– Я с тобой больше не торгую, Мунис, – сплюнул на землю турок. – Продавай товар литвинам. Только что делать будешь, когда их самих здесь продавать начнем?

– А вот как начнем, тогда и поговорим, – кивнул татарин и повернулся к Бордаку: – С тебя восемьсот акче, литвин. Дозволь узнать твое имя?

– Мое имя тебе знать ни к чему. А деньги – держи.

Русский тайный посланник под видом литвина вытащил из-под рубахи мошну, отсчитал из нее двадцать монет, а остальные деньги вместе с мошной кинул татарину.

Тот на лету поймал мешочек.

– Считай!

Продавец передал мошну помощнику, сам же начал нахваливать уже проданный товар, причем громко, чтобы другие слышали, как дорого у него покупают невольников. А раз дорого, значит, и товар дорогой. Дорогой товар – хороший товар. К мурзе Мунису тут же подошли покупатели.

Бордак же кивнул женщине:

– Ты вот что, забирай сына и собирайся, да быстро!

– Да, да, я мигом! – обрадовалась она и бросилась к арбе, в которой уже половина корзин была пуста.

Мальчики и девочки продавались хорошо, но дешевле, нежели в случае с Бордаком, и совсем редко – вместе с матерью. Как правило, семьи невольников разделяли и продавали отдельно. Отца могли купить генуэзцы, детей – османы, мать – крымчане. И больше им не суждено было увидеть друг друга. Лишь в тех случаях, когда попадали под царский выкуп. На Руси выкупали невольников уже гораздо дороже. Но случаев, когда соединялись целые семьи, почти не было. Да и как выкупить их из разных стран?

Женщина собралась быстро, паренек был у нее на руках.

– Опусти ребенка, держи его за руку, иди за мной и делай то, что скажу, – посмотрел на нее Бордак.

– Да, господин. Хочу узнать, ты русский?

– Это тебя не касается. Как звать?

– Меня – Аленой, сына – Петрушей.

– Муж твой здесь?

– Нет. Он был с нами. Но у Перекопа, когда один из татар хотел изнасиловать меня, не сдержался, попытался вырваться из строя. Его зарубили. – На глазах женщины выступили слезы.

– Еще дети есть?

– Нет, только Петруша. А тебя как звать?

– Зови паном Мацеком.

– А куда ты нас увезешь?

– Все узнаешь. И молчи, Алена, у меня еще дела здесь. Успокойся, никто вас не обидит.

– Спасибо!

– Не за что.

Бордак наконец увидел ходившего у главного фонтана человека, который должен был его встретить и свести с влиятельным крымским вельможей.

– Курбан? – окликнул он татарина в одежде купца.

– Салам, Михайло! – Так Курбан называл посланца Москвы.

Женщина удивилась, то пан Мацек, то Михайло.

– Михайло – мое имя, – обернулся к ней Бордак. – А ты с дитем отойди в сторону. Тебе не надо слышать наш разговор.

– Да, господин, – поклонилась немного успокоившаяся женщина и отошла вместе с ребенком. Новый хозяин располагал к себе, было в нем что-то доброе, вызывающее доверие и отгоняющее страх, такой человек не способен на неоправданную жестокость.

Татарин, что встречал Бордака, не без удивления спросил:

– А это еще кто?

– Невольница и ее сын.

– Ты что, решил обзавестись рабами?

– Думай, о чем молвишь, Курбан! Пришлось выкупить, иначе их разделили бы.

– А! А я уж, но ладно. Тебе надо идти к крепости, это по соседней улочке, что выше невольничьего рынка. Последняя калитка массивных ворот в крепостной стене открыта, войдешь, во дворе тебя встретят нукеры мурзы Азата, проводят к нему. Я буду ждать здесь.

– А где Осип Тугай?

– Он на торговой улице.

– Уразумел, – кивнул Бордак. – А ты, Курбан, вот что, покуда я буду говорить с мурзой, отведи женщину с ребенком к Ризвану, передай, я просил приютить их. Деньги… – Он достал вторую мошну, отсыпал оттуда горсть монет. – Эти деньги отдашь ему, чтобы кормил и привечал их.

– Долго ли Ризвану привечать невольников?

