– Там, товарищ полковник, воевать придется по-другому, – охладил его пыл генерал. – Используйте опыт, военную хитрость, новую технику. Самостоятельные боевые вылеты вам лично запрещены, то есть убедительно не рекомендованы – не дай бог, еще в плен попадешь в качестве сладкой булки для американской прессы. И смотри, Ваня, я тебя знаю. Это ты с виду такой выдержанный и спокойный, а ведь азартен, как картежник.

Бедный мой мальчик. Для тебя вернулись денечки сорок четвертого – сорок пятого годов. Мой ты родной, все это ужасно, да, ужасно, и меня это сводит с ума. Ты, любимый, в опасности. Пишешь, что вернешься прокопченным, пахнущим порохом и постаревшим. Но я еще больше буду любить тебя такого, прокопченного.

Любящая тебя Вероника.

Т р у м э н: Соединенные Штаты предпримут необходимые меры, включая все оружие, которое у нас есть.

К о р р е с п о н д е н т: Мистер президент, вы сказали, что «все оружие». Значит ли это, что применение атомной бомбы активно рассматривается?

Т р у м э н: Оно всегда активно рассматривалось.

Из пресс-конференции президента США Трумэна.

Намереваясь поспать, Колесников направился к себе, но по дороге его остановил запыхавшийся посыльный из штаба.

– Товарищ капитан, весь личный состав, свободный от службы, должен присутствовать на лекции по международному положению.

Павел молча развернулся и пошел в направлении штаба. Для него эта лекция не была неожиданностью – пару дней назад их предупреждали, что приедет лектор из Москвы, целый доктор наук.

Зал для собраний был полон, стояли даже в проходах между рядами. Но о командире позаботился Лопатников, который приготовил ему местечко.

Слушали внимательно, не шелохнувшись. Лектор галопом по Европам прошелся по общим мировым проблемам, а потом акцентировал внимание слушателей на корейских событиях. Люди жили предчувствием скорой войны, поэтому внимали каждому слову лектора.

После лекции офицеры собрались в комнате Колесникова пить чай с сушками и шоколадом, входящим в паек.

– Водочки бы не мешало, – мечтательно проговорил Лопатников. – Командир, лечебную дозу нальешь?

– Лечебную налью.

Колесников вынул из шкафа бутылку водки и три стакана. Лечебная доза составляла сто граммов, она позволяла пройти на следующий день предполетный медосмотр. Проверено. С похмелья до полетов не допускали.

Выпили, закусили шоколадом. Мишин заварил чай. Начали обсуждать инцидент на Сухой Речке.

– Ну артисты! – воскликнул Лопатников. – Пролетели над озером Ханка, которое вовсе не лужа какая-нибудь, чтоб не заметить, приняли советский аэродром за северокорейский и по ошибке штурмовали его. Об этом Трумэн Сталину наплел. Про ошибку. Его можно понять – он на самолетах не летал.

– Во-во! – поддержал его Колесников. – В ясную погоду заблудились, ненароком пересекли границу, не рассмотрели опознавательные знаки на самолетах и атаковали.

– И безнаказанно смылись, – добавил Мишин. – А пилоты сидели, как мыши под веником.

– Им приказа не было, – пояснил Колесников.

– А ты, товарищ капитан, тоже бы ждал приказа?

– Я бы не ждал. – Взгляд Колесникова ожесточился. – Поднял бы эскадрилью и вдарил бы из всех стволов. Хрен бы они у меня ушли.

– А начальство?

– А с начальством бы потом разбирались. В начале войны так же было. А потом с начальством разбирались – головы летели, как горох из дырявого мешка.

– Товарищи офицеры, – подал голос Мишин, прожевав очередную плитку шоколада. – А вам не кажется, что мы стоим на пороге войны? Обнаглели америкашки. Пора бы им дать по зубам и по другим частям тела.

