– И то правильно. – Капитан огляделся. – Ладно, пошли. А то нам еще шагать и шагать. А по дороге я тебе расскажу.

* * *

Путь до расположения роты занял у офицеров не так уж много времени. Попутных машин им по дороге не попалось, поэтому расстояние до места назначения они проделали пешком. Юркин рассказывал Митькову о разных нюансах их работы, парень в ответ задавал уточняющие и не только вопросы. Даже со стороны они могли сойти за двух старых добрых приятелей, толкующих о том о сем, поэтому в части их встретили не слишком настороженно. Хотя командир, увидев удостоверения контрразведчиков, немного напрягся, и его тон, поначалу слегка добродушный, стал сухим и деловым.

– Захаров, значит, – задумчиво проговорил он. – Был такой, слышал о нем, но не застал. Меня назначили после того, как подполковник Кузьменко попал с ранением в госпиталь.

– Значит, вы не из местных? – Капитан качнул головой в сторону стоящих неподалеку бойцов. Они беседовали на воздухе.

– Нет. Меня направили из другой части. Да и эту роту, можно сказать, заново сформировали.

– Неужели фрицы всех положили? – поинтересовался старший лейтенант.

– Бóльшую часть. Чуть в окружение всех не взяли, еле выбились. Хорошо, подмога успела прийти, отогнали фашиста. А их там было солидно. Сам не видел, но бойцы, которые уцелели, как один мне все рассказали.

Дмитрий нахмурился.

– Что же, они, получается, неожиданно напали?

– В том-то и дело. – Командир закурил. – То ли заслали разведку к нам в тыл, то ли выдал кто-то. Но ударили знатно.

– Понятно, – сказал капитан. – А кто-то сейчас в роте есть из «старичков»? Ну, из старого состава?

– Старший сержант Никитин, с сорок второго здесь воюет. Сержант Ахметов. Он как раз за несколько дней до того случая к нам прибыл с новобранцами. Потом сержант Малинин. Еще младший сержант Литяк, связистка. Еще…

– Думаю, хватит, – перебил собеседника Юркин. – Нам очень надо с ними поговорить.

– Как скажете, – кивнул командир, хотя это было явно ему не по душе.

– Да вы не волнуйтесь, – сказал Михаил. – Нас интересуют не они, а Захаров.

– Да я понял. Идемте.

Офицеры решили разделиться. Капитан взял на себя Никитина и Малинина, а его подопечный – новобранца и связистку. Беседы тоже вели порознь.

Старший сержант Никитин смотрел на Дмитрия спокойно. Он был ровесником капитана, но внешне был полной противоположностью – высокий, привлекательный, уверенный в себе. Про таких говорят, что они пользуются успехом у женщин. Узнав, что контрразведчика интересует его бывший сослуживец, Никитин покачал головой.

– Что вы можете о нем сказать? – спросил Юркин.

– Смотря что вам нужно, – ответил старший сержант. – Что он собой представляет или вас интересует его биография?

– И то и другое.

– Биографию его я особо не знаю, потому что Паша сам о себе почти ничего не рассказывал. Так, если где случайно словечком обмолвится.

– Скрывал? – оживился капитан.

– Не знаю. Возможно. Говорил, что его призвали из Ростова, но я полагаю, что родом он не оттуда.

– И почему вы так решили?

– У ростовчан очень характерный говор. Моя сестра вышла замуж за человека из тех мест. И у него особый говор. А Паша так не говорит.

«Вот и еще один это подметил, – подумал Дмитрий. – Почему же Захаров скрывал, что он из Астрахани? Возможно, скрывал что-то из своего прошлого».

– А еще что знаете? – продолжал допытываться Юркин.

– Вроде бы он работал на заводе.

– А семья, родители?

Никитин потер подбородок.

– Вроде бы Паша был женат.

– Вроде или был?

– Не знаю, – развел руками старший сержант. – Но ни я, ни другие ребята, мы не видели, чтобы он писал кому-то письма. И чтобы получал их. Мы-то пишем. Даже у кого ни родных, ни жен, те пишут друзьям. Или девушкам, которые письма на фронт присылают. А Паша… нет, не припомню.

– И что же, у него никто не спрашивал, почему он никому не пишет или почему не пишут ему?

– Почему же, спрашивали, конечно. Паша тогда ответил, мол, он-то пишет, но очень редко. А про жену он сам как-то сказал. Но, как я понял, жена – бывшая. У нас девочки-связистки поинтересовались, а Паша отшутился, мол, дело прошлое, и на другое разговор перевел. Я поэтому и подумал…

– А что скажете о нем как о человеке?

Старший сержант помолчал.

– Сложно сказать, – выдал наконец он.

– Скажите как есть.

– Как бы вам это объяснить, товарищ капитан? Вот, знаете, есть такие люди, которые с виду вроде бы ничего. В том смысле, что о них нельзя ни подумать, ни сказать ничего плохого. Но почему-то они отталкивают от себя, понимаете?

