нельзя было сказать, функционировал ли он, не ушел ли санинструктор в болото из-за выхода сюда гитлеровцев.

– Вроде тихо, – проговорил Гринько.

– Тихо, – повторил Рябинин и сказал старшине: – А ну-ка, Вася, ухни совой три раза.

Старшина сделал это. В ответ тут же донеслось такое уханье с участка, где находился пост.

– Ну вот, слава Богу, – сказал старшина и улыбнулся.

Заместитель удивленно посмотрел на него и спросил:

– Ты что, Василий, верующий?

– До того как арестовали меня по обвинению в шпионаже в пользу Японии, в Бога не верил, даже заявление подал, хотел вступить в партию. А вот потом, после милых бесед со следователем, уже в лагере, поверил. Не в торжество коммунизма, а в Господа нашего. Вера помогла мне выжить.

– Значит, не веришь ты в торжество коммунизма! – возмутился старший лейтенант Федотов. – Оказывается, ошибся я в тебе.

– Да ладно тебе, Саня, – прервал заместителя командир. – Главное в том, что не озлобился он, пройдя через то, что не всякий выдержит. Там, в лагере, поверишь хоть в черта, лишь бы жить.

– И как тебя выпустили? – продолжал интересоваться старший лейтенант Федотов.

– Давайте потом, мужики, – вновь прервал заместителя Рябинин. – Сигнал безопасности подан, выходим к посту. Федотов, передай по команде: выдвижение в обычном порядке. Только бегом, мимо поста сразу на гать.

– Понял.

Рябинин взглянул на Гринько и проговорил:

– Ты не обижайся на заместителя. Он хоть и верит в разные утопические идеи, но мужик настоящий, свой, надежный.

– Да я не обижаюсь. Забыл, что это такое. Решением суда я полностью реабилитирован, мне возвратили звание, награды, жену с дочерью в Москву из Сибири вернули. И еще, командир, на будущее. Я воюю не за построение социализма во всем мире или в отдельно взятой стране, а за свою Родину, за народ, за Сталина и готов за них положить голову.

– Достойные слова. Но, Вася, давай к группе. Подходите сюда, начнем выход к базе, завершающий этап операции.

– Есть, товарищ капитан!

Группа приготовилась к броску.

Рябинин подал команду:

– Вперед!

Бойцы рванули по поляне. В душе каждый опасался, что сейчас из леса ударят пулеметы, автоматы и все будет кончено, но ничего подобного не произошло. Санинструктор встретил товарищей.

Рябинин пропустил бойцов на гать, сам упал рядом с сержантом Воблиным.

– Привет, Леша, вот и мы.

– Это хорошо. Задачу выполнили?

– Конечно, о чем спрашиваешь? А тут без нас все спокойно было?

– Да не совсем. На поляну выходил отряд гитлеровцев в полевой форме. Видимо, подразделение охранной роты. Почти до поста дошли, я уже растяжку поставил и на болото подался. Но немцы отчего-то остановились метрах в десяти от топи. А оттуда поста не видно. С ними офицер был или унтер. Я не разобрал. Он подал команду, и немцы подались к северной части леса. Тропу не заметили, попытались продраться через лес, не получилось, вернулись, отыскали дорожку, по которой выходили сюда, и скрылись. Я растяжку снял и снова принялся тащить службу. По птицам, порхавшим в лесу, видел, как уходил отряд. Кроме него, больше никто не появлялся. А вы-то где прошли?

Рябинин улыбнулся и ответил:

– А нам, Леша, пришлось крюк в двадцать пять верст делать и заходить сюда по кромке болота. Надоело тебе тут валяться?

– Надоест за весь день.

– Тебя сейчас сменят. Надо будет приготовить для ребят хороший, сытный ужин.

– А дым от кухни?

– Ночью его не видно, ветер на восток, значит, на поляне и в лесу дыма не будет.

– Точно, а я и не смотрел. Тогда, конечно, сделаю. А спиртику нам после такой работы не полагается?

– Как же не полагается? – Командир группы опять улыбнулся. – Даже двойная порция.

Лицо санинструктора расплылось в довольной улыбке.

– Это дело, командир, да и для здоровья полезно, особенно здесь, в болоте.

– Но при условии сытного ужина.

– Сделаю, пальчики оближете.

– Подожди немного, дойду до базы, пришлю смену.

– Понял.

Устали в группе все. Людям требовался отдых, но Воблина следовало менять прямо сейчас, чтобы он занялся стряпней. Поэтому Рябинин спросил, кто добровольно заступит на пост. Добровольцами оказались все. Тогда командир приказал заместителю составить на эту ночь график несения службы со сменой через два часа. Первым на поляну ушел красноармеец Табиев.

Сержант Воблин вернулся и принялся разделывать продукты из особого, так называемого праздничного запаса.

Командир же зашел к связисту и спросил:

– Как дела, Коля?

– С возвращением вас!

– Спасибо. Было что?

– Было из центра, от старшего майора Платова. Вот дешифрованное сообщение.

Командир группы взял листок и прочел:

«Центр «Удару-15» с оповещением «Удара-1». После проведения операции на железной дороге группе прекратить диверсионную деятельность до моего личного отдельного распоряжения. Приказываю в течение суток найти в районе вашей базы место, подходящее для десантирования особой группы, состоящей из четырех человек. Уточняю, у особой группы задание государственной важности, инициированное товарищем Берией. В случае необходимости «Удар-15» поступает в полное распоряжение командира особой группы майора Шелестова. Он уполномочен согласовать подробности».

– Что бы это значило? Какая-то особая группа, действующая по приказу старшего майора ГБ Платова при личном контроле самого товарища Берии, – проговорил капитан.

– Да, серьезное задание у этого Шелестова, – сказал сержант и отчего-то вздохнул.

– Да уж, непростое. С командиром отряда вопрос, стало быть, уже согласован. Ну что ж, приказ есть приказ, будем выполнять.

В штабной блиндаж зашел заместитель и доложил:

– График определил, инструктаж провел, в помощь Воблину выделил двух саперов. Время уже позднее, пусть помогут быстрей приготовить ужин.

– Правильно сделал. На, возьми. – Рябинин передал шифрограмму старшему лейтенанту Федотову.

Тот прочитал текст и воскликнул:

– Ни хрена себе! Платов, Берия, особая группа. Начинается такое дело, по сравнению с которым подрыв эшелона – сущая мелочь.

– Узнаем. Завтра в десять тебе лично взять троих бойцов и начать поиски площадки, подходящей для приема десанта.

– Что это за особая группа?

– Увидим.