– Они уже не невольники. А долго ли? Думаю, неделю, а как выйдет, неведомо.

– Яхши, передам. Ирада, жена Ризвана, женщина добрая, гостеприимная, она примет постояльцев.

– Не хватит денег, потом доплачу или через кого-нибудь пришлю.

– Хватит, за то не беспокойся.

– Да, еще, накорми их по пути.

– Яхши. Накормлю, напою женщину с дитем, отведу к Ризвану и обратно к мурзе. Так?

– Да!

Бордак подозвал женщину к себе. Она подошла, уже по привычке склонив голову:

– Слушаю, господин.

– Я тебе не господин, Алена. Но это не главное. Пойдешь с ним, – указал он на татарина и, заметив испуг в ее глазах, добавил: – И не бойся ничего. Он отведет тебя на окраину города. Там тебя с Петрушей примут хорошие люди. Поживешь какое-то время у них. Из подворья на улицу не выходить. Будет нужда, помогай жене хозяина дома. За тобой придут. Либо я, либо человек от меня, и вернешься ты домой.

– Правда?

– Правда. Ты все поняла?

– Да, пан Мацек.

Татарин посмотрел на посланника, затем на женщину, пожал плечами и сказал ей:

– Иди за мной, да не отставай!

Они отправились на окраину, а Михайло двинулся к крепости. Идти было недалеко, и вскоре он остановился у крайнего подворья, окруженного крепким забором, с воротами, украшенными замысловатым, витым восточным орнаментом. Вокруг ни души. Калитка действительно была не заперта, и Бордак, войдя во двор, сразу же оказался в окружении вооруженных нукеров.

– Это ты к господину Азату? – спросил десятник.

– А вы другого ждали?

– Я задал вопрос, – нахмурился татарин.

– Да, это я к господину Азату.

– Назовись.

– Михайло Бордак.

– Яхши! Ступай за мной!

У входа разулись, зашли в дом. Он был большой, П-образный, в два этажа, с глухими стенами внешней стороны и окнами, выходящими на внутренний двор, где журчал небольшой фонтан в окружении пирамидальных тополей.

Поднялись на второй этаж мужской половины дома.

Азат ждал гостя в большой комнате, пол которой был покрыт дорогим персидским ковром, на нем низкий стол, а вокруг шелковые подушки, в углу резной шкаф. Больше ничего, не считая сундука в противоположном углу, где аккуратной стопой лежали матрасы, одеяла, большие подушки.

Мурза встретил его с присущим востоку радушием:

– Боярин, приветствую тебя в своем доме. Рад, весьма рад! – и указал на стол и подушки: – Присаживайся.

– Я также приветствую тебя, мурза, передаю самые добрые пожелания от государя и надежу в том, что встреча наша не станет пустым разговором. В знак уважения, мурза, прими это.

Михайло снял с пояса кинжал в серебряных ножнах, который ранее не был виден на одежде посланника. Верх рукоятки кинжала украшал большой драгоценный камень, от которого во все стороны расходились лучи от пробивающегося через окна солнца.

– Благодарю. Лучший подарок для мужчины – оружие. Смотрю, не простой кинжал.

– Специально для тебя сделан из лучшей дамасской стали.

– Еще раз благодарю. Но у нас не так много времени. Начнем разговор?

– Да, конечно.

Мурза трижды хлопнул в ладоши, и женщина, вся с ног до головы укутанная в белое одеянье и с закрытым лицом, внесла поднос с чайником, пиалами, хрустальной вазой со сладостями. Выставив все это на стол, кланяясь и пятясь, она удалилась.

Посланник и мурза присели за стол, и Азат разлил зеленый ароматный чай по пиалам. Какой разговор на востоке без чая.

Отпив несколько глотков, он заговорил:

– Послезавтра к хану Девлет-Гирею прибывает турецкий посол Карбали-паша. Хан намерен собрать малый диван (совет), в который должен войти и я. По крайней мере приглашение мне передали. Сначала, естественно, хан и посол поговорят отдельно, а вот на что нужен диван? Мыслю, для утверждения какой-то предварительной договоренности.

– Диван назначен тоже на послезавтра? – поставив на столик пустую пиалу, спросил Бордак.

