Глава 3

На следующее утро с подворья боярина Толгарова выехали Лавр Кубарь и Емельян Горин. Им надо было опередить отряд Ивана Кузнеца не менее чем на два дня. Поэтому всадники торопились.

В полдень девятнадцатого июля они вышли на берег Волги, откуда была видна Тверь. Горин попридержал коня. Пришлось встать и Кубарю.

– Так открыто и пойдем в город? – спросил Емельян.

– Нет. В город мы не пойдем, обогнем его. Тут в версте дорога влево. По ней и двинемся на село Дубино, где расположены земли и усадьба боярина Воронова.

– Как звать-то его?

– Всеволод Михайлович.

– Строгий боярин?

– А твой Толгаров строгий?

– Коли исполняешь все наказы да прихоти, то ничего, не обижает, а коли провинишься, то наказать может люто.

– Вот и Воронов такой же. Все они, бояре, одинаковы. У каждого своя выгода на уме, а мы для них… ладно. Едем, или еще чего желаешь спросить?

– Село большое?

– Увидишь.

– Я увижу – это хорошо, меня заприметят – плохо.

– Не волнуйся. Кому нужно примечать тебя?

– Тогда едем.

Они проехали менее версты, потом свернули налево, в рощу, чрез нее вышли к довольно большому селению.

Но народу там было не густо, особенно мужиков. Бабы занимались хозяйством, детишки играли в пыли улицы.

Путники подъехали к воротам, проделанным в высокой и крепкой городьбе. За ней виделся дом о двух этажах и крыши разных других построек.

Кубарь постучал в ворота рукояткой плети.

– Эй, стражник, отворяй!

Открылась калитка. Появилась бородатая физиономия мужика в рубахе до пят.

– Лавр?

– А ты кого, Мирон, ждал?

– Я никого не ждал. Да и боярин, судя по всему, тоже. Он встал поздно, недавно в церковь сходил, сейчас трапезничает.

– Ты и далее нас держать на улице будешь или, может, все-таки впустишь во двор?

– Отчего не впустить. Сейчас открою. А кто это с тобой?

– О том боярин знает.

– Ну, коли так, то и ладно.

Холоп Мирон распахнул створки ворот, всадники въехали во двор. Появился служка, малец по имени Санька. Лавр и Емельян передали ему коней.

Видимо, боярин Воронов услышал шум на подворье. Он вышел на верхнее крыльцо, вытирая полотенцем руки.

– Лавр?

– Приветствую тебя, боярин. Вот вернулся и человека нужного привез.

– Идите наверх. Оба! А ты, Мирон, кликни Алексея, пущай баньку затопит, стряпухе вели еды приготовить.

– Сей же миг сделаю, боярин.

Хозяин дома завел людей, прибывших из Москвы, в горницу, обставленную довольно дорогой мебелью, сел в деревянное кресло.

Кубарь и Горин разместились на лавке у стены.

– Умаялись? – спросил Воронов.

– Есть немного, – ответил Кубарь.

– Ничего, сейчас поговорим, а потом и отдохнете. Как, Лавр, принял тебя боярин Толгаров?

– Как и положено принимать гонцов. Он меня выслушал и был немного удивлен, особливо когда узнал о родстве Емельяна. – Кубарь кивнул на Горина.

Тот покачал головой и заявил:

– Не только он был удивлен.

– Ладно. – Боярин усмехнулся. – Новость, конечно, для Никиты Демьяновича не из приятных, но что поделать? Такова жизнь. – Он взглянул на Горина и спросил: – А скажи мне, Емельян, давно ли ты виделся с братом своим названым?

Ключник Толгарова чуть помедлил, припомнил и ответил:

– Месяц назад где-то.

– Угу, чрез три недели после того, как у Черного леса был разграблен обоз псковских купцов. Много добра тогда разбойники взяли, а людей всех перебили. Много ли получил тогда твой братец, Емельян?

Горин нахмурился и ответил:

– Мне об этом ничего не ведомо.

– Почему же не ведомо-то? А кто тогда на Ильинку приезжал, а позже на двух телегах вывозил товар на склад купца Сыча?

– Сам ведь все знаешь, боярин. Зачем же тогда спрашиваешь?

Воронов повысил голос:

– А затем, что если ты не сделаешь то, что мне нужно, я сгною тебя в темнице. Вместе с братцем. Кончится его двойная жизнь.

– А сможешь?

– Ты что, холоп? Кого возомнил из себя?

– Да никого, боярин. Только коли ты до сих пор не выдал Козьму, то и далее этого не сделаешь. Потому как боишься ты моего названого брата и его шайки. Знаешь, что разбойники за своего атамана достанут тебя везде, где бы ты ни прятался.

– А ты, смотрю, наглец, холоп.

– Почему? Говорю то, что думаю.

