Глава 2

Майор Штанге остановился возле закопченного ведра, стоявшего посреди кабинета. Здесь недавно жгли документы, много бумаг. А вот и железный пруток-кочерга, который валяется на грязном паркете, он лишает всякой надежды понять, что же здесь жгли.

Майор присел на корточки и осторожно сунул руку в ведро. При определенной сноровке можно было попробовать прочитать, что написано на сгоревших клочках.

– Вы что-то нашли, господин майор? – спросил заглянувший в комнату обер-лейтенант Дейс.

– Пока не знаю, – задумчиво ответил Штанге, разглядывая ведро. – Вы знаете, что это за кабинет? Это кабинет начальника секретной лаборатории.

– Почему секретной? – легкомысленно спросил Дейс. – Я не вижу в помещении никаких мер предосторожности – больших сейфов и решеток на окнах.

– Это Россия, обер-лейтенант, – хмыкнул майор. – Поверьте офицеру абвера. Здесь уповают не на решетки и надежные замки. Здесь привыкли доверять сторожу. Есть такая профессия у русских. Сторож, охранник, часовой, но из гражданских. Он не спит, обходит помещения и поднимает тревогу, если видит опасность.

– Нерационально. А что тут может быть секретного?

– Что может быть секретного? Советская база черноморского флота, Научный центр гидродинамики, следы активной и успешной эвакуации. Если бы это был институт рыбного хозяйства, то русские бросили бы все, включая мальков, разведенных для выпуска в водоемы. Пошлите своих солдат, пусть найдут большой лист бумаги или какую-нибудь большую тряпку. Надо высыпать из ведра остатки сожженных бумаг, может, среди них найдутся целые клочки.

Вскоре один из солдат принес лист плотной ватманской бумаги. Майор осторожно высыпал на него содержимое ведра и стал карандашом разгребать пепел. Несгоревшие частички бумаги, к счастью, были. Вытащив из нагрудного кармана форменного френча пинцет, майор стал выбирать обгоревшие кусочки и раскладывать на столе. Пот катился градом из-за духоты в здании. Майор стянул кожаные перчатки, снял фуражку, повесил ее на вешалку у входа, расстегнул воротник френча.

Вернувшись к столу, он снова стал рассматривать остатки бумаг. Почти не было обычной писчей бумаги. Она тонкая и сгорала в первую очередь. А вот плотная бумага, чуть желтоватая, была. На такой бумаге обычно печатают технические формуляры, карточки личных дел и инвентарные документы. И хотя принадлежность обгоревших кусочков сейчас уже не определить, содержание тоже утеряно навсегда, но вот наличие таких обгоревших частичек говорит о многом. Жгли то, что не должно было достаться противнику. Техническая документация, формуляры, карточки учета. Значит, лаборатория занималась вопросами вооружения.

За спиной послышались шаги, солдаты втолкнули в комнату старика с растрепанной седой бородой. Фуфайка, старая цигейковая шапка на голове, кирзовые сапоги. «Крепкий еще старик, – подумал майор, с интересом разглядывая доставленного. – Он и должен быть крепким, если пошел работать сторожем. И взгляд такой гордый, непреклонный. А ведь он и в самом деле считает себя все еще охраняющим материальные ценности своего учреждения, несмотря на то что город уже захватил противник. Странный народ, эти русские».

– Сторож, герр майор, – доложил солдат.

Следом вошел обер-лейтенант Дейс. Он брезгливо посмотрел на старика и отошел к окну. Приоткрыв створку, заявил:

– Мы нашли его в комнате под лестницей. В комнате стеклянная дверь с окном и ящик с ключами от дверей многих помещений. И журнал, в котором отмечались сотрудники лаборатории, приходя на работу и уходя домой.

– Как тебя зовут, старик? – на ломаном русском языке спросил сторожа Штанге.

– Сидорчуком меня зовут, – неприязненно глядя на майора, ответил сторож. – Старый солдат русской армии, два «георгия» имею за то, что воевал с вами в 14-м году.

– Что? – Немец удивленно посмотрел на старика, потом понял, что тот хотел сказать. – Понимаю. Ну, мне кажется, ты плохо воевал, старик, раз мы снова пришли сюда. России больше не будет.

Сторож презрительно промолчал в ответ и покосился на автоматчика за спиной, на долговязого обер-лейтенанта у окна. Штанге отошел от стола, отряхивая перчатки. Он рассматривал свои руки и говорил, старательно выговаривая русские слова:

– Если хочешь жить, старик, ты должен отвечать на мои вопросы. И тогда у тебя будет жизнь и еда. Ты даже сможешь помочь своим близким. У тебя есть близкие?