– Как будто человек с гнильцой, – подсказал Юркин.

– Ну, да, нечто вроде того. Вот и Паша мне таким казался. Вроде бы и приветливый, и общительный, но что-то вот такое было… – Никитин пощелкал пальцами. – Наверно, так, как вы сказали.

– А вы знаете, как Захаров попал в плен?

– Нет. Честно говоря, я об этом узнал, когда вы пришли. Думал, что Паша погиб. Его ведь тогда отправили в составе разведгруппы в тыл противника. Оттуда не вернулся никто, кроме командира, младшего лейтенанта Васильева. Но и он потом в госпитале умер от ран. Говорили, он тогда чудом вырвался из немецкого тыла, но… – Собеседник развел руками. – Сил добраться до наших ему хватило, а вот выжить нет. Жаль его. Веселый человек был.

Сержант Малинин оказался не столь разговорчивым. Молодой человек угрюмо смотрел на капитана и отвечал односложно и неохотно. Но Дмитрий не обращал на это внимания. В конце концов, он тоже не червонец, чтобы всем нравиться. Да и контрразведчиков, откровенно говоря, любили далеко не все. Как на гражданке милицию. Единственное полезное, что удалось выудить, – то, что Захаров, по словам сержанта, был немного трусоват и жаден. Правда, брошено это было вскользь, но капитан намотал себе на ус. В остальном все сказанное Малининым не расходилось со словами его ранее допрошенного сослуживца.

Зато Митькову повезло чуть больше. Первой, с кем он говорил, была связистка Вера Литяк. Несмотря на то что со старшим лейтенантом они были примерно одного возраста, в русых волосах молодой женщины обильно пестрела седина. А еще она много курила: за время разговора младший сержант выкурила с десяток папирос, если не больше. Манера общения у нее была немного развязной, но не раздражающей.

– Значит, Пашка интересует, – не спросила, а сказала женщина, делая глубокую затяжку.

– Да, именно он, – кивнул Михаил.

– Надо же. – Она криво усмехнулась, невольно вызвав у парня ассоциацию со своим наставником. – Хотя чего удивительного-то? Дерьмо, как известно, не тонет.

– Прямо так уж и дерьмо?

– А то нет? Ты с ним общался? – Несмотря на разницу в званиях, Вера сразу обратилась к Митькову на «ты», объяснив это тем, что ровесникам не выкает.

– Мы его допрашивали после освобождения из концлагеря.

– Ну, и что скажешь?

Старший лейтенант пожал плечами. В глубине души он был согласен со связисткой, хотя и не знал Захарова настолько хорошо, насколько она. И разделял опасения Юркина. Бывший узник хоть и держался естественно во время беседы, но что-то такое отталкивающее в нем действительно было.

– Не всегда человека узнаешь за пару часов разговора, – уклончиво ответил Михаил.

– Не спорю, – согласилась женщина и выпустила пару колечек дыма. – Но есть такие, у которых на морде написано, кто они и с чем их едят. Вот Пашка из таких как раз. Скользкий, как змея. Вроде бы такой весь из себя правильный, общительный, а приглядишься – гнида. Поэтому я и не удивилась, что он выжил после той заварушки.

– Это когда их разведгруппу накрыли? – уточнил парень.

– Угу. – Младший сержант затушила окурок. – Оттуда тогда живым выполз только Степка Васильев, он у них командиром был. Мы с девчонкой-санитаркой его притащили к врачам, когда он к нам добрался. И то помер Степка через несколько дней от ран. Вот он был настоящий мужик. Как мой покойный муж.

– Это вы уже овдоветь успели? – Глядя на собеседницу, Митьков тоже достал табак и свернул две папиросы. Одну закурил сам, вторую протянул Вере.

Она кивнула и вытащила из кармана гимнастерки спички.

– Мой муж в первые же дни ушел на фронт. А через четыре месяца похоронка пришла. Я месяц ревела, потом подумала, оставила детей тетке, перекрестилась, да и тоже пошла на фронт. Вот, уже не первый год на «передке». Такая вот история.

Старший лейтенант искоса посмотрел на связистку. Несмотря на грубоватую и простоватую манеру общения, она казалась человеком добрым и неглупым. Конечно, Миша понимал ее и выслушал бы рассказы молодой женщины о ее жизни (капитан ему говорил, что надо уметь расположить к себе собеседника), но времени у него было не так много, а его целью было узнать все что можно о Павле Захарове.

– Вера, а что-нибудь о биографии Захарова вы знаете? – мягко спросил он.

– Да какая там биография? – скривилась связистка и сделала большую затяжку. – Неплохой у тебя табачок.

– Повезло разжиться, – улыбнулся парень.