– Да, после вечернего намаза.

– И ты убываешь в Бахчисарай?

– А как я могу присутствовать на диване, сидя здесь, в Кафе? – рассмеялся мурза.

– Да, признаюсь, спросил глупость. Как мыслишь, насколько задержишься в Бахчисарае?

– Того не ведает никто, кроме Всевышнего.

– Хорошо. Я буду у Ризвана, но учти, мурза, Москве нужны полные сведения о том, что будет происходить в Бахчисарае. Возможно узнать, о чем станут говорить хан и посол наедине?

– Это сложно, но возможно, – ответил Азат, поглаживая жиденькую бородку. – Правда, придется заплатить много.

– Сколько?

– Десять тысяч акче.

– Да, сумма приличная.

– А разговор может быть совершенно пустым, – усмехнулся мурза. – Скажем, о молодых девушках в гареме султана Селима II. Но решать тебе, стоит платить или нет.

– Заплачу. Серебром возьмешь?

– Возьму.

– Вечером Курбана пришли, он принесет.

– Хоп, договорились.

Бордак выпрямил ноги, долго сидеть, скрестив их под собой, он так и не привык.

Азат налил еще чаю и посмотрел на него:

– Мне сказали, ты на невольничьем рынке бабу с ребенком купил? Что, москвитяне тоже хотят иметь гаремы?

– Мы не посягаем на ваши обычаи и традиции, у нас свои. Я наложниц не держу.

– Так зачем купил бабу и мальчишку? Или хочешь скрасить свою жизнь здесь, в Крыму, а потом и на Москве?

– Тебе не кажется, что ты задаешь не те вопросы, которые следует задавать? – нахмурился Бордак.

– Яхши, яхши, – поднял ладони мурза. – Твои дела – это твои дела. Твоя личная жизнь – это только твоя личная жизнь.

– Вот это верно. Значит, посол из Константинополя прибывает послезавтра, тогда же разговор хана с ним, вечером малый совет ближних вельмож. Все это должно пройти в четверг, так?

– Да, – кивнул Азат.

– И ты сразу же отправишься домой?

– Нет. Ты же знаешь, что пятница – праздничный день, праздничная молитва. Хан наверняка пожелает, чтобы все вельможи присутствовали на праздничной молитве. Затем он устроит пир в честь гостя из Высокой Порты. Так что выехать смогу в субботу, рано утром, если хан не задержит.

– От Бахчисарая до Кафы чуть более ста тридцати верст. Но гнать коней ты не станешь, – заметил Михайло.

– Нет, не стану, – улыбнулся мурза.

– Ответствуй, когда ждать тебя.

– Михайло! Все в руках Всевышнего, когда вернусь, тогда и вернусь. Ты узнаешь об этом.

– Ладно. Я жду сообщения о твоем возвращении у Ризвана. Хорошей дороги тебе, и побольше узнать о переговорах посла султана и хана. Твои нукеры выпустят меня?

– Я провожу, все равно выходить из дома.

– Яхши, мурза.

Хозяин дома и тайный русский посланник прошли из дома во внутренний двор, оттуда – во внешний. Нукеры открыли калитку и кивнули Бордаку. Поправив головной убор, он двинулся обратно к торговой улице и спустя полчаса был уже на подворье Ризвана.

Во дворе находился его сын, Хусам, которому недавно исполнилось восемнадцать лет, и выглядел он вполне взрослым.

– Салам, Михайло-ага, – поздоровался юноша с русским посланником.

– Салам, Хусам, как дела?

– Слава Всевышнему, все хорошо.

– Ну и ладно. Отец дома?

– Да. Позвать? Хотя о чем это я, проходите, пожалуйста.

Но тут из дома вышел сам Ризван:

– Вернулся?

– Как видишь.

– Голоден, наверное?

– Да поел бы.

– Велеть Ираде подать кушанья в большую комнату?

– Погоди, – покачал головой Бордак и посмотрел на татарина: – А почему ты ничего не говоришь о женщине с ребенком, которых должен был привести Курбан?

– Что о них говорить? Ты просил приютить, дал денег, я приютил.

– И где они сейчас?

– В задней пристройке. Там две комнаты, для них и это уже роскошь. А скажи, Михайло, зачем они тебе?