– Нету близких, германец, – процедил сквозь зубы Сидорчук. – Сын был, так он на фронте погиб. Жинка его была, так вы ее убили, когда она с другими женщинами помогала укрепления строить. Один я, по вашей милости, вражины!

– Ну, война есть война, – усмехнулся майор. – Не надо было идти против нас, надо было идти против ваших коммунистов, и никакого горя бы не было. А вы за оружие взялись.

– Когда в твой дом приходит враг, ты сам берешься за оружие. Так было во все времена, – ответил сторож.

Но майор его резко перебил:

– Хватит! Вы проиграли эту войну, и пора с этим смириться. Пришло время выбирать – жить или умирать. Жить будет только тот, кто признает господство Германии. Отвечай на вопросы, старик! Сколько морских судов и какие имелись у вашего Научно-исследовательского центра гидромеханики и этой лаборатории?

– Можно и ответить, – усмехнулся Сидорчук. – Вон к окну подойди и сразу увидишь.

Штанге удивленно посмотрел на сторожа, ведь из окна этого кабинета моря не видно. Обер-лейтенант поморщился, приложив к губам шелковый платок. Карл Дейс очень боялся вшей и поэтому на войне носил только шелковое белье и пользовался шелковыми платками. И сейчас он попятился, чтобы не приближаться к этому неопрятному пожилому человеку. А Сидорчук, сделав несколько шагов в сторону окна, поравнялся со столом, на котором Штанге разбирал обгоревшие бумаги.

Никто не ожидал от этого пожилого человека такой прыти. Да, сторож не выглядел перепуганным, подавленным, но что он мог сделать, когда в комнате находились трое крепких вооруженных мужчин?

Сидорчук схватил со стола железный пруток и ринулся к окну. Если бы Дейс каким-то чудом не увернулся в последний момент, мелькнувшая железка разбила бы ему лицо. Но реакция не подвела немецкого обер-лейтенанта, и удар пришелся по оконной раме. Стекло со звоном разлетелось на куски, часть упала вниз с третьего этажа. Старик страшно закричал и вскочил на стоявший у окна стул. Он снова замахнулся на Дейса, который растерялся и вжался в стену, хватаясь за кобуру на ремне. Штанге не успел его остановить, через секунду в помещении гулко ударил пистолетный выстрел. Сидорчук согнулся пополам и медленно повалился вперед. Его тело выломало остатки оконной рамы и полетело вниз на камни мостовой.

– Дурак! – заорал майор, бросаясь к окну. – Неврастеник, мальчишка! Какого черта вы выстрелили?

Погода была вполне приличная, сухая. Это радовало Шелестова, одетого поверх гражданского костюма в черный танкистский комбинезон, чтобы не перепачкаться. Нести с собой много вещей он не мог, учитывая сложности перехода через линию фронта.

Город протянулся вдоль долины реки Цемес. Восточную его часть, самые окраины, немцы захватить так и не смогли. Более того, речная долина и расположившийся в ней город были с двух сторон зажаты горами. Попасть в оккупированный Новороссийск можно было только морем через Цемесскую бухту или со стороны Таманского полуострова.

Максим лежал в темноте среди обломков бетона и ждал начала минометного обстрела. Посмотрев на наручные часы со светящимся циферблатом, он смирился с тем, что ждать придется еще полчаса. Безлунная ночь приносила слабым ветерком запах застаревшей гари, горелой древесины, солярки, ржавчины и еле заметный трупный запах. После боев за последние две недели тела собрали и закопали, но, видимо, под обломками оборонительных сооружений еще остались убитые.

В небо снова взметнулась осветительная ракета, потом, чуть дальше, еще одна. «Это наши пускают со своих позиций», – определил Шелестов и снова глянул на часы. Время тянулось мучительно долго. Длинный огненный пунктир трассеров протянулся в сторону немецких окопов. Спустя секунду донеслась дробь станкового пулемета.

Началось! Шум на левом фланге должен был отвлечь немцев от участка, на котором переходил линию фронта Шелестов. Максим не был уверен в успехе именно здесь. Ведь если враг насторожится, поднимет и выведет в первую линию окопов боевые подразделения, то майору не пройти. Но командир батальона, капитан, которому было поручено провести операцию прикрытия, только усмехнулся на это:

– У нас свои хитрости. Не первый раз перебрасываем.

Два бойца батальона, лежавшие метрах в пяти от Максима, шевельнулись. Один из них поднял руку и бросил в сторону Шелестова камешек. Максим кивнул и приготовился ползти. И вдруг слева, где только что взлетали ракеты и бил пулемет, зашелестело, зашипело, и на передовых позициях немцев стали рваться мины. В небо взлетело сразу несколько ракет, заливая все вокруг мертвенным серо-белым светом. И в этом свете в поле, неподалеку от советских окопов, то поднимались, то падали темные тени, похожие на фигуры солдат.