– Ладно, не собачиться же я тебя сюда вызвал. Мне надо встретиться с Козьмой Пурьяком.

Горин кивнул и сказал:

– О том мне известно.

– Его починок недалеко отсюда, в версте. Тебе надо поехать туда и договориться с братцем о моей с ним тайной встрече.

Ключник боярина Толгарова хмыкнул и поинтересовался:

– Тайно, это как? Козьме надо неприметно сюда, на село приехать, или ты сам на починок к нему заявишься? Это, конечно, в том случае, если Козьма вообще согласится встретиться с тобой.

– Согласится. Иначе его гробы никому на Твери не будут нужны.

– Они и Козьме не нужны.

– Тяжелый ты человек.

– Какой уж есть. Но просьбу твою, боярин, я исполню. Съезжу к братцу, поговорю, передам просьбу, привезу ответ. Все сделаю так, как ты повелел.

– Ну и ладненько. Вечером и поедешь. Как стемнеет.

– Поздно. Семья спать ляжет.

– Тогда сам называй время.

– Помоемся, перекусим, чем угостишь, отдохнем немного, и в путь. К ужину надо быть на починке.

– Добро. Так и порешим.

– Значит, мне надо Козьме сказать, что ты, боярин Воронов, желаешь лично и тайно встретиться с ним? Причин не раскрывать?

– А ты о них знаешь?

– Да так, слышал кое-что.

– Слышал – еще не значит, что знаешь. Никаких причин. Просто скажи, что я желаю с ним поговорить.

– Хорошо. Я один поеду, или ты Лавра ко мне приставишь?

– А он-то зачем? Чтобы Пурьяка спугнуть? Один поедешь. Кубарь тебя только до балки доведет. Оттуда прямая дорога к починку. Ты понял, Лавр? – Боярин строго взглянул на своего холопа.

– Понял, Всеволод Михайлович.

– А ну кликни Мирона!

Тот явился без промедления.

– Я, боярин.

– Что с баней, трапезой, местом отдыха?

– Все готово, боярин.

Воронов встал и заявил:

– Тогда отведи их в баню и передай Алексею. Саньку же скажи, чтобы коня моего вывел из конюшни. В Тверь поеду.

– Мне с тобой отправляться? Или еще кого возьмешь? Время-то неспокойное!

– Один поеду. Чему быть, того не миновать.

– Это верно.

– Все, ступайте!

Мирон увел Кубаря и Горина.

Боярин переоделся в дорогое платье, вышел во двор.

Там его уже ждал служка с конем.

– Отворяй ворота, – повелел боярин и запрыгнул в седло.

Служка бросился к городьбе.

Боярин выехал с подворья, проскакал по селу, перекрестился на церковь. За околицей он не пошел по дороге на Тверь, а свернул в лес, на тропу, которая шла в уездный городок Вербеж. Три версты боярин одолел быстро, въехал в селение и сразу направился к подворью Бориса Владимировича Коновалова. Князь Микулинский поставил его здесь, в Вербеже, своим наместником.

Тот находился в саду. Слуга позвал его.

Завидев Воронова, Коновалов радушно, но с заметной долей притворства расставил руки и заявил:

– Какие гости! Всеволод Михайлович!.. Не ждал, признаюсь, но очень рад. В дом пойдем или тут, в саду, поговорим? Ты же за этим приехал?

– В саду, кроме нас, есть кто?

– Да некому тут быть. Садовник недавно помер. Жена моя с сыном в Твери, слуга, ты сам видел, у ворот остался. Более у меня народа нет. Я же не князь Дмитрий Иванович, чтобы иметь свиту.

– Ладно, тогда поговорим здесь. Ты давно из города приехал?

– Сегодня не выезжал. Был там вчера вечером. А что?

– То, что надо, узнал?

– Вот ты о чем? – Тон наместника сразу же изменился, что, естественно, не уклонилось от слуха боярина. – Знаешь, Всеволод Михайлович, бросил бы ты эту затею. У власти ныне грозный царь, хоть и молодой еще. Прознает он про заговор насчет клада, всех в пыточную избу, а из нее на плаху отправит, смертью накажет за такую измену.

Воронов подошел вплотную к наместнику и спросил:

– Ты струсил, Борис Владимирович, да?

– Как-то нет у меня особого желания подыхать.

– Значит ли это, что ты решил уйти в сторону?

– Да, Всеволод Михайлович. Ты уж не гневись, но не по мне эти игрища.

– Ты вчера с князем Дмитрием Ивановичем виделся?

– Виделся. Он отряд из Москвы ждет. К сокровищам охрана приставлена, все разложено по коробам, икона отдельно хранится.

– Надеюсь, ты ничего не сказал ему о нашем замысле?