– Жалко стало, – ответил Бордак, присев на топчан под ветвистой грушей. – Турок хотел купить одного мальчика, чтобы перепродать в Порте. Ты же знаешь, как вельможи любят развлекаться с мальчиками. Погиб бы. Да и Алену ждала незавидная участь.

– Понятно, пожалел, значит. Много ли заплатил?

– Да какая разница, Ризван? Главное, они теперь мои, а позже станут свободными. Я хотел бы поговорить с женщиной, а то на площади удалось только несколькими фразами перекинуться.

– А чего же тогда и мужа ее не выкупил?

– Зарубили его. У Перекопа.

– Это частый случай, – кивнул Ризван. – А поговорить? Отчего ж не поговорить? Но определись, что наперво, откушаешь или говорить будешь?

– Поговорю сначала.

– Велеть ей прийти в твою комнату?

– Нет, пойду в пристройку.

– Хочешь проверить, как я их обустроил? – усмехнулся Ризван.

– Нет, просто там удобнее.

– Ступай. Женщина недавно искупала сына, сама помылась. Ирада подогревала воду. Все, что надо, я им дал. Потрапезничали. Слишком уж проголодались, хотя Курбан их накормил.

– Да, голод – это страшно.

– Голод и унижения. Но, Михайло, этой женщине ты помог, а кто другим поможет?

– Ты же знаешь, царь Иван Васильевич повелел выкупать полонян повсюду. И цены установлены привлекательные для рабовладельцев и торговцев.

– Слышал, за простого крестьянина пятнадцать рублей дают ваших?

– Да. За городских, посадских – двадцать, за вельмож, стрельцов – более сорока. И то, если стрелец не взят на поле брани. Коли в бою захвачен, за него Москва готова платить сто шестьдесят рублев. А у вас конь хороший на наши деньги пять рублей стоит. Вот Алену с мальчишкой выкупил за четыре рубля.

Ризван погладил бородку, подсчитывая в уме. Затем проговорил:

– А, пожалуй, это подействует. Всех, конечно, не выкупить, но многих удастся. В Порте за мужика дают до трех тысяч акче, это получается пятнадцать рублей. Так какой смысл отдавать невольников туркам, когда за те же деньги, а то и дороже, можно обратно перепродать. И не тащить в Кафу, а вести торг у Перекопа. Это ваш царь хорошо придумал.

– Выкуп существовал и до него, Иван Васильевич только это дело на широкую ногу ставит.

– Да поможет ему Всевышний в деяниях добрых. Ну, ты ступай к своей Алене, а я скажу Ираде, чтобы мясо подогрела. Я буду в большой комнате.

– Хоп, Ризван.

Бордак обошел дом, вышел к пристройке.

Алена и Петруша сидели на низкой лавочке, обнявшись. Завидев спасителя, похорошевшая Алена, одетая в новое платье, бросилась в ноги Бордака:

– Пан Мацек! Я так благодарна тебе за сына…

– Ну что ты, Алена, встань! – оторопел Бордак.

– Нет. Ты наш избавитель, пан Мацек, я готова служить тебе всю жизнь, лишь бы сынок, покуда подрастет, был со мной. Одни мы остались на этом свете.

Посланник пришел в себя, поднял женщину:

– Ты это, Алена, рабские привычки брось. Ни ты, ни твой сын не рабы.

– Но ты ведь выкупил нас, значит, мы твои рабы.

– А ну сядь, а мальчик пусть побегает по саду, поест фрукты.

– А можно?

– Можно.

Петруша отбежал, но недалеко, боялся потерять мать из виду.

Весь путь от дома мурзы до дома Ризвана Михайло размышлял, открыться Алене или нет. В конце концов пришел к выводу, что утаить от женщины, кто он такой, когда придется еще какое-то время жить рядом, не получится.

– Алена, – повернулся он к женщине, – я не литвин, не пан, не Михай Мацек.

– А кто? – В глазах женщины промелькнула тревога.

– Не бойся. Я русский. Из Москвы.

– Из Москвы? – удивилась она. – А здесь что делаешь? – Но тут же спохватилась: – Прости, бога ради, я не должна ни о чем спрашивать тебя.