Понять, что там происходит, было сложно. Видимо, и немцы не понимали. То ли это ночная разведка боем, то ли наступление. Со стороны немецких позиций грянул шквальный огонь. Максим не знал, что в батальоне давно были заготовлены шесты с перекладинами, уложенные на расстоянии от окопов боевого охранения. На шесты накинуты старые шинели, рваные солдатские плащ-палатки. Из окопов эти шесты приподнимали и снова роняли на землю. В темноте, в отблеске осветительных ракет создавалось впечатление, что это наступает перебежками пехота. Неудивительно, что фашисты стянули свои силы к месту возможной атаки.

– Пошли! – громко шепнул солдат справа, яростно жестикулируя.

Максим следовал за бойцом то ползком, то короткими перебежками. Краем глаза Шелестов видел мелькавшую правее фигуру второго бойца, прикрывавшего их сбоку. Потом они долго ползли по колючей траве среди кустарника. Дважды их путь пересекали небольшие овражки и балки. И тогда боец замирал, как будто присматривался или что-то вспоминал. Он часто менял направление: они шли то по склону в самой верхней его части, не спускаясь на дно оврага, то снова ползли по кочкам, среди горелого ржавого металла. И когда Шелестов потерял уже счет времени, боец остановился и поманил его рукой:

– Все, мы прошли охранение. Смотрите вон туда! Слева окопы, справа болотистая местность, но ее прикрывают дзоты. Есть сухая тропа. Видите березку с расщепленной верхушкой?

Как он видит в темноте, не мог понять Шелестов, старательно всматриваясь во тьму, пытаясь взглядом найти границу между ночным небом и лесом. Березу он все же разглядел.

– За ней между кустами тропа. Через тропу три поваленных дерева. Это как нора. Ползите, а когда выберетесь, будете вне сектора обстрела двух дзотов. Дальше чисто, только патрули шастают. Спешите, а то наши будут шуметь еще часа два. Потом немцы поймут, что мы их дурим, и успокоятся. Или начнут искать, из-за чего шум-гам. Но здесь они усиливать охрану и количество патрулей не станут. Они считают, что болото непроходимое.

Коменданта оберста Клее волновал не столько союзнический долг, сколько то, что прибытие представителей итальянского военно-морского флота оказалось неожиданным. Но каждый старший офицер вермахта знал и должен был помнить об особых отношения фюрера и дуче^[1]. Гитлер называл Муссолини не иначе, как своим братом.

Встречать на пирсе итальянских офицеров было унизительно для германского оберста. Клее приказал доставить гостей сразу к нему в кабинет. Так он мог продемонстрировать свою лояльность к союзникам.

Когда адъютант распахнул дверь, впуская гостей, комендант неторопливо поднялся, вышел из-за стола и протянул руку вытянувшимся перед ним молодым итальянцам. Гости были в форменных фуражках, а Клее находился в своем кабинете с непокрытой головой, что позволило ему насладиться ситуацией, когда союзники отдавали ему честь, а он лишь благосклонно улыбался в ответ.

– Прошу, прошу, господа. – Оберст сделал широкий жест рукой. – Располагайтесь! Коньяк или, может быть, прохладного вина?

– Благодарю, герр оберст, – ответил темноволосый красавец с погонами первого капитана. – Но у нас еще служба впереди.

– Ценю ваше служебное рвение, – кивнул Клее. – У войны свои законы гостеприимства. Фридрих, сделайте нам кофе.

Адъютант мгновенно исчез за дверью, а комендант уселся напротив гостей, забросив ногу на ногу.

– Я могу вам чем-то помочь в вашей миссии? – спросил он. – Мне передали, что вы прибудете, и просили оказать возможную помощь. Помещение для вас подготовили. Мой адъютант вас проводит. Что вы будете искать? Может быть, вам дать моих солдат и катера?

– Благодарю вас, герр оберст! Не стоит беспокоиться и тратить на нас свое время и силы. Наше командование обеспечивает нас всем необходимым для выполнения нашего союзнического долга. Наша задача – поиск и разминирование крупных объектов, которые могли оказаться на дне этой бухты. Ведь союзникам нужна такая удобная военно-морская база для дальнейшего наступления на Кавказ?

– Безусловно, безусловно, – закивал Клее. – Как ваш командир, князь Боргезе? Я встречался с ним на совещании в ставке. Тогда его представили как командира 10-й флотилии. За это время ваша часть совершила много интересных и дерзких операций.