– Да, повезло, – согласилась женщина и тоже улыбнулась. – Знаешь, Пашка, несмотря на то что вроде бы как и общался со всеми, но больно много о себе не рассказывал. У нас-то девки любопытные, знаешь ли. Связистки, санитарки… Война войной, а женское нутро никуда не денешь. Ну, они, естественно, спрашивали его, мол, женат ли, есть ли подружка, и все такое прочее. А Пашка уходил от вопросов. Отговаривался и переводил разговор на другое. Но были же и настырные. Настенка вон, царствие ей небесное, та мужиков страсть как любила. И решила Пашку захомутать. Я еще смеялась над ней, мол, получше никого не нашла? Так она вызнала, что тот еще до войны был женат, да развелся. А еще где-то услышала, что фамилия у него не его, а женушки бывшей.

– Да ладно, – прищурился Митьков.

– Вот как есть тебе говорю. С ее слов, конечно.

– И какая же у него раньше фамилия была?

– А черт его знает. Вот это Настенка узнать не смогла. Еще. – Вера пощелкала пальцами. – Вот что он всем говорил, так это то, что сам из Ростова, кажется. Оттуда на фронт ушел. Но у нас ребята-то есть с тех краев. Так они сразу раскусили, что Пашка не ростовский. Из других мест он. А в Ростове пришлый был.

– Это и я заметил. Говора южного у него нет.

– Верно говоришь. А еще я вот что тебе скажу. Когда они тогда в разведку собирались, Пашка сам к ним напросился.

– Удаль молодецкую хотел показать? – усмехнулся старший лейтенант.

– Скажешь тоже, – рассмеялась младший сержант. – Не знаю зачем. На словах-то понятно, мол, хочет пользу принести, послужить и всякое такое. Но это все враки. Если человек действительно рвется в бой, он просто берет и идет. Не знаю, как тебе объяснить, но по нему это видно. А по Пашке – нет. И когда группа не вернулась, все очень переживали за ребят. Только за Пашку – не особо.

– Получается, не особо любили его у вас тут?

– Да не то чтобы. – Связистка пожала плечами. – Он же, понимаешь, вроде бы и свой, но держался особняком. Просто это надо видеть, знать человека, повариться с ним в одном котле не один день. Тогда и поймешь.

– Понятно.

– Слушай, старший лейтенант, а ты, часом, не детдомовский?

Михаил удивленно посмотрел на собеседницу.

– Сильно заметно? – спросил он.

Женщина понимающе улыбнулась.

– Рыбак рыбака видит издалека. Я ведь тоже такая. После смерти мамки попала в детдом. А когда мне тринадцать было, тетка нашла меня и забрала. Одна она у меня осталась. Вовка-то погиб. Ну, и пацаны еще.

– Ладно, Вера, спасибо вам.

– Было бы за что. Ты, знаешь, пиши, если что. Ты парень вроде хороший. Хоть и интеллигент.

Следом Митьков пообщался с сержантом Ахметовым. Долговязый и неулыбчивый парень с восточной внешностью и остриженной почти налысо головой оказался вполне приятным собеседником. Сразу о себе рассказал, что на фронт ушел с третьего курса института, где обучался на инженера, что где-то еще воюет его младший брат. Правда, беседа с ним оказалась менее продуктивной, чем рассчитывал парень. Что, впрочем, было неудивительно – сержант прибыл в эту часть незадолго до той злополучной вылазки в немецкий тыл, буквально за неделю, и с Захаровым успел пообщаться гораздо меньше, чем связистка Литяк.

– Расскажите мне о вашем бывшем сослуживце Павле Захарове, – мягко прервал его устную автобиографию старший лейтенант.

Ахметов качнул головой.

– Странный он человек был, – ответил он. – Хотя почему был? Вы ведь сказали, что он жив.

– Жив, – подтвердил Михаил. – Попал в плен и был в концлагере.

– Да, я понял.

– А почему вы сказали, что он был странный?

– Есть люди, о которых говорят, что они себе на уме. Вот и Паша такой же. Себе на уме.

– В хорошем смысле или в плохом?

Сержант пожал плечами.

– Ни в том, ни в этом. Я не могу многого сказать о нем, потому что мало его знал. Я ведь прибыл сюда незадолго до того, как больше половины нашей роты тогда полегло. Но ребята говорили мне, что он такой… – Собеседник призадумался, пытаясь подобрать нужный эпитет.

– Себе на уме, как вы сказали.

– Да, именно так. Есть такие люди, о которых ничего плохого вроде не скажешь, но и хорошего тоже. Я же сказал, я мало что знаю о Паше, общался с ним очень мало.

– А про его жизнь? Ну, кто он, откуда, кем был до войны, кто ждет его дома…

– Этого тоже не знаю. Слышал только, что он из Ростова, но он не похож на человека, который родился на юге.

– Это он сам говорил? Про то, что из Ростова.

Ахметов призадумался.

– Кажется, да.

Несмотря на общительность собеседника, разговор получился недолгим. Но это не расстроило парня. В конце концов, общение с бывшей детдомовкой Верой было куда более содержательным.