– Почему же? Спрашивай, на что смогу, на то отвечу. Здесь я по делам. Не пугайся, они не связаны с торговлей живым товаром. У меня другие дела в Крыму. А вот какие, тебе знать не след.

– Да, конечно, а как же тогда называть тебя?

– Михайло.

– А что будет с нами? Ты возьмешь меня к себе в услужение? – с немым вопросом посмотрела на Бордака Алена.

– Я или люди, которые у нас здесь есть, переправят тебя и сына обратно в Русь. И ты, как свободная женщина, сможешь начать новую жизнь. Где вы жили на Руси?

– У Брянска.

– Там остался дом?

– Нет, ничего не осталось. Мы жили рядом с городом в небольшой деревне, землю у боярина взяли. Хорошую землю. Урожай должен был быть богатым, думали в город переехать. Муж был мастером на все руки. Мог и коня подковать, и телегу справить, и сруб сложить. Лошадь была. Мы на поле были, когда налетели татары. Ну, и всех схватили. Поначалу в поле, потом в деревне. Все разграбили, хаты пожгли. Мужики не успели собраться, дать отпор, неожиданно налетели басурмане, похватали, что смогли, и погнали нас к Перекопу.

– А что местный полк?

– Тот в городе закрылся, ратники на стены вышли. Татары не только на нашу деревню налетели, они повсюду были. Так что защищаться сами мы не могли и защищать нас было некому.

– Понятно. Значит, в Брянске делать вам нечего?

– Ну, разве что в услужение к боярину какому проситься. Так лучше к тебе. Возьмешь?

– Поглядим. Надо еще отсюда выбраться. Но на Москву вас доставят, а там… там, как бог даст. Устроились-то ничего?

– Хорошо. Помылись, поели. Помолились. Местные татары к нам дружелюбно относятся. Оказывается, есть и такие в этой проклятой Кафе.

– Везде, у любого народа есть хорошие люди. Ладно, поговорили, пойду я. А ты ничего не бойся, здесь вас с сыном никто не тронет, даже если я уеду.

– А ты можешь уехать?

– Да. Забери сына, да идите в хату. Намаялись, отдохните.

– Я работать на хозяйку могу.

– И без этого обойдешься. Набирайся сил. Они потребуются для возвращения домой.

– Я так тебе благодарна!

– Господа благодари за то, что встретились… Спокойной ночи.

– Спокойной… Михайло.

Алена позвала сына. Тот тут же подбежал, схватился за юбку матери. Может, когда-нибудь узнает, какой беды избежал. Бордак же прошел в большую комнату, куда жена Ризвана Ирада подала жареное мясо с зеленью, лепешками и чаем. Михайло помолился, поел. Приехал Курбан, Бордак отдал ему серебро. Проводив гонца мурзы, ушел к себе в комнату и лег на матрац у окна. В Кафе ныне и ночью было жарко. Укрываться не стал. Приложил голову к подушке и сразу уснул.

Рано утром следующего дня, как только забрезжили утренние сумерки, мурза Азат в сопровождении десятка нукеров на крепком скакуне двинулся из Кафы в Бахчисарай. Мурза любил верховую езду, но одно дело – прогуливаться в окрестностях Кафы, выезжать на склоны отрогов горного хребта Тапе-Оба к морю, и совсем другое – длительный переход. Поэтому в обозе Азата шли две повозки. Одна – для мурзы, богато отделанная, двуосная, вторая больше похожа на телегу с закрытым верхом для отдыха всадников. Дорога проходила по степи, под палящим солнцем. Но татары привыкли к таким дорогам, и обоз шел довольно быстро. Притомившись за несколько часов верховой езды, Азат пересел в повозку. Там расстегнул рубаху, снял головной убор, скинул обувь, развалившись на мягком сиденье – обложенной подушками скамье со спинкой. Эту повозку доставили из Казани в 1552 году. В год, когда войско Ивана Грозного все же взяло Казань и присоединило к Руси Казанское, а затем и Астраханское ханства. Осталось от Золотой Орды, когда-то могущественной, наводившей страх и ужас не только на русские земли, но и на государства Запада, Крымское ханство, но оно полностью зависело от Высокой Порты.