– О да. – Итальянцы с улыбкой переглянулись. – Мы слышали, что обсуждается перевод 10-й флотилии сюда, в порт Новороссийска. Для поддержки вермахта на Кавказе. Князь обещал прибыть лично, для осмотра города.

– Я бы на месте Боргезе не спешил. – В голосе оберста послышалась настороженность. – Город еще полностью не очищен от противника, на восточных окраинах идут бои.

Кофе был выпит, вежливые вопросы заданы – ритуал гостеприимства наконец был завершен. Адъютант отправился показывать помещение, которое комендант выделил для итальянских моряков. Когда они вышли во двор, первый капитан Аймон Парето удержал за локоть своего помощника, лейтенанта Аккарди.

– Отправляйтесь с немцем, Гаспар, размещайтесь, осмотрите все помещения. Вы понимаете, на что следует обращать внимание. И не позволяйте никому приближаться к нашему оборудованию и подводному снаряжению. А я пройдусь по городу, посмотрю порт. И вообще, постараюсь оценить обстановку.

– Готовить группу к погружению?

– Да, завтра на шесть утра, пока спокойная вода.

Михаил Сосновский стоял на палубе в одних плавках и энергично растирался грубым полотенцем, стараясь согреться. Мария без стеснения смотрела на него, высушивая полотенцем волосы. «Что она на меня так пялится? – удивился Михаил. – Я же так могу невесть что подумать о ней».

– Мышечная масса у вас маловата, – вдруг заявила женщина. – Хотя выносливость есть. Это значит, что ваши мышцы достаточно снабжаются кровью, а кровь переносит кислород.

«Извращенец, – с иронией мысленно обозвал себя Сосновский. – Женщина перед операцией оценивает мои физические данные, от которых зависит наша с ней жизнь, а я думаю черт знает о чем. Хотя кто их разберет, этих женщин, вполне может оценивать и другие мои достоинства».

Михаил уселся на складной стул и принялся растирать полотенцем ноги.

– Я же не пловец, хотя к спорту всегда имел определенное касательство, – улыбнулся он, стараясь отводить взгляд и откровенно не рассматривать Селиверстову, стоявшую в трех шагах от него в одном купальнике.

Это было трудно. Фигура у спортсменки была красивой. Может, излишне широкие и мускулистые плечи, но талия была узкой, а сильные бедра не лишены стройности.

– Я думаю, что все виды спорта, которыми вы хоть немного занимались, не заставляли вас нагружать мышцы. Они лишь вырабатывали у вас выносливость, разрабатывали правильное дыхание, а это сейчас для нашего дела важнее, чем чугунные мышцы борца. Отдохнули, Михаил?

– Ну, в какой-то мере, – попытался отшутиться Сосновский.

– Хорошо, пусть мышцы отдыхают, а мы займемся легкими. Давайте продолжать учиться правильно дышать.

– Трудно правильно дышать, когда ледяная вода сковывает тело, – вздохнул Сосновский. – Я всегда думал, что гидрокостюмы непроницаемы, что в них тепло.

Михаил прекрасно знал все о современных гидрокостюмах, ему просто хотелось продлить время на палубе и подольше не лезть в воду. Пять лишних минут ничего не решают, а наслаждение от того, что еще не надо лезть в воду, невероятное.

– Костюмы бывают разные, все зависит от целей погружения, – сразу же начала рассказывать Селиверстова. – Есть и герметичные, но это условная герметичность, потому что на глубине вода все равно лазейку найдет. А это очень неприятно, когда к теплому телу прорывается струйка ледяной воды. Есть и вот такие костюмы, как наши, в которых мы с вами погружаемся. Они менее стесняют движения, вода, которая их пропитывает, нагревается от нашего тела и служит своего рода изолирующим слоем. Когда нужно много плавать и энергично работать руками и ногами, то лучше использовать именно эти костюмы.

– Что мы и делаем, – кивнул Михаил и бросил на лавку полотенце. – Используем. Ладно, продолжаем, товарищ учитель!

Несмотря на то что Сосновский хорошо плавал и в прошлом даже занимал призовые места по плаванию в своем ведомстве, угнаться за Селиверстовой ему было сложно. К тому же об аппаратах, позволяющих автономно перемещаться под водой, не будучи соединенным дыхательным шлангом с поверхностью, он знал лишь понаслышке. Теперь пришлось знакомиться с этой системой, учиться дышать, держать глубину, соблюдать правила погружения. Слишком большая глубина погружения могла вызвать отравление, мешок с воздухом на груди очень мешал плыть. Всему приходилось учиться.