– Это не порог, это «красная черта», которую они переступили, – ответил Колесников и подумал при этом: «Все это близко и знакомо. История развивается по спирали…»

После завтрака Колесников поставил боевую задачу:

– Идем в район Синыйджу. Приказано изучить окрестную обстановку, но к линии фронта не приближаться и работать на больших высотах, используя оптику. Иду я и лейтенант Мишин в качестве ведомого. Прикрываем Иноземцева. Остальные занимаются с китайцами. В последнее время американцы бомбят Синыйджуйский, язык сломаешь, аэродром, поэтому возможны сюрпризы. В случае столкновения с противником Иноземцеву в бой не ввязываться, а уходить на базу на максимальной высоте. Ты хорошо понял меня, Коля? – Колесников строго посмотрел на Иноземцева, зная его авантюрный характер. – Сразу делай «отлив» при возникновении опасности. И да… стрелка себе сам определишь. Возьмешь кого-нибудь из китайцев.

– Понял, – хмуро подтвердил старлей. – А в воздухе как будем переговариваться, по-корейски или по-китайски?

– На тарабарском. А лучше матом да позабористей, чтоб никто не разобрался. Но Лопатникову инструктировать китайский личный состав исключительно по-китайски.

Колесников ехидно ухмыльнулся. Старлей выучил, дай бог, пару десятков слов на китайском.

– Да с удовольствием, – хохотнул Лопатников. – Особенно в присутствии Мэйли Лань. Ей даже говорить ничего не надо, а просто ходить туда-сюда, туда-сюда своими длинными ногами.

Мэй Лань обучала офицеров китайскому языку и присутствовала на тренировках в качестве переводчицы. Девушка выделялась исключительной красотой, свойственной метисам. Мать у нее была китаянкой, а отец офицером Красной армии. У них случилась пылкая любовь во время конфликта на КВЖД. Родилась дочь. После отхода русских отношения не прервались, а продолжились в виде душещипательных писем. Женщина сама выучила русский и заставила выучить дочь в расчете, что она когда-нибудь встретится со своим отцом.

Руководство части приказало офицерскому составу изучать китайский язык хотя бы в минимальном объеме. «Ходите в китайской форме, имеете китайские документы, крутите любовь с китайскими женщинами. Ну, с ними можно и без языка, а вот команды по рации отдавать и вести переговоры в воздухе нужно исключительно по-китайски».

Дело в том, что во время тренировочных полетов китайских летчиков команды с земли транслировались на китайском через переводчика. Это замедляло процесс передачи команд, а в запале инструктора использовали труднопереводимую неформальную лексику, что пару раз едва не привело к авариям.

Колесников выглянул в окно:

– Туман рассеивается. Через полчаса сбор.

Покрутившись над аэродромом в районе Синыйджу и оценив ущерб, причиненный американской бомбардировкой, Колесников принял решение углубиться на территорию КНДР, поближе к линии фронта, но не сильно, чтобы проанализировать происходящее там. В полетном задании по этому поводу формулировка была какая-то обтекаемая: «по мере возможности». По мнению Колесникова, возможность представилась – никто не мешал.

Пошли дальше. Линия фронта приближалась, уже наблюдались взрывы крупнокалиберных снарядов.

«Еще с десяток километров и домой», – подумал Колесников, и тут в наушниках раздался голос Иноземцева.

И н о з е м ц е в: Командир, у нас целая американская делегация: два «Боинга» и четыре «шутера» сопровождения.

К о л е с н и к о в: Увидел. Летят бомбить аэродром. Следуем своим курсом.

М и ш и н: Я тоже вижу. Командир, задние отстали, набирают высоту, делают боевой разворот. Двое. Собираются атаковать.

К о л е с н и к о в: Коля, уходи на запад. При попытке атаки стреляй не раздумывая, стреляй непрерывно, стреляй и уходи. Как понял?

И н о з е м ц е в: Все понял.

К о л е с н и к о в: Мишин, отвлеки этих двоих, а я атакую «боинг». Они его не бросят и отвяжутся. Без сантиментов. Мочи их!

М и ш и н: Понял, командир.