– Окстись, Всеволод Михайлович! Ты что же, за последнего подлеца меня принимаешь? В деле участвовать не буду, но и слова о нем никому не скажу. Клянусь в том! – Он вытащил из рубахи нательный крест, поцеловал его.

– Смотри, Борис Владимирович. И помни, коли язык развяжешь, то и себе весьма худо сделаешь.

– Я все хорошо понимаю.

– Нет, ты послушай меня. Слово лишнее скажешь, сорвешь дело, а в пыточную избу все одно отправишься. А потом и на плаху вместе со всеми. Потому как я непременно сообщником тебя выставлю. Да ты таков и есть.

Наместник покачал головой.

– Зачем грозишь, боярин? Сказал же, никому ни слова. Мало тебе того?

– Теперь в самый раз. И покуда дело не закончим, в Тверь не езди.

– С чего это? Там моя семья.

– Потерпишь. А соскучишься, так пусть жена с сыном к тебе возвращаются.

– А коли князь Микулинский меня вызовет?

– Ему не до тебя. А коли вызовет, то не поспешай, сначала заезжай в Дубино.

– Не кажется ли тебе, боярин, что ты перегибаешь палку?

– А что мне делать, Борис Владимирович, когда люди, считавшиеся надежными, в последнее мгновение по норам, как крысы, прячутся? Приходится меры принимать. Я все сказал. Не провожай меня!

Раздраженный боярин покинул городок, но не отправился прямо в село, а обогнул озеро и заехал в Вербеж с другой стороны. Он остановился у ворот подворья купца Тучко.

Слуга проводил боярина в просторный дом.

Тучко поприветствовал Воронова и спросил:

– А чего ты такой смурной, Всеволод Михайлович?

– Будешь смурным! Заезжал я к Коновалову, тот отказался участвовать в деле.

– Как? – растерялся купец. – В последний миг?

– Да, испугался.

– Это очень худо, Всеволод Михайлович.

– Без тебя знаю. Ко мне приехал названый братец Меченого. Сегодня он должен о встрече договориться. А тут Коновалов назад сдает.

– То, что он на попятную пошел, не беда. Опасность в том, что он действительно может сдать всех нас. Не сейчас, после, когда клад у нас будет. А еще хуже, если до того. Тогда наместник отмоется, а нас всех потопит.

Воронов поднялся с лавки, на которую его усадил купец, прошел через горницу к окну, поглядел на улицу и спросил:

– Что предлагаешь, Петр Андреевич?

– У нас, боярин, выход один. Убрать наместника.

– Ты подумал, что сказал? Наместник – это тебе не холоп и не ремесленник, даже не купец. Тут большой шум будет.

Тучко кивнул и заявил:

– Будет, вестимо, коли наместник примет насильственную смерть.

Воронов посмотрел на Тучко и спросил:

– А как еще можно убрать его?

– Насколько я знаю, Борис Владимирович сердцем с детства хворый. Не единожды едва богу душу не отдал. Спасали лекари. А вот теперь они могут и не успеть. И опоздают наверняка, потому как звать их никто не будет.

– Ты понятней говори, купец.

– Куда же понятней, боярин? Надо ныне же ночью пробраться в дом наместника, где, кроме него, никого не будет. Слуга только, да и тот в коморке спит. Зайти тихо в опочивальню, накрыть голову Бориса Владимировича подушкой и подержать ее, пока он дергаться перестанет. Потом разложить все на места и уйти. А наутро все узнают, что помер наместник княжеский Коновалов Борис Владимирович. От сердечного приступа богу душу отдал.

– А не догадаются, что его того, удавили?

– Кто разбираться будет, Всеволод Михайлович? Особенно в такое время, когда все мысли князя Микулинского только о том, как клад на Москву переправить?

– А потом?

– Тем более. Похоронят наместника на третий день, да и, как говорится, концы в воду. Кто подумает, что он мог быть заодно с грабителями? Не только на него пальцем не покажут, но и на тебя, на меня. Меченый, вот кто виновник. Его и начнут ловить. Только не поймают. Опять пропадут золото да камни, но уже не на два века, а навсегда. Икону же надо вернуть на Афон.

– Это не тебе решать.

– Неужто грех такой на душу возьмешь?

Боярин усмехнулся и заявил:

– Ты вот тут спокойно расписывал, как человека жизни лишить, а о грехе с меня спрашиваешь.

– Это разные вещи.

– Так ты на Страшном суде скажешь.

– Так как насчет наместника? – спросил купец.

«Грех грехом, суд судом, а вопрос требует решения. Прав Тучко», – подумал боярин и проговорил:

– Согласен. Коновалова следует убрать, причем именно так, как ты сказал. Но кто это сделает? У меня таких людей нет.

Купец вздохнул и сказал:

– Что ж, придется мне.

– Тебе? – удивился боярин.