Колесников, пройдя суровую школу Отечественной войны, решения принимал быстро и без раздумий, игнорируя воздушную дипломатию. Промедление смерти подобно, вернее, оно и есть сама смерть. Кто не с нами, тот против нас. Американцев же после рассказа Иноземцева он воспринимал исключительно как врагов. А врага нужно упреждать и бить насмерть. На войне Колесников отвык бояться, моментально ориентировался в обстановке, а дальше действовал на уровне рефлексов.

И закрутилась воздушная кадриль. Застучали пулеметы Иноземцева. Преследующий его «шутер» несколько растерялся, не ожидая такой «теплой» встречи. Он ушел в сторону, но тут в бой ввязался Мишин и, зайдя ему в хвост, дал прицельную очередь. Попал. Самолет противника сделал резкий разворот и, нелепо раскачиваясь, со снижением устремился на свою территорию, выйдя из боя. Мишин не стал его преследовать, а устремился ко второму «шутеру» и, сделав горку, тем самым уйдя из-под огня, сам атаковал, но безуспешно.

Самолет Иноземцева, набирая высоту, удалялся в западном направлении. Его никто не преследовал. Колесников все правильно рассчитал: кавалькада противника двигалась на север, менять курс не собиралась, задача истребителей состояла в прикрытии своих бомбардировщиков, и долго преследовать советский разведчик они вряд ли бы рискнули. «Зачем вообще они устроили эту никому не нужную войну? Привыкли воевать с неумелыми корейцами на их устаревших моделях, посчитали нас легкой добычей? Вероятно. Ну так получайте!»

Колесников спикировал и дал очередь по замыкающему кавалькаду «Боингу». Тот задымился, но внезапно сделал «горку» и отстрелял из нижней турели. Пули пробили стекло кабины, Колесникова не зацепило. Он скользнул взглядом по приборной панели: «Вариометр, высотомер работают, закрылки функционируют, топливо в норме…» «МиГ-15» ход не потерял, и капитан решил продолжить бой.

Строй противника нарушился: подбитый «Боинг» развернулся и, волоча за собой хвост дыма, ушел к земле, второй «Боинг» продолжил движение, но сопровождавшие его передние «шутеры» сделали резкий вираж, прикрыли бомбардировщик сзади, но атаковать, видимо, не собирались.

К о л е с н и к о в: Коля, как у тебя?

И н о з е м ц е в: Все спокойно, ухожу на базу. Никто не преследует.

К о л е с н и к о в: Хорошо. Мишин, как обстановка?

М и ш и н: С переменным успехом, вернее, без всяких успехов. Опытный волчара попался. Выходит из боя, уходит к своим. У тебя как?

К о л е с н и к о в: Слегка зацепило, но не смертельно. Коля ушел в «отлив». Пора и нам.

М и ш и н: Командир, у тебя сзади еще трое. Приближаются. Откуда только взялись?!

К о л е с н и к о в: Мать твою так!

Американскую тактику «неожиданного подкрепления» советские летчики усвоили не сразу и несколько раз попадались на эту удочку. Бой начинался равными силами, но позднее, откуда ни возьмись, появлялись дополнительные силы противника.

Колесников сделал «горку», чтобы уйти от вражеского огня, но опоздал – его прошило несколькими очередями, самолет стал плохо слушаться рулей. «Повреждены элероны и руль высоты, заклинило рулевое управление, – прикинул он. – Хреновые дела…»

– Мишин, меня подбили. До базы не дотяну. Прикрывай. Как оторвемся, я катапультируюсь.

– Есть, командир!

Колесников резко направил свой самолет вниз, а Мишин остался на «верхних этажах», не позволяя противнику атаковать командира. «F-80» по своим летным характеристикам существенно уступал «МиГ-15», это позволило оказать эффективное противодействие нападавшим. От преследования ушли с трудом, но ушли – противник, видимо, понеся потери, не рискнул продолжить атаки с непредсказуемым результатом.

Самолет шел к земле. Колесников попытался включить систему катапультирования, но бесполезно, что-то где-то заклинило. А земля тем временем быстро приближалась. Он вцепился в ручку управления, ему с трудом удалось кое-как обуздать покалеченную машину, он пошел в сторону своего аэродрома, рефлекторно удерживая машину в нужном положении. В голове роились какие-то дурацкие мысли: «Вот почему люди не летают, как птицы, а пользуются воздушными костылями, всякими самолетами и вертолетами? Человеческая цивилизация пошла по техническому пути развития, а не по биологическому. А ведь могло быть иначе. С собственными крыльями легче управляться. Чушь какая-то в голову лезет! А что еще остается? Движок на ладан дышит, рули вышли из подчинения… А тут, если бы свои руки-крылья, то и раненый бы приземлился. Только и остается, что фантазировать. А может, и так дотяну, на самолете, на этом костыле? Если повезет! Хэн Су говорил, что в китайских мифах рассказывается о летающих людях. А если это не мифы, а упущенные возможности? «МиГ» опять клюнул вниз. Надо вот так, рывком, резко! Вроде бы выровнялся. Преследования нет. Как-нибудь дотянем…»

Колесников все-таки долетел до своего аэродрома и благополучно совершил посадку. Самолет отбуксировали на аварийную стоянку, а капитана с Мишиным отправили в офицерскую гостиницу зализывать раны, как определил встретивший их Лопатников.

Самолет-разведчик Иноземцева стоял на своем законном месте, но самого старлея видно не было.

До следующего утра офицеров никто не беспокоил, а потом начался разбор полетов.

Командир полка, прошедший всю войну, внимательно выслушал Колесникова и резюмировал:

– Потерь в людях нет? Нет. В технике нет? Нет. Качественная тренировка. Думаю, что этот опыт нам вскоре понадобится. Подробно изложи, по шагам, до мелочей весь ход боя. Бумагу и ручку возьмешь у помощника начальника штаба. Да, зайди к Хамовникову. Только спокойно там, доложи все, как было, без лозунгов и фанатизма. Свободен.

Начальник особого отдела майор Хамовников встретил Колесникова суровым взглядом. Но предложил присесть, не оставил в стоячем положении. «Значит, не все так грустно, – подумал Павел. – Иначе бы стоял по стойке смирно.

Он изложил особисту ход недавних событий.

– Вы понимаете, товарищ капитан, что мир стоит на грани третьей мировой войны? Любую ошибку американцев можно расценить как провокацию, а в результате получить такую заваруху, что небо с овчинку покажется. От предыдущей еще не оклемались. О чем вы думали, когда ввязались в воздушный бой?

Особист замолчал в ожидании ответа, постукивая указательным пальцем по крышке стола.

Иной оценки от Хамовникова Колесников и не ожидал.

– А как они воспринимают наши ошибки? – спросил Павел, взглянув на майора глазами невинной девицы.

– Это их дело, а наше дело – не допускать таких ошибок, – буркнул майор.

– А в чем ошибся старший лейтенант Карпенко? Думаю, в том, что сразу же не открыл огонь по врагу из всех стволов. Может быть, и жив бы остался. Моей задачей являлось прикрытие самолета-разведчика. На него попытались напасть. Мы просто упредили врагов. Так меня учил товарищ Иван Никитич Кожедуб, мой бывший командир.

Колесников, еще не отошедший от вчерашнего, вовсе не собирался каяться в содеянном. Услышав имя Кожедуба, Хамовников явно сбавил обороты.

– Американцы не являются нашими врагами. Пока что. Но и не союзниками. Ладно, иди. Но все-таки аккуратней, аккуратней там…

Колесников развернулся через левое плечо и покинул кабинет. Ему показалось, что Хамовников высказывал свои претензии формально, выполняя ритуал недремлющего ока МГБ, а на самом деле в душе был согласен с Колесниковым. Статус обязывает. И не исключено, что особисты владели сведениями, пока недоступными для капитана. Павел хорошо изучил их повадки – жизнь заставила.

Ввиду отсутствия потерь произошедший инцидент спустили на тормозах обе стороны конфликта. В официальных сводках упоминания о произошедшем столкновении советских и американских летчиков не появилось. Разве что в «желтой» западной прессе.

Но обеими сторонами были сделаны соответствующие, далеко идущие выводы.